Ты сладость сердца моего,
Иисусе, Сыне Божий!
Мне до спасенья далеко –
Иду по бездорожью.
Иду под звон колоколов,
И в тишине глубокой.
Иду в цепях своих грехов
Хромой и кособокой.
Ты сладость сердца моего,
Иисусе, Сыне Божий!
Мне до спасенья далеко –
Иду по бездорожью.
Иду под звон колоколов,
И в тишине глубокой.
Иду в цепях своих грехов
Хромой и кособокой.
В гостиной стоит нарядная елка и мигает множеством лампочек. Под елкой лежат подарки, завернутые в разноцветную бумагу. Пахнет апельсинами и имбирными пряниками...Бьют часы. А праздника нет. Нет и все тут.
Настя поджимает губы — ей хочется плакать от досады. Все ходят по дому со счастливым видом — все ожидают праздника. Даже у Витьки — Настиного младшего брата — с лица не сходит улыбка. «Сколо Лождество!» — картавит он.
А у Насти праздника нет.
— Ты что такая надутая? — спрашивает её папа. — ведь сегодня Сочельник! А значит — завтра праздник Рождества Христова!
— Ну и что! — Настя жмет плечами и отворачивает от папы свое раскрасневшееся лицо. — Для кого-то, может, и праздник, а для меня нет.
Синее небо,
сизые горы,
тонкого месяца
золотой рог,
желтое сено,
рыжий бок вола,
серенький ослик,
маленький Бог.
В голубом Дева,
седой Иосиф,
алый плащ волхва,
мирра янтарь,
ягненок белый,
спящие овцы,
пастушка посох,
в небе звезда.
Усталые путники тихо бредут –
Старик с молодою Женою.
Как лодочки две, по пустыне плывут,
Ведомые первой звездою.
Она тяжела – груз бесценный при Ней:
Спасение миру во чреве.
Идут в Вифлеем – в город светлых огней,
Родить предстоит Приснодеве.
Святая чета приближается в град,
Сам кесарь велел всем явиться.
Они, как и все остальные, спешат,
Вокруг – незнакомые лица.
Что лоза и розги между собой, то и Христос и христиане между собой. Розги с лозою соединены. Так и христиане с Христом духовно соединены. Розги от лозы сок принимают и плод творят, так и христиане от Христа силу живительную добронравия и добродетелей принимают и плоды добрых дел рождают. На розгах, хотя и видится плод, лозе приписывается, так, хотя христиане и приносят плод добродетелей, однако приписываются они Христу, Сыну Божию. Розги сами по себе без лозы не могут плода приносить; так и христиане без Христа ничего не могут творить. Розги очищаются делателем, чтобы лучший и больший плод приносили. Так и христиане Небесным Отцом наказываются, чтобы больший и приятнейший плод добродетелей принесли. Розги снаружи некрасивы, но внутри добрый и приятный сок и плод содержат; так и христиане снаружи некрасивы, презренны, но внутри добры, некрасиво говорят, но красиво живут. Розги чем более плодами обременяются, тем более к земле приклоняются и опускаются; так и христиане чем более добрых дел творят, тем более смиряются. Розги плод приносят ради труда делателя; так и христиане добрые дела творят по слову Небесного Отца, от Которого всякое добро происходит. Розга, не приносящая плода, отсекается от лозы; так и христианин, который не приносит плода доброго, отторгается от Христа. Розга, отсеченная от лозы, иссыхает; так и христианин, отторженный от Христа, всю духовную свою живность губит и духовно иссыхает. Розга иссохшая не пригодна ни к чему иному, как к сожжению; так и христианин, отторгнувшийся от Христа и иссохший, вечному предается огню (См. Ин 15:4–6). Отсюда видишь, христианин: Сколь тесный союз и общение истинных христиан со Христом! Он — Лоза, они же — розги.
Нет, это не сказка, нет, это не быль:
Прибита морозом дорожная пыль.
Два путника встали на скользкой дороге:
- Как холодно ночью, как мерзнут ноги!
- Вот там, впереди, виднеется свет!
- Пойдем, отдохнем, - промолвил Иосиф.
