«Вот тебе и „не могу!“»

Сегодня, 10 июля, — праздник обретения мощей прп. Амвросия Оптинского. В подарок детям к этому дню — две притчи преподобного старца

«Вот тебе и „не могу!“»

Многим людям, приходящим к батюш­ке, он советовал потерпеть: кому — болезни, кому — обиды и несправедливость. А если в ответ кто-нибудь говорил: «Не могу!»,— то старец вспомнил такую историю.

Жил один человек, купец. Что бы ему ни сказали, он отвечал:

— Не могу! Слаб!

Кто бы его о чём ни попросил, ничего он не делал и никому не помогал, а всё говорил: «Это не могу, то не могу!»

Непривычно мне и больно

Непривычно мне и больно
На страну свою смотреть.
Словно маюсь я в неволе
И душе уж не взлететь.

Пропитался воздух кровью.
Неуютна тишина.
И рассвет встречает рёвом
Одичавшая Луна.

Словно нет в родном просторе
Места радостным словам.
И пришло к нам снова горе,
Расползаясь по дворам.
 

Мне даром тебя не надо…

Мне даром тебя не надо: с Нью-Йорком или Клондайком.
Я счастлива. Муж меня любит. С другою так поиграй-ка.
С четвертой, седьмой, девятой. Вези на курорт ее в Ниццу.
А если тебе приснюсь я: не стоит с ней разводиться.

Оставь меня. Сколько можно. Цветов от тебя мне не нужно.
Все сложно. Тебе тревожно? Изысканный дома ужин.
Массаж и прекрасный повод – достать коньяка бутылку.
И даже поговорить не с кем? Ну, разве с ее затылком

Точильный камень

Карандаш всегда найдёт точилку,
Ножницы найдут наждачный круг,
Для меча всегда найдутся ножны
И точильный камень для услуг.
И когда с тебя снимают стружку,
Не противься, подставляй бока.
Даже если точат понемножку.
Потерпи, терпенье есть пока.
И когда тебя в огонь и воду
Погружают скорби с головой,
Не противься глупому народу...
Это Бог работает с тобой.
Не пытайся прошлое исправить,
Или виноватого найти.
Отправляйся в путь с мечом и верой.
Бог тебя наставит на пути.

Разлука

Махнёт седым крылом разлука-птица,
Смахнёт слезу уставшее Вчера.
А завтра... может память возвратится
Туда, где коротали вечера.

Восток горит - огнём зовёт отставших,
И поднимает ветер старый лист.
Уж сколько их - вкус жизни потерявших.
Любовь досталась тем, кто сердцем чист.

Мечталось…

Мечталось: яблони в цвету,
И дом на солнечном пригорке.
Но невозможно жить в аду,
Где никому не нужен Лорка.

Где в пустоту ушли труды,
И жизнь мерцает тусклой лампой.
Висит над домом тень беды,
Упали вниз со стен эстампы.

— Беги, — мне голос ночью был,
— Спасай детей, пока не поздно!
И кто-то у соседей выл,
А в небе отражались звезды.

Quo vadis...

Нас покидают пастыри... Заслуженно?
Кто — поездом, а кто — на небеса...
Прокурена душа в нас, дух простуженный...
И бросить бы и вылечиться нужно нам,
Да всё не смеем... Чьи-то голоса,
Поскрипывая, учат уму-разуму...
Не к месту, не ко времени — чужды
Они нам, но боимся спорить сразу мы,
Молчим и верим правде одноразовой,
И мечемся — от «любо» до вражды.
А пастыри... Кто нам еще достанется,
Обобранным, обманутым, больным?
Кто на пути нам встретится, чья палица
Укажет направление, «Quo vadis» нам

«И просто сказать — была на Кресте»

Жизнеописание игумении Севского девичьего монастыря Магдалины (Пономаревой), духовной дочери преподобных Льва и Макария Оптинских

Публикуется со значительными сокращениями

Будущая настоятельница Севской обители родилась в 1788 году, в городе Обаяне Курской губернии, в благочестивой семье Агафона и Кристины Пономаревых, и в Крещении наречена была Марией в честь святой равноапостольной Марии Магдалины. «Бог, посещающий святых Своих скорбями и болезнями, — говорится в жизнеописании, составленном ближайшими сподвижницами матушки, — чтобы, подобно злату в горниле, очистить и приготовить души их к будущей славе, избрал и юную эту отроковицу, с самого нежного детства, на путь узкий и прискорбный, предвидя, что явится в ней впоследствии великая сила благодати»[1].

