Вы здесь

Тимошка-лекарёк (из середины)

41

Итак, — начал свой рассказ доктор Мокеев, — наш врачебный эшелон выехал в середине июля. Ещё в дороге начальник госпиталя нас предупредил, что эпидемия холеры необычайно жестокая, вследствие жары и заражённой воды. Она распространяется быстро и захватывает всё новые и новые области.
К такому повороту событий мы были готовы. Правительство выделило нам палатки для полевого лагеря, медикаменты, продукты. Оно лишь не смогло предусмотреть, что местное население решительно откажется показываться врачам.
Оказывается, что незадолго до лета, по деревням проехались какие-то революционно настроенные студенты, которые всем рассказывали, что царское правительство задумало извести население их провинции и заселить эти земли приезжими немцами. Ну не бред ли!

— Он возмущённо стукнул кулаком по колену, — я бы этих революционеров из кутузки не выпустил, а крестьяне слушали их рассуждения, кормили-поили, читали агитационные прокламации с призывами уничтожить царизм.
Тимошка сразу вспомнил девушку с листовками и пистолетом, прорвавшуюся на приём к Езерским, и подумал, что надо будет не забыть рассказать про это дяде Пете.
 — Ну так вот, — продолжил Пётр Сергеевич, — из-за этих провокаторов, население уверовало, что эпидемия холеры подстроена специально, а врачи едут отравить тех, кто не успел скончаться самостоятельно.
К слову сказать, сами ссыльные в те края революционеры, лечились охотно, с малейшим насморком бегали к нашим докторам, но население против нас и правительственной помощи продолжали настраивать.
В таких нелёгких условиях нам приходилось работать ежечасно: доктора и сёстры милосердия ходили почти везде пешком, старались придти в деревню внезапно, пока мужики кордоны у околиц не выставили. Шли от избы к избе, смотрели больных, сами на глазах сельчан пробовали лекарство, чтобы показать, что она доброкачественное, а уж потом предлагали его пациентам. Сами понимаете, ни о какой санитарии в деревенских домах речь не шла:
кругом грязь, больные лежат вповалку со здоровыми, одни жители несут мертвецов на кладбище, другие тут же справляют поминки по умершим.

Первым среди врачей заболел детский доктор Громов, следом за ним слёг доктор Яковлев, ну, а третьим был ваш покорный слуга.
Он показал на себя и покрепче обнял Тимошку.
Тот потёрся носом о плечо Петра Сергеевича и подумал, что если есть на свете Ангелы, то сейчас они, наверное, смотрят сюда и радуются вместе с ним, что его дорогой названный батюшка остался цел и невредим.
-В полевом госпитале не было свободных коек, — сказал доктор Мокеев, — поэтому меня отправили в уезный город Заморшанск. По дороге наш обоз окружили крестьяне верхами на лошадях и отогнали на заброшенный хутор, подальше от человеческого жилья. Видно у них рука не поднялась лишить меня жизни, вот они и решили, что если меня оставить без помощи, то я и сам умру.
-Господи, — охнула Нина Павловна, и судорожно сдала руки, — Петенька, сколько же тебе пришлось вынести.
Пётр Сергеевич утвердительно кивнул головой и вздохнул:
-Мне повезло, что медицинская сестра Варенька положила в мои вещи большую бутыль раствора соли для внутривенных вливаний в кровь и набор стерилизованных инструментов. Если бы не она — быть Тимошке снова сиротой.
Тимка зажмурился от таких страшных слов и дал себе обещание, всю жизнь ставить в церкви свечки за здравие рабы Божией Варвары.

