У сербов есть шутливая поговорка: «Нас и руса триста миллиона, нас без руса пола камиона». В переводе значит, мол, вместе с русскими нас — 300 миллионов, а без русских — полгрузовика»… ;)
Красноречивое свидетельство того, что с чувством юмора у братьев славян всё в полном порядке, и они способны подсмеиваться даже над собой — кстати, свойство не такое уж распространённое, как может показаться на первый взгляд.
А теперь поговорим о серьёзном.
Всё встретилось в точке зенита:
Июльское лето, светило...
И люди – у вод Каламита –
Всех Таинство объединило.
В купели солёной – Крещенье –
С Христом новых душ сочетанье;
Когда-то заблудшим – прощенье
В священнодействия тайне...
Умом она непостижима:
Нисходит на звуки молений
Дух Божий!.. И к давнему Крыму
Уносит волна размышлений...
И видятся: берег Эвксина,
Пресвитеры церкви Христовой,
Крещенье славянского сына –
Перуна ревнивца былого;
Великая Русь в иордани…
Подвижники в сонме святейшем
Под кровом Всевышнего длани
И Девы Марии Честнейшей…
И нет временного деленья:
Как всё таки величественна осень,
когда простых законов бытия,
она вдруг осознание приносит -
того, что не умру вовек и я.
Того, что в неизбежности Закона
за жертвенником скрыта благодать.
Природе так привычно и знакомо-
рождаться, умирать,
и воскресать.
Ведь изначально в каждое творенье
Творцом уже заложена Весна,
и жизнь, что копит Веру и терпенье,
на вечность и любовь обречена.
Неверие, не чувствованье Бога
опустошает, расслабляя дух.
Я задыхаюсь в суете, в сомненьях…
Бездушная бессмысленность вокруг.
Но Бог – Он здесь! Он видит всё. Он рядом,
лишь призови и вслушайся в себя:
к Нему стремится, робко оживая,
былинкой слабой – к солнышку, душа.
(Эти строки я посвятила десятой годовщине со дня свадьбы Светланы и Андрея)
Когда ты спросишь сердце о любви,
Бескрайней, удивительной, как море,
Ответит сердце красками зари
В неповторимом, жизненном узоре.
Увидишь ты как дорог каждый день,
Когда душа, взлетая, словно птица,
Искала душу, сквозь туман и тень,
Устав от одиночества томиться.
Когда Господь соединит сердца,
Дыханием любви согреет души -
Жена и муж – по замыслу Творца,
Ничто союз священный не разрушит!
Есть смертный грех по имени «уныние».
Из всех семи подлее нет греха…
Он – словно мышь, что гадит под святынею,
Он – словно зависть тайного врага.
В народе этот грех зовут по-разному:
Депрессией, кручиною, хандрой.
Его не победишь веленьем разума,
Он не подвластен силе волевой.
Моей маме
Три года без тебя как сон прошли,
Болит душа, от скорби сердце плачет.
Ты ТАМ уже, и где-то я в пути…
Но кажется, могло быть все иначе…
Нет слов, как не хватает мне тебя,
И рук твоих, и голоса, и взгляда…
Унылый день встречаю я скорбя,
Бессонна ночь, и нет душе отрады…
На линии нет тока,
А за окном афиши,
В троллейбусе тревога,
А кто-то просто пишет…
И вот головоломка,
Нет худа без добра:
На линии поломка –
Есть проба для пера.
Фрида Кало
великая мексиканская художница
Боль, отпусти меня хоть на минуточку, боль, отпусти.
Радость уходит, прости меня, Бог мой, прости.
Где мои краски? Где верная спутница - кисть?
Как от гангрены дремучей хочу я спастись!
Пальцы отрублены, крылья нельзя отобрать.
Можно себя и придуманный мир написать.
Скоро взойду я на гребень живого огня.
Тело больное сожгите, забудьте меня.
Нет, лучше помните лица полотен моих.
Трагипечальны они, но живее живых.
Смертную маску венчаю с последним костром.
Люди, любите друг друга! Уходит на слом
Весь мой разбитый болюче-телесный каркас.
Я стану ланью, вернусь и проведаю вас.
Съест попугай гору фруктов и спелый арбуз.
Йог Маша Петрова на лавке сидит,
Украдкой вздыхает, с истомой глядит,
Забыв пранаяму, асаны кляня –
Йог Маша Петрова влюбилась в меня.
Ей Шамбала чужда отныне навек –
Проснулся в Марии другой человек,
Ему бы корову, ему бы дитя
И тихую песню под шепот дождя,
Ему бы избушку с щелями в полу,
Ему бы икону над свечкой в углу,
Ему бы хозяина, лошадь, коня,
Спокойствие ночи, усердие дня.
Слова нижеприведенного стихотворения–песни написаны на музыку Солодченко Григория Ефремовича (Санкт-Петербург, Россия), талантливого композитора. Песня ждёт свою исполнительницу :)
А прослушать Музыку Солодченко Г.Е. можно в Интернете, задав на поиск название данной песни...
