Василевс (1 глава)

 ГЛАВА ПЕРВАЯ  
О том, как я научился разделять богов  

  Я рано узнал, что все на свете можно разделить. 
  Время делится на день и ночь, пространство – на небо, воду и сушу. Людей можно поделить на мужчин и женщин, молодых и старых, хозяев и рабов. 
  А еще люди делятся на христиан и тех, кто верит в отеческих богов.  
  Но тут-то и начиналась путаница. В чем же отличия? И разве нельзя любить всех богов сразу?  
  Однажды в детстве мне встретилась на улице необычная процессия. 
  Актеры с криками, изображая греческих жрецов, везли на колеснице раскрашенные изваяния Аполлона и Венеры и зазывали народ услышать предсказания дельфийского оракула. Мы как раз шли с учителем в лавку за новыми перьями, и я с трудом уговорил старика присоединиться к толпе зрителей.  
 – О-хо-хо, что за времена пошли: дельфийские оракулы вещают на каждом перекрестке, – всю дорогу ворчал мой Никифор. – Эти базарные кривляки из всего устраивают посмешище… 
  Но я не обращал внимания на его причитания и тяжкие вздохи, приготовившись от души повеселиться. Уж куда лучше, чем переписывать под диктовку длинные греческие поэмы, которые действовали на меня, как снотворное. 
  На треножнике, раскачиваясь, сидела одетая в лохмотья старуха, изображающая пифию, и что-то бормотала себе под нос. Из расщелины в нарисованной скале шел дымок, по которому она должна была распознавать волю богов. 
  Неожиданно старуха затряслась всем телом и закричала:  
– Здесь слишком много христиан. Уберите их, они мне мешают!  
 «О чем она говорит?» – начали переглядываться между собой зрители.  
– Христиане – повсюду! Они и здесь, среди вас. Их молитвы и крестное знамение ненавистны нашим богам! – продолжала выкрикивать пифия, страшно закатив глаза. – Гоните их отсюда…  
  Толпа удивленно загудела. 
– Вы слышите? Отеческие боги гневаются на нас, – раздались за моей спиной громкие голоса.  
– Христиане хотят отменить древние обычаи! 
– Эй, ведьма! Играй, не отлынивай… 
– Зачем нам чужеземный, неизвестно откуда взявшийся Бог? Нам и своих-то девать некуда.  
– Юпитер и Венера – вот наши помощники, других не надо!
– Это уж точно, Фабулл: помогают всем твоим шашням… 
– А ты сам-то, язва, случаем, не из этих? То-то я гляжу, твоя голова смахивает на ослиную…  
– Значит, христианский бог – самый сильный, если все его так боится? – спросил я Никифора, приподнимаясь на цыпочки.  
  Но учитель молча схватил меня за руку и потащил к выходу. Изо всех сил я упирался пятками, загребая на ходу песок новыми сандалиями, и, как попугай, повторял свой вопрос: "Самый сильный, да? Кто самый сильный? Кто же всех сильнее?» 
  Впрочем, мой голос все равно уже не было слышно среди разбушевавшейся толпы.
– Они… всего лишь… актеры, – наконец, отдышавшись, сказал Никифор. – Римляне любят такие… представления… ох…еще со времен Нерона.
  Наверное, с того самого дня я навсегда разлюбил театр. Прежде мне нравилось смотреть на рыночной площади выступления шутов, жонглеров и всевозможных заезжих фокусников, но после того случая с пифией – как отрезало. 
  Я ведь тогда так и не понял: косматая старуха искусно притворялась или говорила правду? Одно из двух: да – или нет? Терпеть не могу, когда меня водят за нос и нарочно пытаются запутать.  
  Дома Никифор капнул в воду оливковое масло и попытался что-то объяснить:  
– Посмотри, как бы мы ни старались, они все равно не смогут смешаться, стать чем-то единым. Точно также – христиане и те, кто верят в Юпитера, Диану или Митру.  