-Дядя Петя, — как тебе удалось выбраться из этого страшного места? — вклинилась в разговор Зиночка, которая пристроилась на скамеечке около ног Юрия Львовича и не спускала глаз с рассказчика.
-Как вырвался? — переспросил доктор Мокеев,- слушайте дальше.
Привезли меня в полуразвалившуюся ригу для льна, оставшуюся от прежних хозяев хутора, положили на землю, усыпанную гнилой соломой, и оставили одного.
-Лежу, чувствую температура высокая. Во рту сухо. Ну, думаю, скоро отдам Богу душу, как там Тимошка без меня останется? Одна надежда, что я его в хороших руках оставил.
Но мир не без добрых людей. К вечеру открываю глаза и вижу, стоит около меня какой-то старичок. Очень странного вида, похож на Лешего из русской сказки. Седой как лунь, сгорбленный, одноглазый, а через всё лицо шрам идёт, видно был вражеской саблей в бою порубан. Я сначала думал, что он мне в бреду привиделся. Но нет. Посмотрел старик на меня, да и говорит мне, да так грамотно, словно мы не в деревне, а на светском рауте:
-Вижу, сударь, что вы больны холерой. Позвольте вам помочь.

-Как, говорю, вы мне помочь можете? Мне помочь смог бы лишь медик, и то если бы ввёл мне в вену солевой раствор.
-Если у вас есть это средство, то я вам его введу, — смело отвечает дед и идёт копаться в моих вещах.
Дальше не помню — сознание потерял, но когда очнулся — незнакомец сидел неподалёку, а рядом со мной стояла опорожненная на треть бутыль физраствора.
Старик увидел, что я пришёл в себя и говорит:
-Вы, сударь, не сомневайтесь во мне, я на русско-турецкой войне младшим фельдшером служил и дело своё, смею вам доложить, хорошо знаю.
А звать меня Прохором Игнатьевичем Суровым
Тут уж я диву дался не на шутку: мыслимое ли дело, больному, брошенному умирать в лесу, встречается один единственный человек, который к тому же оказывается медиком.

Старик как будто подслушал мои мысли:
-Вы не удивляйтесь, милостивый государь, я в здешних местах числюсь вроде отшельника. Живу уединённо в дальнем скиту, к людям не выхожу, брожу по лесу, да питаюсь, чем Бог пошлёт.
-Давно ли вы здесь? — спрашиваю.
-Порядочно,- отвечает, — около тридцати лет. Судьба занесла меня сюда сразу после Русско-турецкой войны.
Меня сильно изувечили при взятии Плевны. К невесте в Петербург я вернуться не рискнул. Она у меня была богатейшего купчины дочка, модница первостатейная, певунья да озорница. Зачем ей одноглазый калека?
Вот и надумал я уйти от мира без вести, да и концы в воду. Поплакала, небось, моя невестушка, поплакала, и за хорошего человека замуж пошла. Наверное уже давно внуков-правнуков нянчит.
В этом месте рассказа Нина Павловна не выдержала и смахнула с ресниц набежавшую слезинку:
-Невероятная история! Петя, твой спаситель совершил романтичный, но очень глупый поступок.
Если бы мой жених, — она любовно посмотрела на мужа, — пришёл с войны искалеченным, я бы день и ночь Бога благодарила, что он вообще вернулся. А если ему суждено было погибнуть, то ни о каком новом замужестве речь бы не шла.
-Я тоже так думаю, Ниночка, относительно его действий, но слушайте что дальше было, -обвёл глазами присутствующих Пётр Сергеевич.

-Поговорили мы с Прохором Игнатьевичем, познакомились, и стал он меня каждый день навещать и выхаживать.
Чудный, доложу я вам, старик. Душа, как у ребёнка. Много интересного он мне рассказал про свою жизнь, про военные действия в Болгарии, про битву около городка Плевна.
Да так образно рассказывал, что я будто сам там побывал.
На десятый день я встал на ноги. Только хотел было через лес в больницу уйти, как в деревне, чьи мужики меня под арест взяли, случилось несчастье — тяжело заболела жена местного старосты.
Уж не знаю, кто из деревенских вызнал, что я выжил, но только однажды ночью за мной приехали два мужика и с порога повалились мне в ноги:
-Прости, доктор нас глупых, хочешь -плёткой побей, хочешь- волосы нам повытаскай, но только поехали с нами, а не то наша сестра помрёт к утру.
-Дядя Петя, ты поехал? — возмутилась Зиночка, — я бы ни за что им помогать не стала.
-Что ты, Зина! Нельзя помнить обиду, если люди умереть могут, — возмутился Тимошка,- тебе бы потом стыдно было.
-Верно, Тимушка, — отозвался доктор Мокеев, — человеческая жизнь для врача, да и не только для врача, должна быть дороже всего на свете.
Вот и я поехал.

