Омилия

Дядюшка мой Паля был не дурак выпить. Служил он на местной пекарне возчиком воды и, поскольку о водопроводах в нашем крохотном городишке в ту пору и не мечтали даже, исправно ездил на своем Карюхе на реку с огромной деревянной бочкой в дровнях или на телеге, смотря какое время года стояло на дворе. Хлебопечение дело такое, тут без водицы хоть караул кричи.

Под Рождественский праздник в семье нашей запарка приключилась. У мамы суточное дежурство в детском санатории, а у папы какой-то аврал на работе. Как назло. Они ж со мной, годовалым наследником, по очереди тетешкались. Сунулись за подмогой к тете Мане, жене дяди Пали; она, случалось, выручала, да запропастилась опять-таки куда-то, к родне уехала.

Часть 1

Это событие произошло 31 декабря. Стоял прекрасный тихий новогодний вечер. У всех было чудесное настроение: кто наряжал елку, кто приготавливал угощение, ожидая гостей.

А в квартире профессора Ивана Ивановича по комнате летал черно-рыжий пушистый ком, сбивая все, что попадется на пути. Этот ком пищал, царапался, мяукал, кусался и гавкал. В комнате все ожило: опрокинулись стулья и столы, разбилась посуда и горшки с цветами. Взъерошенный ком подпрыгивал до люстры, сшибал настенные часы и картины. Вся комната была наполнена шумом и грохотом.

«Возвесели ихъ за все скорби, слезы и страданiя земныя».
(из Акафиста об усопших архимандрита Павла (Груздева)

«Как же без Бога всё это пережить?!»
Слова девушки, узнавшей эту историю

Анисья неподвижно сидела на краю кровати. Глаза её смотрели в окно, но взгляд был устремлён вглубь сердца, вглубь прожитого и пережитого. Вот сейчас испустил дух тот, кто был ей почти пятьдесят лет мужем, но так и не стал близким человеком. Кем же он был для неё? Она не могла лгать себе. Напрашивался единственный безжалостный ответ: мучителем.

В детстве великой радостью для Онюшки были поездки в город к Казанской. Сердце её ликовало, как только показывался купол главного храма в честь прославленного образа Царицы Небесной.

Всему свой срок. И мне пришло времечко дедушкой становиться…

Дочь в роддоме мучится; брожу потерянно по улице. Зашел «на огонек» в старинный особнячок в центре города, где контора местного отделения Союза писателей России квартируется. Братья-писатели посочувствовали, кручину мою по-своему истолковали: достали из ухоронки добрый остатчик водки — на, успокой нервишки! И ушли в соседнюю комнату какое-то совещание проводить.

Сижу-посиживаю: «мобильник» в ожидании на столе, возле посудины закинутые салфеткой пустые рюмашки.

Я жду давно – любви и встречи,
Не шуток наглых – вскользь души,
Не мимолетностью отмечен
Сердечный взгляд, и не спеши

Меня опутать дикой страстью,
Ей грош цена в размен веков,
И не покроешь пошлой мастью
Ты пустоту ненужных слов.

Жертва

Отец Василий из протоиереев прежних, жизнью вдоволь «тертых», в советскую пору уполномоченными по делам религий вдосталь «обласканный», насмешек от атеистов разных мастей в свое время натерпевшийся...

В ельцинскую эпоху народ валом повалил в восстанавливаемые храмы. Стоят такие люди на службе, переминаются с ноги на ногу, пялятся по сторонам недоумевающе, не ведая что надо делать.

Отец Василий и вразумляет таких с амвона:

— Не умеете молиться — кладите деньги! Все посильная жертва ваша Господу будет...

Карабкалось солнце по веткам,
Смеялись над ним воробьи,
И ливни ожившего света
Вплетались в раздумья мои.

И всё начиналось сначала,
С молитвою, без суеты,
Нас радостно небо встречало,
Свои обновляя холсты.

Рождественская история

(почти по Диккенсу, но самая настоящая быль — ручаюсь!)

Одна подруга, находясь, как и я, в аналитическом приступе собственного безденежья, взахлёб поведала мне о просмотренном ею недавно фильме «Secret».

— Я позвала и детей, и мужа, чтоб они тоже приобщились, — говорила она, когда мы ехали с ней в такси к третьей подруге — весьма успешной, кстати. — Главное, что я вынесла из этого «Secret»а — позитивное мышление, к которому надо себя приучать. Понимаешь, мы все по жизни — пессимисты, а надо быть — оптимистами!

По утрам выходя из избушки,
Он кричал: «Птицы, птицы, ко мне!»
Хлеб ломая от бурой краюшки,
Всё искал своих птах в вышине.