Мария, ступая, молчит в ответ,
Она ничего у него не просит.
Идти тяжело, но вот и приют:
Простой деревенский пастуший уют.
И запах навоза и молока.
И теплые чьи-то живые бока.
— А я тебя знаю. Мы весною встречались, не помнишь? Ты мне тогда...
Только скользя по поверхности чувств, можно думать, если с кем-то встретился, значит, нужен ему. Конечно, и так бывает. Но самое драгоценное в каждой встрече — премудрость Божия, которая открывается, если все свое в тебе хотя бы на миг умолкает, научаясь внимать. Встреча с человеком, знакомым или нет, это дар Божий.
— Спасибо, внученька, не очень-то я голодный... Домой, наверное, вечерю несешь... Что ж на работе-то задержалась? Время позднее... Спасибо. Уж забыл, когда бананы ел... Не смотри, что такой потрепанный — я не грязный. Немножко погреюсь в вашем подъезде и пойду, нельзя мне к теплу и комфорту привыкать: время, ох, как мало осталось... Руки мои? Больные они, но не заразные. Уже затягиваются раны, поэтому и потемнели.
В мир Рождество сошло с Небес,
Повсюду слышатся колядки.
Цепочкой праздничных чудес
Явились радостные Святки.
Христос родился – ночь светла!
Звезда зажглась на Небосводе,
И в такт звонят колокола –
Любви, гармонии, природе.
Ночь морозом звенит, звёзды ярче, чем прежде.
Четвертушка луны завалилась на бок.
В эту зимнюю ночь без привычной одежды
Замерзает земля – ей бы снéга чуток.
Ей укрыться б немного пушистым покровом,
Отогреться под шубой январских снегов.
Но, увы, снега нет… лишь с морозом суровым
Разгулялась зима вдоль речных берегов.
Смотрю на край родимый робко –
Светла, как дитятко, душа.
Скрипит мой путь легко и ровно,
Вокруг снежинки мельтешат.
Спешу волхвом я к колыбели,
Дрожу безродным пастухом.
Ветра о чём-то мне пропели,
И двор пропел мне петухом.
Застыла легкая прохлада,
Шуршит пожухлая трава,
Но пронеслась окрест молва:
Звезда у стен земного града,
Путь показав седым волхвам,
Упала к Вифлеему - радость!
В пещере тишь и благодать,
Младенцу шепчет тихо Мать,
Слова Любви. Вода, как градом
По стенам капала, и рядом
Ребенок ручкой теребил
Кусочек ткани – ряд светил,
Уже растаял утром ранним,
И не устала только Мать,
Качать Его - Дитя ласкать.
В хлеву души ютится Рождество
призывом в Божий храм преобразиться.
Христу-Младенцу будет нелегко
в душе воловьей Богом нарядиться.
Осёл и Вол, вспашите эту землю,
согрейте ниву жаждой и теплом!
Пусть Господу она отныне внемлет
и засевается Его Добром!
Господня Пашня пусть заколосится,
Его Посев пусть прорастёт в века,
пока Младенец радостно резвится
на материнских трепетных руках.
Учил я когда-то одну маленькую девочку читать и писать. Девочку звали Иринушка, было ей четыре года пять месяцев, и была она большая умница. За каких-нибудь десять дней мы одолели с ней всю русскую азбуку, могли уже свободно читать и «папа», и «мама», и «Саша», и «Маша», и оставалась у нас невыученной одна только, самая последняя буква — «я».
И тут вот, на этой последней буковке, мы вдруг с Иринушкой и споткнулись.
Я, как всегда, показал ей букву, дал ей как следует ее рассмотреть и сказал:
— А это вот, Иринушка, буква «я».
Иринушка с удивлением на меня посмотрела и говорит:
— Ты?
Рождение Христово! Ночь святая.
Слеза горячая скатилась по щеке…
От Благодати Божьей сердце тает,
Как воск свечи, которая в руке.
И хвои запах, и церковный ладан -
Все наполняет душу торжеством!
Мне новогодней мишуры не надо.
В моей душе – Святое Рождество!
Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество.