Две недели не отходил от постели старостихи. Едва спасти смог. Очень уж у неё была болезнь запущена. А пока я в доме у старосты жил, со всей деревней познакомился, всех жителей осмотрел: кому совет дал, кому лекарство выписал, а троим даже несложные операции сделал.
Юрий Львович осуждающе посмотрел на своего друга и сдвинул брови:
-Пётр, я понимаю, у тебя был резон остаться в деревне, потому что ты не мог бросить тяжелобольную. Но ты ведь мог хотя бы написать нам!
-В том-то и дело, что не мог. Оказывается, жители этой деревни, ещё при царе Петре Первом, всей общиной ушли в леса и с внешним миром не общаются. Так что письмо отправить было некому, как я ни просил, жители наотрез отказывались ехать на станцию к почтовому поезду. Кроме того, как я понял, староста надумал оставить меня в своей общине навсегда.
Тимошка поёжился и крепче обвил рукой шею дяди Пети.
-Они меня не отпускали, даже старостову дочку-красавицу мне в жёны предлагали.
А уж когда я отказался от такой чести, решили меня держать под домашним арестом. Куда ни пойду — везде в отдалении меня один из мужиков сопровождает. Чтоб не сбежал.
Видно думали, что я рано или поздно смирюсь со своей участью и привыкну.
-Неужели во всей деревне не нашлось ни одного здравомыслящего человека? — задала вопрос Нина Павловна, — Задерживать человека против его воли противозаконно!

-Именно так. Но что мне было делать? Если бы в деревне имелся священник, то я мог бы обратиться к нему. Но батюшки я не видел. Раз в неделю жители собирались для молитв в одной из изб, и староста читал им вслух священное писание.
Оставалась одна надежда на старого фельдшера. Он мне и помог.
В один из вечеров, когда большинство народу было на покосе, а в деревне остались лишь дети и старики, я сидел на завалинке и пытался подсчитать, сколько времени нахожусь в неволе. Охранник мой устроился в отдалении и, не торопясь, баловался чайком, прихлёбывая прямо из носика медного чайника.
Внезапно я заметил, что мужика начинает клонить в сон: он пристроился под раскидистой ивой, уютно сложил руки под щёку и спокойно захрапел.
-Сюда, Пётр Сергеевич, — в ту же минуту раздался приглушённый голос, идущий из-за старой бани.
Я понял, что меня вызывает Прохор Игнатьевич и юркнул за угол дощатого предбанника.
Старик торопливо сунул мне в руки ржаной каравай, бутылку молока и повесил мне на шею небольшой кинжальчик в потёртых ножнах:

-Я напоил вашего сторожа сон-травой. Вы должны немедленно бежать отсюда. Он негромко свистнул, и из леса вышла молодая лошадка, — Садитесь на Ветку и езжайте прямо на закат, никуда не сворачивайте. Через двадцать вёрст увидите почтовую станцию. Там вы будете в безопасности, и сможете добраться до уездного Заморшанска.
-А как же вы, Прохор Игнатьевич? — заволновался я, — вас могут обвинить в пособничестве.
-Обо мне не беспокойтесь. Местные мужики не посмеют меня тронуть.
Храни вас Господь. Чутьё подсказывает мне, что я ещё получу весточку от вас.
Он перекрестил меня, помог взобраться на лошадь и шлёпнул её по крупу:
-Пошла!

