Старец Паисий Святогорец

А на Синайских песках лучи
Падают, вглубь стучат,
Свет утром легок, как гор ручьи,
Солнца горит свеча.
Старец спешил за земной причал,
Здесь, как всегда жара,
Шли и другие, а мир качал
Звезды, как тень гора.

Тайну любви обретал монах,
БОсым - по всем камням,
Ну а случайный сказал - "Пустяк"!
Зло пришпорив коня.
А на скалах играли ветра,
Так пустыня звучит,
Синайская всем ветрам гора
В колокола стучит.

Багряный рассвет

Светает. Небо на востоке из фиолетово-розового постепенно становится багряным. Капли росы беззвучно стекают с отдохнувших от жары листьев. Дверь подъезда широко распахивается, и из нее с увесистой сумкой на плече во двор быстро выходит Александр. Он направляется к своей недавно купленной машине, торопится, ведь скоро должен подъехать товарищ, с которым они вместе работают. Дмитриевич давно обещал показать ему место, где хорошо ловится рыба.

Собеседнице

Я сказала всё, что могла сказать.
Ты ответа ищешь в моих глазах…

Застилают слова тебя словно туманом,
Сердце жаждет распахнуться,
Но страшится обмана.
Торопливо словами обмотала себя,
И вокруг уже слеплен плотный кокон.
Хочешь близкой, открытой стать для меня,
А становишься далёкой-далёкой.

Ведь обычно слова начинают течь
И несут меня лёгким своим потоком,
Но сейчас прошу молча: Прерви свою речь
И верни себя к своему истоку.

Как же это страшно, когда слова мертвы! —
Будто камнями воздвигаешь ими стену.
Окликаю в надежде, но увы:
Ты изначально напророчила измену.

Слова

Открывается даль, как шагнёшь за порог от семьи —
Лишь бы смочь описать этот домик, окошки да ставни —
Сколько значимых слов ты усвоил со школьной скамьи;
Век живи — век учись: глубины до конца не достанешь.

Я не знаю, какую пройти возрастную черту,
Чтоб прочувствовать миг наяву, беззаветно щемящий —
Есть слова, что всегда с послевкусием тают во рту,
Будто мёдом облитый душистый и пышущий мякиш.

Дождь

«Мы все внезапно смертны…» Эльчин Сафарле, «Если бы ты знал…».

Живёшь, не зная, кто ты, что ты,
Как будто вовсе нет тебя.
Весна поспешно сводит счёты
С зимою, ветра не щадя.
А в окнах — лезвие дождя
И ощущение Субботы.

О, кто бы сердце надоумил
Нарывы чувств распознавать,
Не падать в праздничном костюме
На холостяцкую кровать,
Чтоб долго сумрачно молчать
Среди тоски в дождливом шуме.

Запели птицы в феврале

В туманной утренней золе,
Нестройною капелью
Запели птицы в феврале —
И как они запели!
Что солнцу — быть, весне — звенеть,
Сиять, расти, струиться!..
Дай, Господи, и мне запеть
Подобно этим птицам.

И не решаюсь постучаться...

Не нарушая тишины,
И не показывая вида
Живет сознание вины,
Переправляя медь обиды.
Уже не плачу ни о чем,
Привыкла к ноше (слава Богу!).
Зачем с котомкой за плечом
Плетусь к знакомому порогу?…
Сильнее память у добра,
Насыщеннее — у печали…
И вы, любимые вчера,
Кем для меня сегодня стали?
А может быть, еще одну 
Добавят в душу каплю счастья?
…И снова я тянусь к окну,
И не решаюсь постучаться…

Закхей

Смогло святое любопытство,
Безгрешный детский интерес,
Сквозь медные пласты пробиться,
Из рыхлой мертвости воскреснуть.

Пусть первые шаги на небо
По мягким веткам пролегли —
Кто оторвался от земли,
Над миром одержал победу.

Кто оторвался от земли,
Вступает в притяженье Света
И пьет на Вечери любви
Из чаши Нового завета.

Социальный инфантилизм

Почему-то людям кажется, что чем больше запретительных мер будет принято, чем больше запретительных органов создано, тем больше будет порядка. А судьи кто? До этого простого вопроса современный (наивный и инфантильный) человек не доходит. Ему хочется, чтобы всё было как надо: чтобы как в раю, а не в аду. Но ведь рай созидается внутренними усилиями, даже социальный, который суть утопия. Хотя, конечно, утопия лишь отчасти, ибо советский опыт красноречиво свидетельствует, что сравнительно справедливое общество может быть построено в реале.

Запретительные меры в несправедливом обществе приводят только к нагнетанию напряжения и ещё большей несправедливости. Внешние меры контроля — путь насилия, и на верху пирамиды — не боги, к сожалению. Неужели русский человек мечтает о несвободе, тоталитаризме и терроре? Нет, он просто верит в справедливую вертикаль власти. Насколько эта вера оправдана в нынешних условиях — другой вопрос.

Вертится человек винтиком в социальной машине, и машине только того и надо. Самому человеку тоже кажется, что система работает на него и для него. Но так ли это?

Наше представление о «правильной» благодаря запретительным мерам жизни — утопия куда большая, чем мечта о справедливом общественном устроении.

В каком-нибудь безгрешном феврале

В каком-нибудь безгрешном феврале,
Дочитывая писем заклинанье
Людей, меня любивших на земле,
Учуять строк весеннее дыханье.

Увидеть вдруг луча скользящий свет
По тусклым фотографиям без срока,
По лицам тех, которых больше нет,
По рже крестов, застывших одиноко.

Склониться к островкам былой любви,
Какая бы кручина не достала.
Услышать это жгучее: «Живи!»,
И просто жить, а что ещё осталось?

Страницы