Вы здесь

Виталий Митропольский. Миниатюры

Двоичность растерянного сознания...

Посткоммунистический катаклизм обнажил смертельные язвы русской души: 

1) обожествление власти; 
2) слепое копирование чуждых форм и содержаний; 
3) самоуверенность воинствующего невежества;
4) тщеславие напыщенного фарисейства; 
5) наивную доверчивость великовозрастного инфантилизма

Царская монархия и советская империя кровоточили изнутри своих подданных – рабов «демона великодержавной государственности» (Д. Андреев).

Пока бездушная машина чиновничьего аппарата расчленяла органическую плоть державы на атомы социальных одиночеств в море лжи и отчаяния, Святая Русь как метаисторический светоч возжигалась благодатным пламенем в жертвенных сердцах подвижников и героев.

Прельщенный пастырь...

Стражи их слепы все и невежды: все они немые псы, не могущие лаять, бредящие лежа, любящие спать.
И это псы, жадные душею, не знающие сытости; и это пастыри бессмысленные: все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть.
Ис.56:

Игорь Петрович любил кино, вино и домино...

После работы... серьезной и нравоучительной. Ее он тоже любил как женщину, которой нечего терять, кроме своих условных добродетелей...

Все это он любил до определенного времени.

Экзорцист...

Отец Матфей вышел из храма после утомительного разговора с молодым настоятелем-двадцатипятилетним отцом Михаилом, и растворился в текучей массе вечно куда-то спешащего люда…

Пятидесятилетний священник вместе с двумя батюшками престарелого возраста были отправлены за штат для того, чтобы уступить место молодым и напористым выпускникам духовной семинарии…

Многочисленный приход ропотливо восстал, сиротливо плача и письменно жалуясь на беспредел церковной администрации правящему архиерею, и даже самому Патриарху, но все кануло в лету узаконенных канцеляризмов и отписок…

«Господь милостив», - успокаивала матушка отца Матфея,- найдется и для тебя поприще на церковной ниве»…

И точно…

Вижу вас мертвыми...

Белоснежный храм с устремленными к небу золотистыми язычками неотмирного пламени оживотворял урбанистический пейзаж городской окраины самим фактом своего существования...

Виктор Колосов, сын Федора, внук Иоанна, пятидесятилетний потомок прерванной династии священнослужителей, ныне — церковный сторож, в прошлом — научный сотрудник, ждал своего сменщика с завидным терпением.

Семидесятидвухлетнего Кузьмича не было уже в течение двух часов по окончании табельного времени — восьми утра...

«Пора идти в часовню», — подумал Виктор, замыкая дверь благоустроенной сторожки...

Путь на Голгофу...

"Ваш монастырь - Россия..."

Н.В. Гоголь

Богдан ушел из монастыря рано, до свету...

Дежурный Володя выпустил его из калитки, перекрестил на дорожку, не пытаясь уговорить остаться там, где уже нет времени, а остался лишь один путь - в вечность, через отвержение себя и сораспятие Христу в трудовом подвиге и молитве...

Он знал, еще по Афгану и Чечне то, что Богдан давно уже несет м о н а с т ы р ь  в  с е б е, и ему не нужны стены, заборы и запоры для откровенной беседы с Богом...

Двадцатилетний пацан хоронил таких же пацанов, изуродованных "духами" до неузнаваемости, сопровождал "груз двести", терпеливо принимая на себя проклятие матерей и ненависть отцов...

Тайна преодоления одиночества

Церковь есть тайна преодоления одиночества. Это преодоление должно ощущаться
совершенно реально, так что, когда ты стоишь в храме, то тогда только истинно
приходишь к стенам Церкви Божией, когда луч любви робко, но и внятно начал
растапливать лед одиночества, и ты уже не замечаешь того, что только что воздвигало
вокруг тебя колючую проволоку: ни неверия священника, воображаемого тобой только
или действительного, ни злости «уставных старух», ни дикого любопытства двух
случайно зашедших парней, ни коммерческих переговоров за свечным ящиком. Через все
это ты идешь к слепой душе людей, к человеку, который, может быть, через минуту
услышит лучшее, чем ты, - голос Человека и Бога: Иисуса Христа.

С.И. Фудель «У СТЕН ЦЕРКВИ»

 

Многозначны и таинственны определения Церкви, которая и вечно юна , и стара как мир, и была, и есть, и будет до кончины мира, Второго Пришествия Господа Нашего Иисуса Христа и всеобщего воскресения из мертвых.

Окаянная осень

Осень сожженными листьями впивалась в легкие, чаровала взгляд терпко-багровым цветом ушедших надежд, несбыточных мечтаний и прочих прелестей в себе увязшего рассудка, рассорившегося с сердцем, уставшим, больным и неверным.

Олег Дробышев, бывший старший помощник капитана, ныне – господин никто, ничто, и ни с кем… Бывает, усмехнутся бывалые морские волки, и просто волки рода человеческого, привыкшие к жизни вольной, ни от кого не зависящей и безответственной…

Олег же относился к категории: не могу жить на земле без моря. И эта болезнь, заразившая его одесским детством и севастопольской юностью с причальными встречами-расставаниями, сжигала душу страшно и страстно.

Две жены, тоже бывшие, бездетные и темпераментные как все морячки, требовали от него невозможного: отдать себя без остатка их немерянной жажде вечно новых ощущений и бездумных приключений на фоне непознанного, и отрицаемого ими, трагизма бытия.

Непридуманная жизнь

Она спешила во всем: на третьем курсе – скорее выйти замуж, иначе постареет, и никому не будет нужна.

На работе – лучше всех подготовить проект, а то начальник признает ее некомпетентность и уволит.

Дома – старалась угодить мужу и детям, с опережением, предупреждая их малейшие пожелания и капризы, потому что любила и хотела быть любимой.

Всегда, во всем и везде, она хотела быть первой, единственной и желанной…

И вдруг – серьезно заболела, нуждаясь в уходе и помощи тех, кому она отдавала всю свою непридуманную жизнь, до последнего, до о т к а з а…

Муж побыл с ней три дня, потом нанял сиделку, ссылаясь на загруженность текущей работой…

Дети навещали по выходным, жалуясь на бытовые трудности, связанные с ее о т с у т с т в и е м на привычном для них месте…

Никто не спросил ее, что она чувствует, находясь в д а л и от родного дома, от оберегающей их покой, вечно спешащей любви, которая всем жертвует, и ничего не требует в з а м е н…

Страницы