Омилия

«Ожидание неприятностей — хуже самих неприятностей», — объясняла мне причину развода знакомая М. После пяти лет в браке она решила развестись, потому что устала от равнодушия мужа, а точнее — от беззащитности.

«Ситуация, в общем-то, стандартная, — говорила М., — ребёнок — моя забота, стирка-варка — моя забота, ремонт — моя забота, деньги — моя забота, любая жизненная коллизия или бытовая проблема — тоже моя забота, даже размолвка с его родителями ложится на мои плечи. Ему нет никакого дела до всего этого! У него — свои интересы! Словно мне только то и интересно, что решать всяческие проблемы, словно у меня нет таких же „своих“ интересов, которыми я с удовольствием занялась бы вместо этих заморочек…»

Муравей, страдальчески прогнувшись,
Позабыв в заботах об ином,
Верно нёс, на ропот не преткнувшись,
Мелкую травинку в общий дом.

Муравей считал, что нет важнее
Тех трудов, жалеть не смея сил, –
В муравейник, в дружную затею
Он сводил наивно целый мир.

Муравьиных дум тайга не знала –
Вот уже подсохший лес дымит,
И к рассвету в зареве пожара
Всё вокруг беспомощно сгорит.

5.05.2010 г.
 

***
Как свет в конце тоннеля -
поутру свет в окошке.
Порой в сумраке ночном,
когда не спится,
мучают тревоги
и сомнения,
долго-долго движешься
в замкнутом пространстве.
И вот наконец-то
рассвет забрезжил -
Божий свет.
Надежда.

***
Не всегда радуемся
свету в окошке.
Суета мешает
созерцать
обыденное,
любоваться,
восхищаться
движением жизни,
очищенной
от мрачных черт
оконным крестом.
И вот уже -
ночь.

***
Свет в окошке -
Божий свет! -
радует нас
изо дня в день,
проникая
в наши души
через оконный
крест

(новелла)

     Вопреки всем известной пословице «…сорок пять – баба ягодка опять», женщина вовсе ягодкой не выглядела. 

     Впрочем, недавно ей стукнуло сорок семь, и уж лет шесть она являлась бабушкой подвижного и неунывающего Илюши.  В таком возрасте бабушкой становиться вовсе не зазорно, а наоборот, вроде как давно пора.  Иное дело, скажем, в тридцать восемь или, не приведи господи, в тридцать пять!.. 

     Женщина хмуро следила за внуком, сидя на лавочке у третьего подъезда «хрущёвской» пятиэтажки.  И та, и другая производили впечатление неухоженности.  Пятиэтажка – полуобвалившимся карнизом и щербатыми ступенями.  Женщина – болезненно быстрым, каким-то навязчивым взглядом и нервными движениями рук с грязными ногтями.  В углу рта подёргивалась дешёвая сигарета, пыльная прядь волос то и дело падала на глаза.  Тихой дробью постукивал правый сапожок – стёртый с внутренней поверхности, коричневый, он вышел из моды ещё при покупке в далёких 90-х. 

На площадке возле горки шептались пятилетние Маша, Миша и Максимка.

— Послезавтра у Сережи День Ангела, мне бабушка сказала. Надо как-то его поздравить, — говорила на ухо обоим мальчикам Маша.

— Так у нас же нет денег?! — возразил Миша. — Что мы ему подарим?

— Я придумала уже, — со знанием дела шептала Маша. — Мы соберём все вкусности, которые нам будут давать: конфеты или печенья, или пирожные, а потом принесем их Сереже. Вот и будет ему настоящий подарок!

Максимка не особо обрадовался такой идее, потому что сегодня, он это точно знал, мама купит «Мишку на севере» — его любимые конфеты. И выходит, что он должен будет их отдать.
«Может не говорить про конфеты?» — подумал Максимка и почему-то покраснел.

— У меня дома целых два апельсина! — почти вскрикнул Миша за что тут же был одернут Машей.

Накануне календарного начала зимы Городской родительский клуб при ДПЦ «Вера, Надежда, Любовь» (г. Обнинск) посетил известный писатель протоиерей Александр Торик, автор ряда популярных книг: «Воцерковление» (которая выдержала много переизданий и сейчас переводится даже на китайский), «Флавиан», «Димон».

По традиции заседание началось с молитвы и вступительного слова монахини Софии (Ищенко), зам. директора ДПЦ «Вера, Надежда, Любовь», президента Международного православного кинофестиваля «Встреча».

