Омилия

Застыла тень свечи в оконной нише,
Люблю мечтать, когда горит свеча.
Становится спокойнее и тише,
Вот только нет любимого плеча.

Но не ропщу, наверное так надо:
Пройти сквозь боль до самого конца,
Где иногда душе моей отрада –
Черты и свет любимого лица.

От злых друзей, как от опасной бритвы,
На грани дней спешу под образа,
Но даже здесь, среди скупой молитвы,
Увижу вдруг любимые глаза.

Как сладок плен волнительных мечтаний
И в нём сидеть обидно и грешно.
Скажу себе без признака желаний:
Живи как есть, всё будет хорошо!
2010

Русь жива, хотя и стал слабей
Глас ее в путях многострадальных…
Не пророчьте Родине моей
Скорбный час обрядов погребальных.

Как и встарь сильны ее враги,
И в слезах народных боли много, –
Только Русь, всем бедам вопреки,
Будет жить – пока хранима Богом, –

Будет жить не звоном слов пустых,
И не чьим-то сказочным правленьем, –
А молитвой пламенной святых,
Верных чад отзывчивым служеньем.

Русь жива, хотя крепчает зло,
Воздух спёрт предательством и кровью, –
Но Господь, когда взойдет добро,
Исцелит ее Своей Любовью.

Есть делам порочным строгий счет,
Есть предел игре страстей бесплодных…
Русь жива! И нас Господь зовет
С верой встать на подвиг благородный.

11.01.2010 г.
 

Жили два монаха вместе долгие годы. В пустыне жизнь нелегка: не хватает ни еды, ни воды. А они не только ни разу не поссорились, но всегда были довольны друг другом.

И вот говорит один из них:

— Слышал я, что другие люди ссорятся. Давай и мы поругаемся, хоть один разок!

Второй старец удивился:

— Я и не знаю, как это делается.

— Давай попробуем так, — продолжал первый, — я поставлю посреди комнаты кувшин и скажу: «Он мой». А ты: «Не твой он, а мой!». Так мы и поссоримся.

Договорились.

И говорит первый:

— Этот кувшин — мой!

Второй старец отвечает, как условились:

— Не твой он, а мой!

Первый возразил:

— Нет, мой!

— Так если он твой, забирай его! — удивился второй.

Так и не смогли они поссориться.

Отрывок из книги "Благоуханные цветы из далёкой пустыни"

* * *

Чувства хватко вцепились мне в глотку,
Я вернулся в родные края,
Где прошла полупьяной походкой
Непутёвая юность моя.

И толпятся неясные тени –
То ошибки, что я совершил.
И, охваченный поздним прозреньем,
Принимаю терзанья души.

Край родимый, я сбит и растерян –
От просчётов укрыться нельзя…
Лишь молитва даёт силы верить:
В покаянии – к Богу стезя.

Ночь закинула сеть в море,
Выловила золотой город,
Он не знал ни обид, ни горя,
Каждый житель его был молод.
Каждый житель его пел баллады
О рождении новой эпохи,
Где друг другу будут все рады,
Подбирая с пиров крохи.

Где не будет завистливых улиц,
Гололеда слепых насмешек,
И кудахтанья глупых куриц,
Что попался крепкий орешек.
Где не будет фальшивых улыбок,
Камнем падающих в душу.
Я целую золотых рыбок,
Режущих плавники о сушу!

Я целую золотой город
И молюсь за его прочность:
В нем останется - каждый молод,
Разрывая повестки срочность.
Разрезая упругие нити,
Вязкой слепой паутины,
Город, неведомый Сити,
Растворится ночью на льдине.
 

ЯТЬ

Да, я женщина, да, я «ЯТЬ»,
Этой буквы нет в алфавите,
Но могу «АЗ» спокойно взять,
И вернуть, и сказать: - «Любите!»

Мне не быть никогда святой,
Мне не быть никогда монашкой.
Я сжигала мужчин мечтой,
Колокольчик пел под рубашкой.

Вот опять, нагрешив нечаянно,
Прихожу с покаянной песней.
Если я помолюсь отчаянно,
Мир покажется мне чудесней.
Он покажется мне прекрасным,
Жаль, мужчины в него заходят,
Но открыты двери напрасно,
Ведь со мной счастья не находят.

Мое счастье на высоком тополе,
В сундуке - колыбели качается.
Смотрит сверху на всех «Акрополем»,
Колыбельная не кончается.

Я пою ему песню вечную,
Что тоска моя подвенечная
Никогда с ним не повстречается
И в любви ему не признается.

