Омилия

Что толпа, что трава, что бревно —
всё равно;
человека ищу с Диогеном давно,
с Ницше Бога ищу, со святыми — Христа,
вновь и вновь ухожу в дальний путь
неспроста.

Вчера убит Христос,
а клён за лето вырос,
пишу стихи на вырост,
жена скорбит до слёз,
сосед завёз кота,
и тот в лесу мяучит,
повсюду красота
страдать безумных учит,
обрушился сарай,
и Бог убит, как прежде,
толпа вломилась в рай,
но грезится надежда.

                         Памяти Марии Трофимовны Степаненко,
                         в 1930 году в 18-тилетнем возрасте приговорённой как кулак
                         к высылке на спецпереселение в сибирскую таёжную глушь

Какое заветное слово!
Доверить его не спешим.
В нём что-то от брега морского
или от родного порога,
откуда мы снова и снова
идём к покоренью вершин.

Шла Оленька гулять –
Ей скоро год и пять.
На новые сапожки
Вдруг стали падать крошки:

Холодные, пушистые,
Снежинки серебристые.

Пожелтел мой орех за окном.
Светлой грустью наполнилась осень.
И прозрачным, душистым вином
Вновь манят золотые покосы.

Чуть прохладней с утра ветерок
И алмазы росы чуть крупнее.
Лишь всё так же беспечно далёк
Юный месяц, плывя по аллее.

Рай — далеко, а, может, и близко,
Близко от сердца, а утром — вплавь
По закоулкам, что строят низко
От оснований, а там — сто глав,
Сто сочинений, и все о пошлом,
Прошлом, конечно, но нам — хурма,
Сладкая, яркая — прям в лукошко,
Точно по платьицу вкривь тесьма.

                    Какое счастье, боль и мука
                    Жить между небом и землей!
                                       Герман Крупин

Высоко над землей одинокая птица –
В небо брошенный якорек.
Я сойду на лазурной пристани,
Оттолкну, не жалея, челнок.

Чужие крылья не дают покоя
тому, кто крыльями не болен.

Наше оружие - слово!

Стоит ли бить нас и сечь.

В нем столько Духа Святого -

Меткая  русская речь.

Выйдем на житное поле,

Взоры стократ горячи.

Волюшка, русская воля –

К сотам небесным ключи.

Поэт молчит,
Слова сжимают душу,
Сжимают жизнь.
И надо слушать…Слушать!
И слышать –
Слышать
Тонкий переход
От жизни к слову.
И наоборот.

«Раньше большинство родителей оставляли детей с синдромом Дауна в роддоме. Те, кто не оставлял, часто скрывали их, стыдились. Мы знаем много случаев, когда дети вырастали так, что их просто не было видно, — они не выходили на улицу и т.д. Возможно, где-то так и продолжают жить. Однако у меня есть подозрение, что многие умерли в интернатах. В 1990-х тысячи людей с ограниченными возможностями скончались там. Это были голодные годы, о медицинском обслуживании даже речи не шло. Тогда диагноз зачастую не указывался, поэтому сейчас выяснить, сколько там было людей с синдромом Дауна, просто невозможно», — основательница грузинского социального движения «Бабале» Лия Табатадзе.

***

— …Выпей водички!

— Не-ет, — слабый стон.

— Может, сока?

Лета бабьего нежность.
Октябри, октябри…
Как Судьбы неизбежность
У открытой двери.

Догорит день осенний
До последней строки,
Снова тьма впечатлений
От огня у реки.

Закат и осень в сердце полыхают
И будоражат чувства на бегу.
Страницы жизни с горечью листаю, 
Жалея, что вернуть их не могу.

В закатной расцветающей короне
Со мною породнились облака.
Умчатся, как пылающие кони-
Строптивые года без седока.

Грустить ли стоит в увяданье спелом,
Когда плоды свои даёт душа?
Я в эту осень снова повзрослела
И поняла,как осень хороша.

«Можешь мне сшить платье? Шелковое?»

Некоторые женщины наполняются годами. Словно вызревают изнутри. Как капля смолы к концу жизни превращаясь в чистый янтарь. Неповторимый, ясный и теплый. Они не прячут морщин — это их достояние, а хрусталь седых волос бережно несут на голове. Как венец.

Она смотрит на меня снизу вверх, прямая и статная.

— Тетя Люся, а какой у вас рост?

— Метр восемьдесят, а что?

— Высокая!

Улыбается, взгляд  добрый и внимательный. А внутри вопрос: ну, сошьешь?

Маленькая Мечта летала высоко в облаках. Она была такая маленькая, что другие Мечты её просто не замечали. Они были большие, тяжёлые, корыстные, и летали очень низко (уж слишком были тяжёлыми). Летали они и ждали, когда смогут сбыться и опуститься на землю. Там была Мечта-много-денег, Мечта-новая-шуба, Мечта-вон-тот-красивый-парень, Мечта-известность, Мечта-всезнайка и другие. Маленькая Мечта смотрела на них, как на больших и важных птиц. Ей казалось, что чем больше Мечта, тем она значительнее и потому скорее исполнится.

ЧИРИК-ЧИК-ЧИК

Маленькая синичка поет просто и незатейливо «Чирик-чик-чик!». Прыгает с ветки на ветку, радуется всему. Чирик-чик-чик.

К ней подлетает старый соловей. Важно распирает щуплую грудку:

— Нет, не так поешь. Слишком просто. Вот, послушай!

Синичка наклоняет головку на бок. Слушает, как соловей выводит трели. Дух захватывает!

— Поняла?  — спрашивает маэстро.

— Чирик-чик-чик. — отвечает смущенно.

Она будто зашла на чай
чуть рассеянною гостьей.
Мы молча посидим 
на пропахшей яблоками веранде,
глядя в холодеющие сумерки.

И дождь рассеянно перебирает
аккорды на клавишах крыш, 
А берёза за окном будет угасать и таять 
во влажном серебре...

А потом она молча слушает,
запустив пятерню в шевелюру,
твой сбивчивый рассказ о жизни,
И можно говорить, не стесняясь,
Не боясь показаться дурой.