Зал, где выступал писатель, был полон — некоторые родители, несмотря на мороз, пришли на встречу с отцом Александром даже с маленькими детьми. И не ошиблись. Отец Александр сложнейшие вопросы духовной жизни умеет объяснять простым, точным, доступным языком, понятным и детям. Не случайно в конце встречи, когда стали задавать вопросы писателю, один пятилетний мальчуган из зала стал «интервьюировать» батюшку…

Я искала тебя как награду,
Среди сотен и тысяч имен,
Как земную простую отраду,
На исходе жестоких времен.

Ты пришел, словно воин победы,
Улыбнулся, шепнул мне: «Люблю»,
И ушел, напророчив мне беды,
Бросив тихо: «Я память храню…»

Я хотела ответить: «Конечно..»,
Только вот промолчала тогда,
Притворившись такою беспечной,
Как казалась тебе я всегда…

А когда за закрытою дверью,
Я заплакала словно дитя,
От тоски, что уже не измерить,
Ты в окошко мне крикнул шутя:

«Я вернусь, я вернусь, дорогая,
этот мир так прекрасен сейчас!»,
и лишь время, что все покрывает,
знало правду про горький тот час…

Я спросила у печали,
отчего в словах лишь ложь,
листья молча отвечали,
что от правды не уйдешь...

Я спросила у желаний,
где найти приют мечтам?
Мне ответили: "страданье
здесь отмерено всем нам..."

Я спросила:"счастье наше
только миг, иль будет век?"
мне ответили, что краше
не придумал человек,

чем простая сердца нежность,
чем желанный поцелуй,
не объять земли безбрежность,
не испить всех рек и струй...

Я спросила, что же делать,
тем, кто ходит по земле,
коль закон не переделать,
коли бродим мы во мгле...

И ответело мне время,
что в любой ночи есть свет,
что любых страданий бремя,
обретает свой ответ.

И что вечность все залечит,
коль тоска о небесах,
как в мерцанье теплой свечки,
будет жить в людских сердцах...

* * *
лід у душах розтане – й вода потече із очей
то прозора і чиста то наче зимова сльота
чистотілу духовного сила горить і пече
і мовчить чистота у западинах давніх печер
і у пам’яті довшає недоболіла верста
незнайомий сучаснику нібито бачились ми
і рубці барикадні однаково ниють на сніг
та у кожного крови не вище й не нижче корми
і вмерзаємо в кригу у передпокої зими
і на кожному – хрестик і хрест – і не чуємо ніг

під собою – і справді горить та земля
під ногами і правда в душі не мовчить
відчайдушно пірнаєш – і пір’я гріхів ніби тля
зостається назовні – і дивишся звіддаля
на подолану прірву і янгол застиг на плечі…

* * *
одни живут – а мы хороним
сдаем на слом бросаем в печь
подобие земных хоромин
немые призраки предтеч

все закрываемся – забралом
стихов – от вечного огня
а жизнь – гляди – уходит – слалом
следы на склоне сна и дня…

но Господи поверить смочь бы
что Ты и для меня воскрес
и сдунуть как полову с ночвы
сомнения чей мелкий бес

кружит над нашими телами
и душу норовит объять
молчи… страшно ли это пламя
Тому Кто может всех обнять

Дайте мне ветер, касавшийся дали,
небом укройте от бурь и невзгод,
помню, как птицы за счастьем летали,
и возвращались назад через год.

Помню прохладу, что сердце ласкала,
нежность листвы и томленье озер,
в этом краю я надежду искала,
с этой надеждой живу до сих пор.

Знаю, свободы манящая тайна,
манит сильнее мирской суеты,
дайте мне крылья, хотя бы случайно
взмахом коснуться земной высоты.

С этим желаньем по миру шагая,
я преклонюсь над печалью земли,
жить безраздельно полета желая,
Господи, Боже, молитве внемли...