– Значит, нужно выбрать кого-то одного? – быстро перевел я на свой язык его расплывчатое, как масляные капли, объяснение. – Тогда я сделаю это прямо сейчас.  
– Ох-ох, не надо слишком торопиться, – почему-то смутился старик. – Детей твоего возраста в любом случае охраняет великое множество богов и добрых богинь. Как бы кого не прогневить ненароком! И пусть мы их сейчас не видим, все они ни на шаг от тебя не отходят…  
  Как обычно, мы с Никифором занимались на отцовской половине дома в комнате с высокими шкафами из цитрусового дерева, которая служила еще и библиотекой. На полках мерцали высокие медные и бронзовые кувшины с наиболее ценными книгами. Но многие разноцветные свитки лежали просто свернутыми – они и впрямь были похожи на чьи-то любопытные глаза.  
– А ты сам в кого веришь? – спросил я своего учителя. – Ну, же, говори, не молчи!  
  Никифор посмотрел на меня с нескрываемым испугом. После того, как в припадке ярости я вылил на него целую склянку несмывающихся чернил, сделанных из сажи, дегтя и чернил осьминога, старик опасался от меня просто так отмахиваться.  
– …«Выгодны боги для нас – коли выгодны, будем в них верить, станем на древний алтарь и возливать, и кадить» – написал великий Овидий, – пробормотал он, почему-то отводя глаза. – Чаще других на ум мне приходит быстроногая Артемида. Но в таких вопросах … ох… я стараюсь руководствоваться исключительно разумом, и придерживаться золотой середины…
  Когда Никифор принимался говорить цитатами из кого-нибудь древних и великих, признаться, мне тоже было не по нутру. К тому же, от волнения он начинал длинно растягивать слова и вздыхал больше обычного.  
– На что мне твой Овидий? Он умер сто лет назад! – грозно сдвинул я брови.  
– Двести, или даже почти триста, если стремиться к благословенной точности, – привычно поправил меня Никифор.  
– Вот именно! А мне нужно сейчас. Тогда вот что скажи: в кого верят мои родители? – продолжал я свой неумолимый допрос.  
  От слуг мне было известно, что Никифор боится потерять учительское место в нашем доме, и я крепко держал старика в своем кулаке.  
– Твой уважаемый и многознающий отец смеется над христианским учением. А матушка… ох-хо-хонюшки… Кто же знает, что у нее на уме? 
– Тогда я буду, как отец, – объявил я, подумав не больше минуты. – Ведь я его  наследник, верно? И пусть отныне моим главным покровителем будет Геркулес. 
  Несмотря на свой испуг, Никифор все же не смог удержаться от улыбки. 
  Всем известно, что Геркулес от рождения обладал могучим телосложением и уже в колыбели придушил змею. Я же рос на редкость тщедушным и болезненным, отставая по росту от своих сверстников.  
– Да, Геркулес! И еще Марс – бог войны! – выкрикнул я сердито, потрясая кулаками. – Вот посмотришь, они принесут мне великие победы.  
– Увижу, если доживу, – поспешно согласился Никифор. – Ох, дотянуть бы еще  до твоей школы…  
  С детских лет я мечтал только об одном: стать прославленным римским легионером. На войне все понятно: люди делятся на своих и врагов, на командиров и подчиненных, на храбрецов и трусов. 
 Вот это было как раз по мне. 
 Однажды я от кого-то услышал, будто в одном варварском племени только что родившимся мальчикам рассекают щеку мечом. И младенцы, вкусившие боль раньше материнского молока, вырастают непобедимыми воинами.  
  Спрятавшись от всех в лесу, я ножом распорол себе щеку, испытав не столько боль, сколько удивление при виде брызнувшей на траву крови.
  Мне хотелось заодно подпалить и свои длинные девчачьи ресницы, но это оказалось чересчур страшно. Ведь если я ослепну – меня точно не возьмут на войну.  
  На всю жизнь у меня на щеке сохранился маленький кривой шрам – память о первом боевом крещении.