Жизнь моя: от креста до креста
Я люблю одного Христа. 

Я не помню начала,
Что откуда взялось,
Совесть тоже молчала,
Так у нас повелось.

Одураченный житель
В надоевшем гнезде,
Покидая обитель,
С кем ты будешь и где?

Никакие заборы
Не сдержали тот шаг.
Так хотелось мне в горы,
А свалило в овраг.

Небо свыше манило,
Только встал на крыло.
Но чутьё изменило…
Всё что было, прошло.
2010

***
Звучат во мне стихи, не умолкая.
Мне дорог полюбившийся мотив.
Кого-то на земле я продолжаю.
Продолжусь ль я, когда не буду жив?

Мой лучший стих, ты песней лебединой,
Взлетишь ль в прощальный миг под облака?
Но тело и душа пока едины –
Не создана последняя строка.

И я небытие, глядишь, нарушу:
В поэте возродится пусть поэт.
Уж нет того, наследую чью душу.
Но что душе бессмертной дымка лет?!

Звучат во мне стихи... Не чьи-то ль души
И, впрямь, шепнули нужные слова?!
Умом и сердцем им внимай и слушай.
Их думой наполняйся голова!

Звучат стихи. Печалят их утраты.
Успеть!.. Как ночь – пишу, пишу опять.
Наставники мои не просят платы.
С зарёю им так жалко улетать.

Им слава безразлична мировая.
Ничто не удлиняет жизнь вдвойне.
Кого-то на земле я продолжаю.
Звучат стихи, стихи звучат во мне.

Звучат стихи. Мои ли, их – не знаю!
Всё тот же о добре в них спор и зле.
Самим б собою быть... Но не теряю
Всё светлое, что увидал во мгле.

Соседи бывают разные:
Простые и очень важные.
Но с первыми я по дружески,
Вторых не терплю «до ужаса».
Вот Пётр Иванович молится,
А Федя с Серёгой колются.
Совсем молодая мамочка –
Напротив – такая дамочка!
И плачет февраль на улице,
И пахнет варёной курицей.
И носится, нам покорная,
Коробочка-лифт-уборная.
А всем, как обычно, некогда
И душу пристроить некуда…
Я сказку читал про гномиков,
И в гости хочу к ним в домики.
2010

Эта короткая, совсем простая, трогательная жизнь, полная страдания и любви, началась в великолепном дворце под звон колоколов и радостные салюты. А окончилась в подвальном помещении дома в Екатеринбурге под подлые, трусливые выстрелы убийц. Но на этом не закончились отношения Цесаревича Алексея с Россией. И с нами.
Вглядываясь с большим вниманием и любовью в жизнь простых русских людей, он часто говорил: « Когда я буду Царём, не будет бедных и нечастных, я хочу, чтобы все были счастливы…»
Этот мальчик не только не успел стать Царём, но и просто вырасти. Господь уготовил ему иной путь . Он стал святым .И теперь все дети России, среди которых по-прежнему много бедных и несчастных, могут помолиться:
«Святый Страстотерпче, Цесаревичу Алексие, моли Бога о нас, грешных!»
Думаю о таком сыне мечтает каждая мать: добрый и весёлый, одарённый, светлый и благородный, ласковый и красивый…
Синеглазый сказочный принц с душой стойкого оловянного солдатика.Но главное, он успел стать настоящим христианином с чутким сердцем и сильной волей.

             * * *
Срывается звезда с небес
И пропадает за холмами –
И оглашается весь лес
Поющими колоколами.

На сердце просто и светло –
От ощущения покоя…
Уходит из души всё зло
Тугой, как олово, слезою.

                      г. Святогорск

Надоело всё на свете,
Знаю, помню – так нельзя.
Но куда сбежать от сплетен,
Где распутав злые сети,
Будем просто – ты и я?

Просто дни, и просто ночи.
Жизнь по правилам любви,
Без лукавства между строчек
И нахальных жирных точек,
Просто – любишь и живи.

Так любить, чтоб жить хотелось,
Утро, радость, купола,
И прости меня за смелость,
Чтобы ты душой согрелась
И цвела, цвела, цвела.