Маленькая принцесса уже привыкла к чудесам, которые происходили в ее жизни. Но сегодня случилось что-то совсем необыкновенное. Встав, как и положено, с утра, она умылась и уже готова была пойти на завтрак, как увидела в своей комнате фею. Она сразу догадалась, что это фея. Именно такой она и представляла ее. В ее комнату залетела маленькая птичка, она засветилась, воздух вокруг нее затрепетал и стал таять. И внезапно перед Евгенией предстала молодая девушка, от которой исходило легкое сияние, которое согревало взгляд. Ее белокурые волосы были небрежно заколоты жемчужной заколкой, огромные серо-голубые глаза с удивлением и дружелюбием смотрели на принцессу. Белоснежное, прошитое серебряными нитями, платье облегала ее стройную и легкую фигуру. Тонкие руки украшали мельхиоровые и серебряные браслеты. На ногах были одеты аккуратные сапожки, обитые мягким белоснежным мехом. Нежно голубой пояс охватывал тонкую талию. Край платья был отделан необыкновенными кружевами, сплетенными из нитей паучков, что по прочности не уступали шелковым нитям.
- Здравствуйте, - испуганно ответила Женя.

В снег упасть – как в траву,
Доверчивую и нежную,
Щекой прижаться…

Полежать минуту, другую,
Глядя в небо,
Улыбаясь смущенно…

А потом встать,
Виновато отряхнуться:
Здесь был…

Полной грудью
Вдохнуть морозный воздух…

Хорошо!

5 ноября 1997 г.

(Детские каникулы: утром был свободен,
гулял по полю. Снег, солнце.)

Где-то в солнечной стране,
Там, где звезды плыли,
Там, где жарко по весне,
там цветы ожили…

Говорили, что, как сон,
Это было странный,
Под церковный перезвон,
Разговор случайный…

Вечер светел был как день,
небеса безбрежны,
Лепестков живая тень,
трепетала нежно.

Говорят, что с тех времен,
Дарят розы милым,
И церковный перезвон,
В них вдыхает силы…
 

Как странно: мы не разделимы,
нераздвоимы пред судьбой,
за что-то горнее хранимы,
за что-то дарен нам покой.

Как странно, милый, не услышать,
о чем ты снова промолчал,
там, высоко, на серой крыше
нам ветер звездное кричал.

Как больно, милый, быть в разлуке,
как грустно, слышишь, вдалеке,
снег белокаменною скукой,
на землю падал налегке.

Как тихо, милый, как беззвучно,
ты о любви мне шепчешь вновь,
так может быть, она научит,
как понимать нам все без слов.

Как грустно, милый, мы знакомы,
всего каких-то сотни лет,
но сердце раненое помнит,
тот самый первый свой ответ.

Вот отчего неразделимы,
нераздвоимы мы с тобой,
за что-то горнее хранимы,
за что-то дарен нам покой.

Почаев. Пещерка Иова…
Моли, чудотворче, о мне!
Здесь храмы не просто красивые –
Здесь чудо – не сад камней:
Со снежного плата – голубем –
Взмывает небесный град
И гранулы белого олова
Навстречу ему блестят
Взойти бы – скользя и взглядом лишь
За купол горе держась
Но снова и снова падаешь
Грехами на снег ложась
Но если ты здесь то призван ли?
Не случай – душа влекла…
Пречистая Дево, вызволи!
Не выгореть бы дотла…

Дитя Пречистое ко храму поднималось,
свеча в руке дрожала, но горела…
Родители внизу – сердца их сжались:
Ей только три, откуда эта смелость
глядеть смиренно, восходя со страхом,
и, встреченной особым ликованьем,
не возгордиться, не упасть с размаху –
стать мудрой пташкой, ничего что ранней.

О чем, Ты, Дева, думала, что знала,
трех лет, когда Тебя провел Захария,
с любовью встретив на пороге храма,
через алтарь, куда и сам едва ли
мог часто заходить… А Ты цвела,
отмечена особой благодатью…
а был ли путь Твой, весь, такой вод гладью?
О Матерь Света, что Тебе молва!

Ты входишь в храм – и во Святом Святых
след крошечной ступни Твоей навеки
запечатлен – так манна с высоты
нисходит, останавливая реки.

Вы помните наш вечер
Со вкусом сладких слив,
С теплом горящей свечки,
Шарманки той мотив?

По мостовым так звонко
Звенящая капель,
И силуэт ваш тонкий
И птиц летящих трель.

Прохожих гомон тихий,
Что словно плеск морей,
И чаек белых крики
И свет от фонарей.

Вы помните наш вечер,
Вдали изгиб луны,
И снова свечи, свечи,
Прохладу той весны?

Мы были дети счастья
Среди дорог мечты,
У звезд прося участья,
Искали красоты…

Куда все улетело,
Ушло ли все навек,
Когда шарманка пела
И миг был словно век.