Страницы
О даре от Бога и как его беречь, как людям помочь и беды не навлечь
Солнце склонилось к краю поля. Воздух летнего вечера был наполнен духом разнотравья, природа отдыхала после жаркого дневного зноя. Дед с Ерошкой приметили небольшой костер косарей, устраивающихся на ночлег, и пошли на их огонек.
— Бог в помощь! — странники подошли к костру.
Вокруг него сидела крестьянская семья: отец, два сына, годами постарше Ерошки, и мать с маленькой дочкой на руках. Косари готовились вечерять.
— Благодарствуйте, — глава семейства поднялся с земли, быстро и внимательно оглядел странников и пригласил к столу, — присаживайтесь, люди добрые, отобедайте с нами, чем Бог послал.
— Спасибо, — поклонился старик, и, сняв с плеча суму, отдал ее Ерошке. — А ну-ка, погляди, Ерофей, чего там у нас есть для людей.
Ерошка раскрыл дедову суму:
— Вот хлеб, вот соль, — доставал он запасы, — три картошки, рыба вяленая и еще вот... — Он с осторожностью вынул из сумы платочек, развернул его и протянул малышке, сидевшей у матери на руках, немножко изюма. — Ягода сушеная, заморская!
Потом деловито потряс сумой и доложил деду:
— Все, остальное не про нашу честь!
Он еще раз заглянул внутрь, чего-то еще там перебрал и заключил:
— Это только мышам да тараканам есть.
— Оставь мышиное мышам, — смеясь, махнул рукой мужик, — чужого не надобно нам.
Дед с Ерошкой присели к расстеленной скатерти, и, пока варилась каша в котелке, гости с хозяевами завели негромкий разговор. Тогда и познакомились: отца семейства звали Степаном, жену его Марьей, сыновей — Семеном да Матвейкой, а маленькую дочку Дашуткой.
Вскоре каша сварилась, Марья сняла котелок с огня и аккуратно поставила его посередине расстеленной скатерти. Тут уже стояли кринка с молоком и свежий хлеб, а когда Ерошка положил свои запасы, так и вовсе получился целый пир.
Сели вечерять. Степан ел неспешно, медленно жуя, видно было, что хотя он и устал за день, однако, усталость эта была ему радостной. Сам по себе Степан был не высокий и не низкий, не широкий и не узкий, только вот в темных от солнца и ветра руках угадывалась спокойная сила.
Вокруг заметно потемнело, еще чуть-чуть — и ночная тьма совсем накроет землю. Сделалось так тихо, что казалось — весь мир затих, готовясь ко сну. Вдруг захрипела лошадь и шарахнулась в сторону, на границе света и наступившей тьмы мелькнули желтые огоньки волчьих глаз, а где-то недалеко — видимо, на опушке близкого леса — раздался вой.
Семен, он был постарше, подскочил к лошади, обнял ее за шею и, поглаживая руками, нашептывал ей что-то на ухо. Кобыла успокоилась, только изредка по крепкому крупу пробегала дрожь. Ерошка сидел, широко открыв глаза — хоть и были рядом люди, а все ж таки боязно!
— Не бойсь, — важно сказал ему Матвейка, он был только года на два старше Ерошки, — гляди, чего сейчас будет.
Степан прервал разговор с дедом и, прищурившись, всматривался в темень. Наконец заметил что-то ему одному ведомое, громким голосом позвал:
— Ты чего там, разбойник, промышляешь? А ну выйдь на свет к людям, мы на тебя поглядим!
И тут не только Ерошка, но и сам дед рот открыл: из темноты к Степану на свет послушно вышел здоровый серый волчище. Вышел и встал прямо перед людьми. Лошадь, почуяв серого совсем близко, снова захрипела и заметалась так, что Семену пришлось повиснуть у нее на шее, чтоб на месте удержать, а бирюк стоял спокойно, будто не он виновник переполоха. Степан подошел к нему и, потрепав за холку, шутливо пригрозил:
— Если станешь еще добрых людей пугать, я на тебя ос нашлю, вмиг присмиреешь. А ну, беги теперь в лес и не озоруй. — Он хлопнул серого по загривку, и тот, как послушная собака, одним прыжком впрыгнул в темноту. Немного времени спустя лошадь совсем успокоилась, видно, ушли-таки волки далеко в лес.
Так это что ж, — наконец выговорил дед, — ручной, что ли?
— У него весь лес ручной, — тихо ответила Марья, а Матвейка при этом свысока посмотрел на Ерошку.
— Да нет, дедушка, — рассмеялся Степан, — не ручной. Просто слушаются меня звери, дал вот Бог такое уменье.
Дед удивленно покачивал головой.
