Анна Лелик. Психология

«Когда ребенок говорит, что он больше не верит в маленьких фей, где-то на Земле умирает маленькая фея».

— О чем ты мечтаешь?

 — Ну не знаю, чтобы много карандашей было или все игрушки, которые есть у моих друзей в садике.

 — А помнишь, еще зимой ты мечтала, чтобы у тебя выросли крылья, и ты бы научилась летать?

 — Да, мамочка, мечтала. Но все же говорят, что этого не бывает.

 — Ну и что, что не бывает. Мечтать же можно.

 — Но этого никогда не будет. Никогда. И даже если вы с папой в магазине купите мне крылья, такие белые, как у ангела, я все равно никуда не полечу.

 — Но мы можем просто помечтать. Давай попробуем. Куда бы ты хотела полететь?

Иван Васильевич пил уже третий день. Вроде бы факт не самый примечательный, для простых смертных, но это если не учитывать то, что Иван Васильевич был человеком здорового образа жизни. По утрам он делал пробежки, пил свежевыжатые соки и не ел после девяти вечера. Именно поэтому небритый, помятый и пьяный уже к обеду Иван Васильевич внушал страх и опасение.

Уже второй год Иван Васильевич, инженер завода по производству огнеупорных материалов, приезжал на дачу один: брал отпуск плюс положенные отгулы и пол лета проводил здесь — на берегу реки, в тени деревьев посаженых собственноручно. Дети выросли настолько, когда отец и мать уже не нужны, потому что они взрослые и сами знают как жить, и еще не нужны, потому что нет внуков. Теперь свои летние каникулы-отпуска дети проводили не на некогда любимом дачном участке, а на различных курортах: отечественных и не совсем.

Я часто вспоминаю Бога в своих словах. Но редко вспоминаю именно Его. Обычно, по непонятно когда усвоенной привычке, я произношу Его святое имя всуе, то есть впустую, после вспоминая, что это грех.

Мой дедушка не произносил имя Господа всуе. По-крайней мере, за свою сознательную жизнь я этого не слышала, а виделись мы часто — благо жили совсем рядом.

Он был атеист. Не идейный, а, как он говорил, по наследству. «Таким родился, таким умру. Что на старости лет меняться? Родители мои партийные были, я всю жизнь Родине отдал, какая уже разница, какой я, меня не переделать уже», — говорил он мне, приходя ко мне в дом и разглядывая иконы в углу. На иконы он смотрел с любопытством и даже трепетом, так и казалось, что он вот-вот перекрестится и приложится к образу. Перехватывая изучающий лик Спасителя взгляд, я спрашивала у него, стараясь не быть навязчивой: «А ты веришь в Бога?» Ему отчего-то становилось неловко, и мы начинали разговор о последних новостях из жизни родных и близких.

Мою первую любовь зовут Максим. Пишу о нем в настоящем времени, потому что Он - моя любовь, жив, здоров и обо мне не вспоминает.

Следуя классике жанра, любовь наша имела трагический конец. Трагическим, следуя той же логике, он был только для одного из участников действа. Для меня.

Со времени этой первой любви, прошло почти столько же лет, сколько мне было тогда – 14. То есть половину моей жизни я уже живу с ним вместе. Вместе, но не рядом. И не смотря на события этой второй половины моей жизни, до сих пор на имя Максим, голубые подранные джинсы и голос Курта Кобейна у меня реакция сердечным приступом – почти инфарктом.

Каждый раз, говоря о нем, черкая очередные мысли и воспоминания на бумаге, я с облегчением вздыхаю «ну вот, похоронила…»но мумифицированная любовь встает из своего саркофага и спокойно пьет чай в моей душе.