Храмы Болгарии

Заметка о поездке в Болгарию написана год назад по заданию приходской газеты. Возможно, сейчас, в сезон отпусков, этот материал и фотографии будут интересны.

Этим летом наша семья провела отпуск в Болгарии. А поскольку мы большие непоседы, наш отдых превратился в увлекательное автопутешествие. Очень хотелось прикоснуться к истории, почувствовать местный колорит этой солнечной страны и, конечно, увидеть древние болгарские храмы. Пожалуй, самое яркое впечатление оставили города-музеи. Такие, как, например, Несебр. Узенькие, вымощенные камнем, улочки, аккуратные двухэтажные домики с красными черепичными крышами и яркими разноцветными геранями на окнах, парящие в небесах белокрылые чайки, — всё это нам, жителям мегаполиса, казалось нереальным и сказочным, настоящим путешествием во времени.

Я знаю все сказки...

Я знаю все сказки и тайны твои,
Про лунность в ладонях и страх,
Но луны тут спали, и ветер был тих,
И таяла тьма на плечах.

Я знаю, как плачешь в подушку порой,
И звезды считаешь за дни,
И снова кроишь обветшавший покрой
Сует, что в прихожей — одни.

И кажется глупым наш будничный труд,
И веры непонятый стук,
Когда по оконным проемам стекут
Дождями — изгибами рук

Хочешь...

Хочешь, разбей любовь,
Только она — из света
Выкроет сердца кровь
Жаром земного лета.

Хочешь, сожги мосты,
Только у мира — дали
Вписаны в утра стынь,
Точно огня не знали.

Хочешь, забудь слова —
Выплывут раной мира,
Выправит киноварь
Память живою лирой.

Земля отцов (окончательная версия)

Вечерний Стокгольм погружался в сон. Пустели улицы, в домах один за другим гасли огни. Однако в окнах одного из особняков на Страндвегене продолжал гореть яркий свет, словно те, кто жил там, стремились задержать наступление ночи. Ведь именно в это время к людям чаще всего является та незваная гостья, для которой открыта даже наглухо запертая дверей, и встречи с которой боится, но не может избежать все живое...

Вот и сейчас она уже была здесь, в ярко освещенной просторной комнате дома на Страндвегене, где расставалась с жизнью древняя старуха по имени Пелагея. А возле широкой кровати с резными дубовыми столбиками по сторонам стоял на коленях сын умирающей — седовласый герр Петер Юхансен, хозяин крупной шведской фирмы по торговле лесом и целлюлозой, шепча по-русски: «Господи, помилуй...помилуй ее». И сыновняя молитва сливалась с лепетом умирающей матери:

Информационная политика как оружие

Советский режим владычествовал 74 года не только в России, но и на огромной части планеты, где власть захватили большевики. Владычествовал не только благодаря контролю над армией, не только благодаря сотням тысяч чекистов, не только благодаря массовому террору. В руках режима было гораздо более мощное оружие.

Монополия информации

Тоталитарное государство решало: что и в какой форме должен знать советский человек. И что ему знать не следует. В условиях государственного капитализма, который режим называл «социализмом», это было несложно, хотя и трудоемко. Контроль на всех уровнях общества и постоянное наказание ослушников — задача не из легких. Но на том уровне развития средств массовой коммуникации это было возможно. Последствия десятилетий тотальной промывки мозгов советских людей сказываются до сих пор.

Эту ночь не допивая

Эту ночь не допивая,
Просыпаясь раньше света,
Я стою едва живая,
Повторяя: "Что же это?"

День грядущий не известен,
Яркий фантик не  изучен.
Я плыву в потоке песней
Где-то у ночных излучин.

Без оглядки,без возврата
Все едва и еле-еле
Я ни в чем не виновата
В это пятый  день недели.

Среди темных грозных полчищ
Только шаг и будет худо.
Прикоснись к руке и молча
Уведи меня отсюда.

Страницы