I.
Когда полночных звёзд лучи
раскрасят купол небосвода,
когда устанут трубачи
дневных мелодий,
когда обнимется покой
с тоской голодной –
- за твой нелёгкий путь мужской
помолюсь:
чтоб одолел ты боль и страх,
врага и зверя,
открыл в нехоженых мирах
свою Америку,
чтоб словом, делом и мечом
помог друг верный,
чтоб грела в холоде ночном
моя любовь…
Я лежал умирая в больнице,
я дышал атмосферой тюрьмы.
Видел смерти пустые глазницы,
видел пир я во время чумы.
Видел я как снимают одежды
во дворе превращая в золу.
Видел как умирает надежда
на заплёванном, грязном полу.
Видел взгляды в которых и тени
человеческого не найти.
Слышал злое рычание фени
из прокуренной "волчьей" груди.
Видел я как мала и убога
наша совесть людская подчас...
А ещё часто видел я Бога,
что ходил, сострадая, меж нас.
Молчал седой Ирусалим...
Высоких стен и грозных башен
Был вид величествен и страшен.
Кружили вороны над ним.
Ирусалим, Ирусалим,
Ты, убивающий пророков,
Обитель зависти, пороков,
Ты первенец,
Ты был храним
Любовью Бога Саваофа.
Но в недрах каменной души,
Утратив святость за гроши,
Тобой воздвигнута Голгофа...
Словно спрятавшись за лесами,
Монастырь тихой жизнью живёт.
Открывается перед глазами
Богослова Святой киот.
Иоанн Богослов – Покровитель
Всех писателей и чтецов,
Здесь хранит всех Святая обитель
Мудрость – память Святых отцов.
Люд съезжается на источник,
Окунуться в целебный ключ,
И душа разрывается в клочья,
Восхищаясь, как Бог могуч.
Совершенно случайно сегодня в интернете на глаза попало это письмо.
Не могу не поделиться им с "омилийцами". Его нашли в шинели неизвестного русского воина американские солдаты.
Только гораздо позже было установлено имя автора: Александр Зацепа. Светлая ему память!
Необычность этого солатского послания в том, что перед боем он разговаривал...с Богом.
Письменно. Вот его текст.
Их две, как ночь и день – светла, темна…
(В виду имею волосы, не душу)
Одна надежд искрящихся полна,
С другой я отношения порушу.
Одна семьёй своей окружена,
Другая одинока и повинна.
Одна – опора, спутница, жена,
Другая, как засохшая маслина.
Одна в лицо мне радостно глядит,
Другая зло буравит взглядом спину.
И тотчас пропадает аппетит,
Когда две фотографии я сдвину.
13 мая 1835 года увидело свет (в майской «Библиотеке для чтения») одно из самых загадочных сочинений Пушкина, написанное в едином порыве вдохновения за полтора года перед тем, 14 октября 1833 года. Пушкин предполагал включить эту сказку под номером 18 в «Песни западных славян», но передумал — вероятно, потому что общий колорит «Рыбки» совсем не балканский. Он самый что ни на есть русский, да и сюжет ее наш, местный, хотя отмечен у многих европейских народов — есть он, в частности, у братьев Гримм. Пушкин брался за обработку только тех мифов, в которых находил нечто близкое, непосредственно его волновавшее; в первой половине тридцатых самый мучительный для него сюжет — отношения художника и власти. Можно много спорить о том, был ли у него другой вариант поведения 8 сентября 1826 года, когда после двухчасового разговора с глазу на глаз Николай вывел поэта к придворным со словами: «Теперь это мой Пушкин». Как бы то ни было, десять лет жизни и легального творчества он себе купил, а чем заплатил — вопрос отдельный. Очевидно лишь, что главной проблемой, занимающей Пушкина в это время, становится вопрос о диалоге певца и власти. Два главных текста, посвященных их напряженным отношениям, — сказочная дилогия о золотом петушке и золотой рыбке.
Дай сил, Господь, … и дай железной воли,
Чтоб силами успешно управлять;
Дай мудрости постичь Твои Глаголы,
Чтоб волю на добро употреблять.
В больницах, тюрьмах, каторгах угарных,
В сырых ночлежках нищенских дорог –
- Дай, Господи, остаться благодарным
За каждый Твой прижизненный урок…
Опять неслышно, точно вор,
Прокралась ночь через забор.
В тюремный двор.
И взмахом чёрного крыла
Последний отблеск прогнала
Седая мгла.
А в недрах каменных гробов,
Среди хозяев и рабов
И бритых лбов,
В глазок заполненных "квартир"
Смеётся пьяный конвоир,
Но этот мир
Опять куда то на восток
мой поезд дальних сообщений,
роняя ломанные тени
летит жуя электроток.
Опять мелькающих столбов
в уме я складываю числа,
и нахожу я в этом смысла
намного больше, чем от слов,
