Вы здесь

Хранительница

Посвящается неизвестной хранительнице иконы.

Этот июль в Петербурге выдался невыносимо жарким.
Раскалённая от солнца дачная электричка тащилась как похоронные дроги, пассажиры изнемогали, и Елизавета Сергеевна, по установившейся привычке врача скорой помощи, уже начинала беспокоиться, что сейчас кому-нибудь из спутников станет плохо.
Особенно волновал её вид полного мужчины в потёртой панамке, то и дело вытирающего сбегающий с круглой лысины пот.
Но вот, наконец, за окном замелькали знакомые здания привокзальных построек, и поезд мягко остановился у знакомой до каждой асфальтовой трещинки платформы.
- Как хорошо, что до дома всего два шага, - подумала Елизавета Сергеевна, - а то Оле или Маше пришлось бы меня встречать. Да ещё в такую жару!
Она не любила зря беспокоить дочку или внучку.
Родной Лермонтовский проспект встретил её всегдашней копотью и запахом плавящегося асфальта.
Вот и дом.
Старая женщина переложила в другую руку сумку, заполненную тугими кочешками салатов и хрустящей редиской, подняла голову и замерла как вкопанная: прямо напротив её дома, около нелепого кирпичного здания детского садика, стоял большой деревянный крест.
Елизавета Сергеевна бессильно опустилась на скамейку и дрожащей рукой достала из кармашка дачного баула тюбик с валидолом.
- Слава тебе, Господи, дожила!
Память услужливо вернула её на шестьдесят лет назад в кажущиеся нереальными сейчас, далёкие тридцатые годы.
С самого раннего утра их большая ленинградская коммуналка на Лермонтовском проспекте наполнялась звуками и запахами.
Первой вставала шумная и грузная Марья Петровна - работница вагоностроительного завода имени Егорова. Она долго и со вкусом плескалась в ледяной ванне, а потом не торопясь шагала на кухню и, сопя, зажигала новенький премиальный примус - предмет тайной зависти домовитых соседок, торжественно вручённый ей в родном цеху в честь двадцатилетия советской власти.
Вторым поднимался машинист паровозного депо Семён Ильич, которого в квартире уважительно величали только по отчеству, как вождя мировой революции.
А уж после семи часов утра, в длинном, узком коридоре было не протолкнуться. В туалет выстраивалась извилистая очередь, плавно перетекающая в ванную комнату, в кухне фырчали примусы, переговаривались между собой соседки, а со старинного дубового шкафа в закутке прихожей, вальяжно позёвывая, сползал к завтраку общественный кот Васька.
Лиза с мамой жили в самой маленькой комнатушке, третьей от угла.
Десятилетняя Лиза знала, что когда мама была девочкой, вся эта квартира принадлежала их семье. Но потом началась революция и в квартиру подселили соседей, а мама со своими родителями перебралась в комнатку для прислуги.
Несколько лет спустя расстреляли дедушку-полковника, бабушка умерла от голода в тяжёлые двадцатые годы, совсем недавно арестовали и сослали неизвестно куда Лизиного папу, а Лизина мама - Ольга Николаевна - так и осталась жить в той же квартире, где и родилась.
Когда Лиза оставалась дома одна, она всегда садилась на гнутый венский стул около окна и начинала разглядывать стоящую на другой стороне улицы церковь, в которой крестили маму и её, Лизу.
Церковь Царицы Александры, всегда закрытая на большой навесной замок, была похожа на необыкновенный готический замок, к которому были приделаны ярко-лазоревые купола с золотыми звёздами.
- Наверное, там и внутри очень красиво, - думала девочка. - Именно в такие церкви в сказках должны ходить волшебные принцы и принцессы.
Она представляла, как ночью, когда все спят, к дверям храма съезжаются закрытые кареты, и нарядные кавалеры с разодетыми дамами под тихую музыку проходят сквозь стены внутрь на таинственную ночную службу.
Мама как будто угадала мысли дочери:
-Ты знаешь, - сказала она однажды, - наша церковь видела многих коронованных особ.
Ведь она была построена Императорской семьёй в память о своей умершей дочери, которую тоже звали Александра.