Ну, что же... Не поймешь чего — подскажет сердце.
Как будто, я такой, как ты. Снежок ты знаешь? Здесь он — редко, выпадет — и стаял. А у нас, повалит, — свету, бывало, не видать, дня на три! Все завалит. На улицах — сугробы, все бело. На крышах, на заборах, на фонарях — вот сколько снегу! С крыш свисает. Висит — и рухнет мягко, как мука. Ну, за ворот засыплет. Дворники сгребают в кучи, свозят. А не сгребай — увязнешь.
Тихо у нас зимой, и глухо. Несутся санки, а не слышно. Только в мороз, визжат полозья. Зато весной, услышишь первые колеса... — вот радость!..
Наше Рождество подходит издалека, тихо. Глубокие снега, морозы крепче.
Посвящается Т.К.
В великолепьи огневом, в божественных словах,
Мир с малолетства обуян восторгом рождества:
«Да будет свет!..» Уже тогда, как таинство из тайн,
В густой мерцало темноте созвездие Креста.
В среду космических поэм и солнечных систем
Вплелась окраина. В неё, в заштатный Беф Лехем,
Волхвов опережая ход маяк кометой плыл.
И тысячи сверхновых звёзд жёг иродовый пыл.
Маяк, нанизан на зенит времён, без сил потух...
«Родился Царь»: изрёк мудрец. «И друг»: сказал пастух,
Расслышав ангельскую песнь. Печатью древних книг
Ночной озолотил вертеп младенца первый крик.
Не галактический закон явился в стан овец —
Простой ребёнок, как и все — счастливый дар Небес.
Усталым отливал теплом свет материнских глаз:
Малыш — вполне предвечный Бог и претерпевший Спас —
Уснул, наевшись молока. Ладонями Отца
Дитя укрыло в холода дыхание тельца.
Притихло мирозданье, тссс — Его ждут впереди
Скитанья, лезвия камней и гвозди чёрных дыр,
Молитвы гефсиманской рок, скопление Креста —
Сопит Еммануил. Спит мать. С улыбкой на устах.
С наступающим праздником, дорогие Омилийцы.
— Отец Петр, та обстановка, в которой родился Христос, с бытовой точки зрения ужасна. Его Матери не нашлось никакого жилья, чтобы родить, не говоря уже о повитухе. Ребёнок родился зимой в пещере с животными, все равно, что сейчас в неотапливаемом подвале с кошками. Почему Бог допустил такие крайности для своего Новорожденного Сына? В этом есть какой-то скрытый смысл? Ведь среднестатистические роды даже в тех условиях не были столь драматичными с бытовой точки зрения.
— Всякий раз на Рождество после ночной литургии в нашем крошечном деревенском храме я отправляюсь в коровник. Плохо пахнет, жарко, грязновато, бессмысленные коровы стоят и жуют свою жвачку... вот в таких, совершенно лишённых всякой романтики условиях (а вовсе не в кукольных прилизанно-глянцевых «вертепах») родился Христос. Не нашлось молодой женщине на сносях места в гостинице; пришлось идти в хлев и рожать там.
Вы спрашиваете — есть ли в этом какой-то скрытый смысл?
* * *
Как сбросить груз седых веков?
Ну как изгнать остатки боли?
Ведь сердцу хочется снегов,
Мороза на Сочельник, что ли…
Я сыт дождями января.
Опят зима творит бесчинства.
С погодой нет в душе единства,
И хлипко фонари горят.
До Рождества рукой подать,
Крадётся ночь облезлым зверем,
И льётся дождь, бежит вода.
И в зиму город мой не верит.
Отчего так радостно,
На душе светло?
Всякое дыхание
Славит Рождество!
Мне больно, милая моя, родная,
Когда со светлой грустью вспоминаю
Все чувства, что забыты. Оживают,
Но сердца чистоты не воскрешают.
Ты солнышком весны порой вишневой
Пыталась нежной флейтой камышовой
Явиться в мир, чтоб отразить его в зеницах,
Любить, любимой быть, как небом птица.
Явилась, но тебя не флейтой ждали.
Не солнцем, не весной тебя встречали.