И ты знаешь, они прилетали
От усталых и старых берёз,
Из какой-то неведомой дали -
Мужичка умиляли до слёз.

Звуки слились и смешались: не шум и не звон.
В том декабре мир не знал, что явился  Он,
да и веками людьми, в большинстве своем,
не сознаётся, что  ходим под этим царем.
А накануне Нового века в хлеву
мальчик лежал.  Ирод думал, в  его плену
и от  преступных, и подлых его затей,
он не родится, не станет царем, верней.
Как близоруки земные цари – беда!
Звезды светили, сияла Давида звезда-
знак Рождества!  И к тому все вело и шло.
Мальчик родился, светилось его чело!

Вот так, внезапно, до тепла,
                        до солнечной весны
Застыли важные дела,
                        как будто  – не важны.
Забыли птицы север-юг,
                        взлетели на восток.
На небе – солнца спелый круг,

Замерзает земля. Замерзают тревоги.
До тепла наступает затишье и ночь,
и в душе, как медведь в колыбели берлоги,
дремлет тихо до срока глубинная мощь.

Скоро-скоро поднимется в небе светило,
повернув на весну указатель пути,
и пронзит ток таинственный спящую силу,
соки жизни от зимнего сна пробудит.

Обветшалые, сброшены будут одежды,
и нетленному даст пробуждение тлен,
и прорвутся наружу побеги надежды,
устремляясь ко Свету под гул перемен.

Шел чиновник через мост. Видит плохонький мостик:  досок не хватает и перила обветшали. Задумался чиновник: «Надо бы мост починить. И как только люди ходят по нему?» Испугался переходить, но успокоил себя: «Люди ведь ходят! А я не человек, что ли?»  Ступил чиновник на дощечку, она покачнулась, заскрипела;  второй доски и вовсе нет;  третья,  под ногами хрупнув, обломилась. Закачался мост, а назад возвращаться уже поздно. Чиновник с испугу присел и пополз, пробуя на прочность дрожащей рукой каждую дощечку, а  про себя бормоча: «Непременно отремонтирую! Прямо вот сейчас! Доползу и дам приказ ремонтировать мост. Да что там ремонтировать, новый надо ставить!» Так со своими обещаниями перед народом и с Божьей помощью, он целым и невредимым переправился на другую сторону.

                 
Все вихри вознеслись в одном порыве,
звезду узрев, ниц пали снежной пылью,
морозно, жутко было, но не тем,
кто в эту ночь стремился в Вифлеем.
От тайного предчувствия и знанья
спешили и степенные волхвы
преодолеть  ко  сроку  расстоянье,
и лился свет от неба до земли.
И по сей  день он льется и струится,
в нем тонут дни, прочерчивая тьму,
и ангелы, и бабочки, и птицы
взлетают и взлетают наяву.

Где-то там, на краю неба,
Потеряла мечта крылья ,
Покрывая любовь пылью,
Превратила себя в небыль.

Где-то там, на краю горя,
Потеряла душа Бога,
Отравившись страстей смогом,
Окунулась в греха море.

Где-то там, на краю жизни,
Вдруг очнулось от сна сердце…
Только поздно ему греться –
Не вернёт теплоты тризна…
Декабрь 2013

Всё приходит к тому, кто умеет ждать.

Лев Толстой

Всё приходит к тому, кто  и верит,  и ждёт,
Всё приходит к тому, кто своё отдаёт,
Кто не кажется кем-то, и душу не рвёт,
Кто взаймы - на бессрочно! И мзды не берёт.
Всё приходит к тому, кто не трус и не льстец,
Для кого Дева - мать, а Всевышний - отец,
Кто себе не воздвиг на земле пьедестал,
Кто достигнув высот, возвышаться не стал.
Всё приходит к тому, кто умеет любить,
Кто друзей на врагов не пытался сменить,
Кто сарказмом не брызжет и словом не жжёт,
Кто своих  и чужих от огня бережёт.
Всё приходит к тому, кто оставлен, но ждёт!
Всё приходит к тому, кто надеждой живёт!
 

Удивительно, но ее внешний облик явственно представлялся  мне задолго до ее появления на свет. И не возникало даже тени сомнения, что это будет девочка. Кажется все, что можно было представить себе и знать о ней, я представляла и знала. Я видела ее лицо, глаза, волосы,  я знала их цвет.   И, конечно же, – имя.

Когда свершилось таинство, у меня даже не возникло мысли спросить: “Кто?”.
И только позже из фразы медсестры я окончательно подтвердила свою уверенность, возникшую  во мне невесть  откуда и когда.