- Здесь был сам царь? – удивилась Лиза.
- Конечно был, и не один раз, - кивнула головой мама, - а его кузина, дочь принца Ольденбургского, ходила в нашу церковь почти каждый день. Я её очень хорошо знала.
- Мама, расскажи, какая она была, - попросила Лиза. – Наверное, очень красивая и важная, а пажи сзади неё всегда несли длинный шлейф.
Мама улыбнулась:
- Нет, Лизонька, она была самой обыкновенной женщиной. Одевалась очень скромно, была добрая и всегда всем помогала. Она дружила с нашим священником отцом Михаилом, который крестил и меня, и тебя.
Ольга Николаевна надолго замолчала и посмотрела через стекло на пустые церковные окна.
- А уж как было у нас в церкви радостно, как благодатно! К батюшке, как к отцу родному шли. Осиротел наш приход без отца Михаила, Царствие ему Небесное!
Но ты никому не рассказывай об этом, Лиза, просто помни.
Лиза кивнула. Она была уже большой девочкой и хорошо понимала, что можно говорить, а что нельзя.
Особенно остерегались в квартире разговаривать при молодой соседке Зинке-комиссарше.
Марья Петровна однажды так и сказала:
- При нашей Зинаиде и рта нельзя раскрыть, всё своему комиссару доложит.
Почему Зинку называют комиссаршей и где она будет докладывать, Лиза не знала, но на всю жизнь поняла - лишнего лучше не болтать.
Она вообще была очень тихой и робкой девочкой, пока судьба не заставила её совершить отчаянный поступок.
Случилось это в морозном и вьюжном феврале тридцать восьмого года.
Лиза надолго запомнила ошалевшее лицо Марии Петровны, без стука ворвавшейся к ним в комнату:
- Ольга, Лиза, что вы тут сидите?! Гляньте на улицу! – закричала соседка.
Мать с дочкой бросили пить чай и подскочили к высокому окошку: напротив храма стояли два грузовика, а высокий солдат в косо сидящей шинели, неторопливо сбивал дворницким ломом заржавленный замок.
- Страсти Господни! - мелко закрестилась могучей рукой Петровна. - Взорвут церкву, как пить дать взорвут. Грех-то какой! Не простит нам Святая Заступница, ох и не простит! -
женщина звучно засморкалась в фартук и заплакала.
- Мама, пойдём посмотрим, - потянула мать за руку Лиза, - может хоть одним глазком увижу, какая она внутри, наша церковь.
- Пойдём, Лиза, - твёрдо сказала Ольга Николаевна. - Ты должна это видеть. И помнить.
Когда они накинули пальто и выбежали на улицу, у церкви уже собирался народ из близлежащих домов.
Впереди всех недвижимо стояла необычайно красивая женщина с точёным бледным лицом.
- Это дочь отца Михаила - Нина Михайловна, - тихонько шепнула Лизе мама, - она тут неподалёку живёт.
Солдат с ломом стукнул по замку ещё раз и остановился.
- Не поддаётся, зараза, - хрипло сказал он и сплюнул себе под ноги. - Чёртовы попы!
- Бей, бей, Ванюха! Хорошо для сугреву, - засмеялись из грузовика. И насупившийся солдат, поднатужась, снова жахнул по запору.
Раздался скрежет и неподдающаяся дверь медленно распахнулась, обнажая сквозь мрак и запустение золото на нимбах святых икон.
Толпа ахнула и закрестилась.
Из кабины машины легко выпрыгнул весёлый молодцеватый чекист в ладно пригнанной форме и двумя кубарями в петлицах и звонким голосом скомандовал: «Выноси!».
- Не дадим! - отчаянно бросилась наперерез команде какая-то баба в сбившемся на бок платке.
Оцепеневшая толпа замерла.
- Отойди, тётка, - презрительно прищурил глаз офицерик. - В лагерь захотела?
Он оттолкнул женщину и беспрепятственно взбежал на паперть.
- Давайте, ребята, шевелитесь! - поторопил он солдат, и те, трудолюбиво как муравьи, принялись тягать из церкви и швырять в кузов машины иконы и церковную утварь.
- Мама, зачем они это делают? - спросила Лиза.
- Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят, - прошептал ей в ответ стоящий рядом мужчина.
- Они одержимы дьяволом, Лизонька, - так тихо, что могла расслышать только дочь, сказала мать, - больше я ничем не могу это объяснить. Но ты верь, родная, что когда ты вырастешь большая, снова всё вернётся на свои места. Обязательно верь.