Белой лилией, свободной,
О которой всё молю.
Красотой своей природной,
Украшая мир холодный,
Я давно тебя люблю!
 2010

В день, когда у Петра Сергеевича выпал выходной, и они с Тимошей пошли гулять на Неву, было так жарко, что воздух от нагретой солнцем мостовой, плавился, словно сахарный сироп на сковороде у тёти Симы.
– Полный штиль, суда легли в дрейф, – сказал доктор Мокеев, глядя на неподвижно замершие на широкой реке корабли и кораблики.
Казалось, что на воде всё уснуло и лишь загорелые до черноты лодочники, обливаясь потом, неутомимо били вёслами, перевозя на другой берег немногочисленных пассажиров.
Тимофей засмотрелся на слаженную работу крючников, разгружавших баржу с солью у Николаевского моста.
– Наливай! – раздавался крик двух грузчиков, и тяжёлый мешок наваливался на спину носильщику. Он проворно перекидывал через плечо длинный железный прут с крючком на конце, с силой втыкал в мешок, чтоб тот не ёрзал, и, не переводя дыхание, бежал по шаткому трапу с баржи на берег.
Ноги носильщиков, идущих цепочкой, создавали равномерный шум, ежеминутно прорезаемый требовательным криком: «наливай».
Работа была изнурительной, и мальчик от души сочувствовал носильщикам, изнемогающих под тяжёлой ношей.

Не ночь, а мрак, без лиц и сновидений,
Весь мир пустяк и день невмоготу.
И всё-таки средь холода падений -
Хоть искорку, хоть лучик в темноту.

И, может быть, сквозь толщину сомнений,
Мир благодати в душу снизойдёт.
Ведь среди зла любовь не ищет мнений,
Её кто хочет запросто поймёт.
2009 

Поэт восторжен был и юн,
В путях не знал он постоянства;
И дань незрелости – упрямство
Влекло его мятежный ум;
А духом он желал гореть,
В сердца людей влагая оды, –
Где лик пленительной свободы
Высокой лирою воспеть.

Когда же наш поэт познал,
Что в нем заветных сил немного, –
Дар вдохновения и слога
У Музы слезно вопрошал.
… И, вдруг, с рассудка спала мгла, –
Она вошла звездой желанной,
Найти же свой сосуд избрáнный
В созданьи юном не смогла;
И Муза ясная реклá:
Тебе ли, баловню природы,
Стихи и гимны для свободы
Душой незрелою слагать,
На лаврах славы почивать?

Тебя, ли, пленника страстей,
Раба интриг, пиров нетрезвых,
Забав и зрелищ бесполезных –
Примером ставить для людей?
Послушай сердца своего:
Им так легко владеет злато;
Ранимой гордостью объято,
Оно не греет никого.

Однажды Господь сказал Своим последователям, чтобы они были мужественными, потому что их мало. Во времена земной жизни Иисуса не все веровали, что Он – Сын Божий. Но после славного Христового Воскресения христианство распространилось по всему миру.
Церковь с первых дней своего основания стала учить верующих святой богоугодной жизни для того, чтобы они могли стать жителями Христового Небесного Царства любви.
Мир, в котором мы живем, населен не только людьми, но и множеством нечистых духов. Это падшие ангелы, которые, затуманив свой рассудок гордостью, стали на путь борьбы с Богом. Демоны знают, что время действия их ограничено и за свои злодеяния они будут справедливо осуждены Творцом, поэтому спешат погубить как можно больше человеческих душ, чтобы не одним им гореть в вечном огне.

За всю мою греховную усталость,
За все дела
Себя я обличила и распяла,
И в храм снесла.
И слышала, как разрывала путы
Моя душа –
Так жертва отрывается от спрута,
Едва дыша.
Рвалась к вершинам – падала сторицей
Не в грязь, так всласть.
И все ж рискнула заново родиться –
И родилась!
Но снова от мирского правосудья
Не стало сил...

Простите, люди. Не судите, люди,
Коль Бог простил.

Слово любви – не угрозы –
Камень смогло проколоть:
«Слезы, дитя мое, слезы –
Вот чего хочет Господь».

Боже, неужто так мало
Ты ожидаешь от нас? –
И… на колени упала,
Щедрой слезой залилась.

Как же смогла отогреться
Вмиг – после стольких утрат?!
…Плачет обмякшее сердце –
Камень – минуту назад!

Когда я перечитывала любимое «Лето Господне» Ивана Шмелёва, то подумала, что не плохо было бы возродить в моей семье описанный в книге обычай.

Помните, в главе «Масленица»? «На большом круглом прянике — на блине? — от которого пахло мёдом — и клеем пахло! — с золочёными горками по краю, с дремучим лесом, где торчали на колышках медведи, волки и зайчики, поднимались чудесные пышные цветы, похожие на розы, и всё это блистало, обвитое золотой канителью… Чудесную эту „масленицу“ устраивал старичок в Зарядье, какой-то Иван Егорыч. Умер неведомый Егорыч — и „масленицы“ исчезли. Но живы они во мне.