Бабочка прилетела. Снова...
Третий день подряд она залетает в гости.
С вестью ли от кого? С жизнью ли?
Знает ли сама зачем ко мне зачастила?
Милая, хрупкая бабочка — трепет и радость!
Лети, лети обратно — туда, где свобода, где строгие стены и мебель не угрожают крыльям.
Кланяйся ветру и небу, солнцу и свету.
Завтра же вновь загляни на мгновение — я буду ждать...
Умирать —
это рождать свою душу в вечность:
роды всегда мучительны.
Боль без наркоза — наркоз:
разве справится с ужасом разум?
Нет, он сбежит — если сможет...
Враги, как врачи окружили.
Ад приближается,
судорогой сковано сердце.
Ад — это рай, если роды успешно пройдут.
Удивительный день, постоянно попадаются красивые люди и парочки. Особенно умиляют мужественные юноши с целомудренным трепетом относящиеся к своим спутницам.
Напротив сидят парень и девушка: он что-то читает, а она, слегка наклонившись вперёд, дремлет. Устала, но на плечо, видно, лечь ещё не решается (а может по-женски хитро просится). Он заметил её склонённую головку и... Видели бы вы эту нежность, этот трепет и одновременно силу, с которыми он прикоснулся к любимой, чтобы уложить её голову на своё плечо. Это был жест не мальчика, но мужа: в нём доминировала опека, желание защитить и не было даже тени похотливости — только благородное мужество.
Уста полные жизни: жаждущие, устремлённые, ищущие. Им бы впиваться с нежностью в губы любимой. Им бы целовать своего малыша, растворяясь в любви к нему. Но уста эти принадлежат юноше, идущему на фронт, спешащему заслонить от беды своих любимых.
Есть в этом что-то равно страшное и прекрасное — разрывающее душу надвое. Страшное, потому что может не исполнится должное, самое важное, ради чего живут. Словно птицу на взлёте кто-то остановил, перекрыв путь в небо.
Но война не в силах прервать полёт, лишь траектория пути нуждается в коррекции. Рискующий собой во имя спасения других — даже чужих, незнакомых и чуждых — он прокладывает путь в небо на фронтах судьбы.
Любой голубой шарик только кажется голубым, он приобретает небесный цвет лишь в конце жизни. А на земле все настоящие голубые шарики - зелёные. Нельзя же совсем отрываться от травы и листвы - в открытый космос может унести....
А.
Зажми в руке покрепче шарик —
он, как всегда, высокопарен,
он, как всегда, высокослышен
и нами потому возвышен.
В небесный купол не упрёшься,
коль за верёвочку возьмёшься,
что с шариком связует ум.
Упрутся в купол сотни дум,
а ты — над ними, ввысь умчишься
и в дом небесный постучишься.
И снова вниз, к земле поближе —
зеленый шарик тут престижен:
его считают голубым...
То, что мы видим, зависит от того, как мы смотрим.
Чей-то взгляд ограничен дверцей его холодильника или, в крайнем случае, входной дверью в его дом.
Другой видит город, в котором живёт, и людей, которые рядом живут и работают.
Третий, глядя в окно, видит страну с её проблемами и народ этой страны.
Четвёртый способен видеть мир и происходящие в мире процессы...
Бедный, бедный человек. Как легко его запутать! Еще совсем недавно мир радовался демократическим завоеваниям и свободе слова. Не будем говорить о том, как всё было на деле — всяко бывало, но важен принцип, понимание того, что свобода слова — это величайшая ценность. «Свободное выражение мыслей и мнений есть одно из драгоценнейших прав человека; каждый гражданин поэтому может свободно высказываться, писать, печатать, отвечая лишь за злоупотребление этой свободой в случаях, предусмотренных законом» («Декларация прав человека и гражданина», ст. 11).
Но времена меняются, законом можно узаконить и беззаконие. В наше оруэлловское время подмен слово стало товаром, и, кажется, никто не заметил, что свобода слова при этом исчезла, превратившись исключительно в торговлю словом.
Никак меня не отпустит мировая скорбь, ухватила за глотку и держит. И что ей надо от меня? Сердце вот-вот разорвётся на множество мелких кусочков. Ох уж это сердце! До всего ему дело...
Ну, живи ты себе как люди живут: радуйся, путешествуй, кушай удовольствия всех мастей, резвись! А оно, глупое, плачет. Глупое, глупое сердце...
Оно слышит рёв и ярость надвигающейся на мир волны, оно слышит подлость мира — в себе, и плачет. Его песня — плач.
О сердце, в тебе столько радости сокрыто, и вся она — прогоркла: к ней примешалась горечь слёз и преступлений.
Сердце плачет, ибо скоро и слёзы высохнут от страданий, для них не хватит жизни. Плачь, плачь душа, пока можно утешайся хотя бы слезами. Я не буду тебя корить за слёзы...
Перевод на укр.яз. здесь
Этим привычным вопросом, чисто «гороскопическим» на первый взгляд, может задаться и христианин, если только размышлять он будет о древе, которое внутри нас. Не размышлять о нём, пожалуй, опасно и даже преступно.
Внутри каждого из нас растёт и развивается дерево. Оно непременно должно зацвести и принести плоды, причём не обязательно в своё природное время. Нередко явить плод надо несмотря на сроки — по требованию судьбы и нужды ближнего, чтобы не оказаться проклятым как неплодная смоковница.
У одних людей внутри прорастает крестное Древо Жизни, посаженное Спасителем, и плод его — Сам Христос в нас. У других же прорастает иудино Древо Смерти, плодом которого когда-то стал сам Иуда, повесившись.
Семена обоих древ ждут внутри нас своего часа: которое из них начнёт питать своей жизнью человек и тем прорастит?
В этом материале для удобства собраны разрозненные записки, написавшиеся в разное время, по разным поводам, но объединённые одной темой.
Так устроен мир и, быть может, именно поэтому существует традиция взывания к святым. Они — такие же люди, как мы, но принявшие в себя Христа — умеют быть вопрошающими перед Господом. Именно поэтому, возможно, пришлось воплотиться Сыну Божьему — чтобы смог человек стать воистину вопрошающим пред лицом Отца Небесного.