- Петька, неси лом, - раздалось из глубины церкви, и юный солдатик, почти мальчишка,
резво кинулся выполнять приказание.
- Иконостас ломать будут, - разъяснил народу юркий старичок в толпе. - Я сам плотник, знаю, что враз такую церковь не раскурочишь, попотеть придётся.
Он вопросительно посмотрел вокруг и поёжился под осуждающими взглядами.
«Верующий крестьянин
или неверующий,
надо или не надо,
но всегда
норовит
выполнять обряды.
В церковь упираются
или в красный угол,
крестятся,
пялят глаза, -
а потом
норовят облизать друг друга,
или лапу поповскую,
или образа», - задорно продекламировал стихи Маяковского чей-то знакомый голос.
Лиза оглянулась: позади них стояла Зинка-комиссарша в новенькой бобриковой шубке и модных ботиках.
- Зря ты, Зинаида, лыбишься, - укоротила её Марья Петровна, - хорошо смеётся тот, кто смеётся последним.
- Ты брось, тётя Маша, агитацию разводить, - взметнула смоляными кудрями Зинка, - вот снесём всю эту заразу, увидишь, как в городе сразу дышать легче будет. Да и вообще, помолчи, а то тебя вон, дети слышат, - кивнула она на Лизу.
Девочка отвела взгляд от соседки и тут увидела ЕЁ.
Небольшая икона лежала почти под самыми колёсами грузовика.
У Лизы часто-часто забилось сердечко. Она лихорадочно закусила губу и осторожно посмотрела по сторонам: люди в толпе, вытянув шеи, пытались разглядеть, как два дюжих солдата выламывают из иконостаса храмовую икону святой мученицы царицы Александры.
Лиза мигом опустилась на колени и прямо по колючей снежной каше шариком подкатилась под грузовик.
Руки нащупали твёрдый край доски. Девочка с усилием вытащила вмявшуюся под машину икону и сунула под пальтишко.
Попятилась, вцепилась рукой в маму, и, прижимая к животу заветную иконку, неуклюже поднялась с колен.
- Что ты, Лизонька?
- Я поскользнулась, - громко сказала Лиза и ещё раз осмотрелась.
Но никто из взрослых не обратил на неё ни малейшего внимания.
- Несут! Несут! – заволновались люди, когда несколько солдат стоймя вынесли из храма огромную икону Николая-чудотворца.
Женщины заплакали.
- Пошли домой, мама, - попросила девочка. - Я замёрзла.
Ольга Николаевна незаметно перекрестилась, поклонилась образу одним кивком головы и взяла дочь за руку:
- Домой, так домой.
Неестественно прямо Лиза дошла до подъезда. Она так боялась выронить икону, что почти не помнит, как поднялась по лестнице, и только когда за ними закрылась дверь их комнаты, облегчённо перевела дух.
- Мама, смотри, что я нашла, - девочка выпростала из-под полы и протянула матери спасённую иконку.
- Да это же икона Пресвятой Богородицы Всех скорбящих радость! – ахнула Ольга Николаевна. - Когда же ты успела её взять? Я ничего не заметила.
- Я сохраню её, мамочка, - сказала Лиза, - а когда церковь снова откроют, я отдам её туда.
Но храм больше никогда не открыли.
Через три дня на Лермонтовский проспект понаехала строительная техника, и огромный кран с каменным шаром на цепи, словно чудовищным молотом, снёс беззащитную красавицу-церковь с лица земли.
А через три года началась война.
Первым знаком беды полыхнули Бадаевские склады, где хранился почти весь городской запас продовольствия.
- Знаешь, Ольга, почему склады-то сгорели? - шепнула Ольге Николаевне всезнающая Марья Петровна. - Потому, что там все годы расстрелы вели. У меня рядом с Бадаями знакомая живёт, рассказывала мне, что каждую ночь только и слышно, как машины туда-сюда, туда-сюда, да выстрелы. Небось, и батюшку Михаила из нашей церкви там порешили. Вот Господь нас и вразумляет. Помяни моё слово - быть большой беде.
Соседка как в воду глядела: не прошло и полугода, как в зимний, выстуженный Ленинград пришла страшная, голодная, блокадная смерть.
Первым в их коммуналке умер Семён Ильич из четвёртой комнаты. За ним один за другим перестали выходить в кухню соседи из других комнат. Прекратил работать туалет, иссякла вода из крана, и потух свет.