Комментарии

Уважаемая , Ирина !
Только что прошла вашу книгу" Жизнь как на ладоне ". Сказать потрясена - ничего не сказать . Книга замечательная ! Добрая , со светлой грустью . Первую часть можно читать детям . Вторая часть хороша для подростков .Так что можно расти вместе с этой книгой . Читаю очень много хорошей православной литературы , но ваша книга выбивается из этого ряда . Побольше бы таких . Обязательно предложу прочесть эту книгу своим детям ( а их у меня пятеро и живём мы в Германии) . Очень бы хотелось узнать , на сколько реальна эта история . Пусть муза посещает Вас почаще !
Низкий Вам поклон !
Храни Вас Господь !
Алёна Штайц .

Мария Коробова

Ирочка, а когда целиком?! Мне нравится все, начиная от посыла: мир честных и правильных  людей - навсегда ушедшей подлинной интеллигенции с ее самоотречением и патриотизмом - глазами этого восхитительного Тимошки - сына русской деревни. А лексика какая! Потом, чувствуется много интересного материала "за кадром".  Мечтаю увидеть эту книгу и перелистать страницы. С огромной симпатией нижегородская Омилийка.

Ирина Богданова

 Машуля, ну как можно выложить целиком. 

При заключении договора с издательством ему на несколько лет полностью передаются права на это произведение, в том числе и на электронное распостранение. 

А если оно выложено в сети, то какой смысл из-ву с ним возиться, если может скачать любой.

 

А рукопись я вам всем пришлю по мейлу. Бесплатно и с любовью. 

Ирина Богданова

 Маша, может быть никто и не заметит, изд-ва ведь не мониторят интернет. Просто если ты хочешь печататься, то большую вещь в инт-т полностью лучше не выкладывать, а то это теряет ценность. Ты можешь выложить что-то, потом заменить одну главу на другу, а первую стереть.

Ирина, текст "захватывает" с первых строк. Очень жизненно и мне интересна тема революции. История про Прохора Игнатьевича очень трогательна. Правильно лия понимаю, что некоторые факты и идеи вы черпаете благодаря  изучению истории СПБ епархии в годы репрессий?

Ирина Богданова

 Спасибо за добрые оценки.

 

Анастасия, в принципе, я всегда пишу на документальном материале, но в данной книге я не дойду до революции, а закончу началом Русско-японской войны, о которой люди вообще мало знают. 

Я вот здесь выкладывала отрывки из романа для взрослых про судьбу внучки новомученика и подлинный документ из Архифа ФСБ по "делу Митрополита Вениамина". 

http://www.omiliya.org/beseda/tri-pervykh-glavki-romana-dlya-kritiki

Если у "Тимошки" будет счастливая судьба, то я продолжу её Первой мировой и революцией. Я хочу показать семьи подлинной русской интеллигенции и служилого дворянства, которые незаслуженно оплёвывались на протяжении советской истории.

Пока издательнице очень нравится. буду дальше стараться. 

Ну да, лично я мало что знаю о русско-японской войне.

Это очень интересно читать и при этом обогащаться историческими подробностями, вникать в культуру быта и историю православия, постараюсь прочесть. Мы много обсуждаем это с подругами: фактически мало что известно о жизни, быте семей 18-19 века. Люблю читать мемуары, дневники, но интерес остается.

Ирина Богданова

 Настя, аналогично. Я в последнее время вообще на одни мемуары перешла.

Совсем недавно с наслаждением прочитала мемуары великого князя Александра Михайловича ( мужа Ксении Александровны, сестры мчн. Николая Второго).

Какой великолепный писатель-не оторваться. 

Интресно, надо поискать. А я Марии Бок, дочери Столыпина. Не знала, что у них после взрыва одна дочь осталась инвалидом - им очень много пришлось понести. То же в чем- то мученичество.

Ирина Богданова

 Столыпин один из моих любимых персон в истории России. Я когда у вас в Лавре увидела его могилу, заваленную цветами, так чуть не заплакала.

Про него можно много узнать по "побочным" воспоминаниям о Лермонтове и Монго Столыпине. 

Но про то, что дочь П.А. оставила мемуары я даже не слышала. Спасибо! Поищу.