- Переселюсь-ка я к вам, - сказала однажды маме Марья Петровна. - Поодиночке нам не выжить, а у вас комнатка маленькая, тут теплее.
Она перетащила из своей комнаты обгоревшую буржуйку и, по-хозяйски, расположила её вдоль окна.
- Нет нашей красавицы царицы Александры, - сказала соседка, мимоходом глянув на пустырь на другой стороне улицы. - Всё изувечили, ироды, даже памяти не оставили.
- Да вот она, память, тётя Маша, - нерешительно сказала Лиза и показала на стоящую на комоде икону. – Я её из-под колёс грузовика вытащила, тогда когда церковь ломали.
Измождённое лицо женщины словно озарилось:
- Моя любимая, «Всех скорбящих»! - шевельнулись её губы на бескровном лице. -
Радость-то какая! Ну, теперь выживем, девки! Даже не сомневайтесь!
С приходом Марьи Петровны, жить стало заметно полегче: во-первых, в отличие от мамы-учительницы и иждивенки Лизы, которым полагалось сто двадцать пять граммов хлеба в день, она получала солидный рабочий паёк - целых двести пятьдесят граммов.
А, во-вторых, на заводе, где соседка мастерила гранаты, иногда давали шрот и жмых.
Мама объяснила Лизе, что шрот - это шелуха от сои, а жмых - шелуха от подсолнечника.
Но, как ни старались мама с тетей Машей спасти Лизу, девочка свалилась с голодным туберкулёзом.
Она лежала на узкой койке около печурки, закрытая грудой одеял, собранных со всей квартиры, и мучительно кашляла.
С каждым вздохом жизнь постепенно выходила из её груди.
- Мама, поставь рядом со мной иконку, - однажды попросила Лиза Ольгу Николаевну, - наверное я скоро умру, пусть она тогда будет около меня.
Теперь, когда мама и Марья Петровна уходили на работу, Лиза с трудом поворачивалась на бок и подолгу разглядывала спасённый образ.
Иногда девочке казалось, что фигурки на иконе начинали двигаться: страждущие у стоп Пречистой шевелились и тянули к Богоматери руки, ангелы хлопали крыльями, а сама Царица небесная милостиво качала головой и грустно улыбалась сквозь слёзы.
Зима тянулась бесконечной чередой, Лиза уже не отличала день от ночи. Время от времени она проваливалась в забытьё, но вот, однажды, она почувствовала как кто-то похлопал её руками по щекам.
Девочка открыла глаза и увидела перед собой чужое женское лицо, обрамлённое клочковатыми седыми волосами.
-Вы кто?
- Я - Зина, - сказала незнакомка, - Зина из шестой комнаты. Не узнаёшь что ли?
- Зинка-комиссарша, - поняла Лиза.
- А ты здесь одна? Остальные умерли? – спросила Зинка.
- Соседи умерли. Мама и тётя Маша на работе, а я одна.
- Понятно, - Зинка бросила взгляд на стоящую около больной иконку и неожиданно перекрестилась.
- С фронта я, понимаешь, - объяснила она Лизе, - а там неверующих нет. Ох, и дура же я раньше была! Стыдно вспомнить.
Зинаида споро взяла с полки книгу и сунула её в буржуйку,
- Сейчас есть будем, у меня недельный паёк с собой. Только я тебе много не дам, а то помрёшь.
Она пошарила заскорузлыми пальцами в кармане шинели и выудила оттуда спичечный коробок.
- Потерпи, Лиза, потерпи, - приговаривала Зинка. - Ты давно болеешь?
Лиза кивнула:
- Давно. Наверно умру скоро.
- Ты это брось! Тебе ещё жить и жить. Вон у тебя какая хранительница, - Зина кивнула головой на икону. – Поверишь ли, а я себе сама крестик сделала.
Девушка распахнула ворот гимнастёрки и показала Лизе неуклюже скрученный из проволоки крестик на суровой нитке. Страшно на фронте без Бога. Да и не на фронте страшно.
Она вздохнула.
Когда пришли с работы мама с Марьей Петровной, раскрасневшаяся Лиза уже сидела и сосала кусочек сахара, а Зинаида шумно и умело кромсала зазубренным топором оставшийся от Семёна Ильича комод.
- Что стоите, как неродные? Заходите, - улыбнулась она оторопевшим соседкам,
- будем кушать. Вон, Лиза уже бульона из тушёнки напилась.
Через два дня Зинаида снова ушла на фронт. В дверях она повернулась, сквозь заклеенное наискось бумагой окно долгим взглядом посмотрела на зияющую дыру напротив дома и смущаясь сказала:
- Эх, стояла бы здесь наша церковь, было бы куда сходить свечку за здравие поставить.
Я ведь на Невский пятачок откомандирована, а оттуда живыми не возвращаются.
С лёгкой Занаидиной руки, а, скорее, с оставленного ею обильного пайка, Лиза понемногу встала на ноги.
Поздней весной в город по реке Неве приплыло спасение - излюбленное ленинградское лакомство - пахнущая свежим огурцом, маленькая рыбка корюшка, которую город всегда поглощает тысячами тонн.
В ту весну Лиза часто брала в руки икону, подходила с ней к окну и ждала, когда лучик солнца скользнёт по лику Богоматери, отразится от золота нимбов, и вся икона, как по волшебству, вдруг вспыхнет, засияет радостью, и сразу станет ясно, что страшная зима осталась позади и жизнь продолжается.
Вскоре после войны, опустевшую квартиру вновь заселили. Лиза и Ольга Николаевна переехали жить в просторную комнату Марьи Петровны, а она осталась в их, маленькой.
Жили дружно, как одна семья. По вечерам пили чай, поминали добрым словом Зинку-комиссаршу, а по церковным праздникам перед иконой Богоматери зажигали свечи, принесённые Марьей Петровной из не закрытого властями Никольского собора.
В свой черёд, Лиза повзрослела и превратилась в уважаемого всеми доктора Елизавету Сергеевну, вышла замуж, вырастила детей, внуков, схоронила маму и Марью Петровну.
С той весны новой жизни прошло ровно шестьдесят лет. И вот теперь, на месте разрушенного храма, какие-то неведомые ей люди поставили большой поклонный крест.
Значит, об этом храме помнит не только она, свидетельница тех событий, помнят и другие. Помнят и чтят.
Елизавету Сергеевну затопила волна благодарности к этим незнакомым людям, возвращающим городу утраченную, нет, скорее выбитую кованым сапогом память.
В этот вечер она долго сидела около своей любимой иконы Богоматери Всех скорбящих радости. Гладила пальцами тонкий резной оклад, вглядывалась в изящно выписанные неземные лики и беззвучно плакала.
- Надо спросить в детском садике, - решила Елизавета Сергеевна. - Ведь крест поставлен на их территории, значит, они точно знают, для чего это сделано.
Она едва дождалась утра. За ночь жара спала, и под окнами проехала машина-поливалка.
Елизавета Сергеевна осторожно перешла скользкую дорогу и, волнуясь, нажала кнопку электрического звонка.
Дверь отворилась почти сразу же.
- Вы к нам? – удивлённо спросила высокая статная женщина.
- Мне к заведующей. Она здесь? – неуверенно спросила старушка. - У меня к ней очень важное дело.
- Это я, меня зовут Татьяна Викторовна, - представилась заведующая. - Чем могу вам помочь?
- Очень можете, - заторопилась Елизавета Сергеевна, - я хотела узнать насчет креста на вашем дворе.
- Креста? – Елена Викторовна улыбнулась. - Этот крест поставлен в память о стоявшей на этом месте церкви святой мученицы царицы Александры.
- Вы, может быть, не знаете, - обратилась она к Елизавете Сергеевне, - но здесь была церковь.
- Я знаю, - медленно сказала старая женщина, - я очень хорошо это знаю.
- Вот видите! – обрадовалась заведующая. - У нас тут уже образовался приход, а в одном зале мы сделали часовню. Пойдёмте, посмотрим.
Она ввела Елизавету Сергеевну в просторную комнату, где по стенам были развешаны иконы, а на столах под стеклом, лежали любовно найденные в архивах репродукции храма.
- Нам даже вернули церковные книги, заполненные рукой бывшего настоятеля церкви царицы Александры отца Михаила, - похвасталась женщина. - Это такая радость!
Она погладила рукой два толстых потрёпанных тома и повернулась к Елизавете Сергеевне.
- Приходите к нам на службу. Будем ждать.
На следующий день Елизавета Сергеевна принесла во вновь открытую часовню
сохранённую икону «Всех скорбящих радости».
- Это вам, - коротко сказала она Татьяне Викторовне и протянула заветный образ, шестьдесят лет оберегавший её жизнь. - Я обещала своей маме, что сохраню его и отдам обратно.
Свершилось, Господи, ныне отпускаешь рабу твою.

Комментарии

Сергей Шалимов

 мне очень понравился рассказ. есть несколько натянутостей сюжетных, или точнее - недостаточных проработок, не до конца испольхзованных потенциаолов, но это на мой личный взгляд. Лучшее всегда было врагом хорошего.

 

Что-то не вижу "звездочек", чтобы пять поставить.

 

Все-таки скажу, чего бы хотелось: "Зинка" не раскрыта и "про часовню" можно было бы подробнее немного... В остальном все "на ять".

В связи с Ддос-атаками на сервере включили ограничение на выполнение скриптов до минимума. Наш сайт со всеми прибамбасами не вписался в этот минимум, вот Андрею и пришлось отключить 5-6 модулей (функций), в том числе и наши звездочки :)

Ддос-атаки ведь продолжаются....

Ирина, Ваш рассказ написан по реальным событиям, так ведь? А имена героев реальные или вымышленные? Какие удивительные люди!
А кто Вам рассказал обо всем этом?

Ирина Богданова

Благодарю, Кира, за вы высокую оценку.
Рассказ по реальным событиям. Но когда старая женщина вернула сохранённую икону в часовню, там были так благодарны, что даже растерялись спросить имя женщины.
Про это мне рассказала Татьяна Викторовна - заведующая садиком, который она преобразовала в Детский приют для брошенных малышей.
Поэтому я описала то, что хранительница рассказывала им об этой иконе и о себе, но дополнила рассказ типичными событиями из жизни лениградской семьи той эпохи.
Вот ссылка на фото церкви царицы Александры. Она была изсканно-красивая, за счёт комбинации готической и русской архитектуры.

http://al-spbphoto.narod.ru/Hram/alexandra-lermont.html

Очень добрый, трогательный рассказ… и познавательный !
Сразу вспомнил статью «Приют и церковь во имя Святой Мученицы Царицы Александры», размещенную на Вашем сайте.

С наступающим Рождеством Христовым !
 

Спасибо, Ирина!
Очень трогательный рассказ.
Жаль, что только с возрастом начинаешь понимать нюансы некоторых событий.
Хотя...наверное, так и должно быть.