Вы здесь

Виктория Осташ-Хоню. Произведения

«и день не день, и ночь была не ночь...»

...и день не день, и ночь была не ночь,  
и падал снег на города неслышно...
кому-то радость, а кому — невмочь,
от холода, от страхов пришлых...

те улицы несёшь в себе, как вол,
дыханием тревожным проявляя, —
и проступает память, будто ствол
империи души, древней китая...

нет, это не покажется... ни сном,
ни явью, посреди конца и света,
ни смутной ложью в блоке новостном,
что вечно помнишь, но молчишь об этом:

ты это до рождения постиг
и, появившись на меже холодной,
стал отражаться в стеклах и расти,
не опасаясь айсбергов подводных;

Киев. прогулка...

Киев. прогулка. как будто не мы это.
мы. без сомнения. город не тот.
если же тот это город — с Louis Vuitton...
и техникой смерти... то чем он живет?
слышите — гул? наступают сомнения:
в книжках с картинками... в слове «любовь»...
всё без ошибки — в духовной Нинéвии
слово Наума преломится в кровь.
ветки сочатся осенней усталостью...
сочная память о детских мечтах...
хоть бы пол-камушка счастья осталось бы —
всё нанизались бы бусины в такт
памяти. но. что ни памятник — вмятина.
что ни полслова — обличием в тлен.
Кия и Щека с Хоривом заклятие.
города-призрака схрон — Борисфен.

Мы были другими...

Мы были другими... Здесь прошлое кажется сном.
Надеялись — счастье... Теперь не приходят и тени.
Ни капли покоя... Не солнцем залиты ступени...
Голодная правда ни душ не щадит, ни основ.   
Листаю вчерашние блоги... дышу и ...душу
Позывы рыданий, истерики жалкие блики.
Нас поляризуют сегодня не мысли великих.
Жалчайшие Цахесы с воем изгнали Левшу.
Не до созидания — заняты смертью умы:
Просчитывать страсти — до дна, до кровавого пота!
Искусство по вызову их довершает работу,
Красивую форму придав порожденьям чумы.

Возвращение к себе

Стоим упорно каждый на своем,
Друг друга очернить вовсю пытаясь,
Но наяву чернеет окоем
И люльку без дитя приносит аист...
И прошлое разрушено... горят
И горизонт и будущее — разом!
И только все прочитанные фразы —
Перед глазами — как торговый ряд...

Кричат менялы и поводыри,
Следы собачьи с волчьими запутав,
Не различая «halt» и «benvenuto»
(да здравствует попкорн и попурри!)
...Кто с пеной на губах, а кто с губой
Закушенной, с улыбкой идиота,
Не отзываясь на «куда» и «кто ты»,
В раздоре с ближними, да и с собой...

«кто бы не сказал тебе: ты достоин...»

кто бы не сказал тебе: ты достоин
большего — любви или места в сонме, —
улыбнись, мол, «видите? — я спокоен...»,
но грешок свой — теплый еще — припомни!

кто бы не позвал тебя, гласом трубным,
из смолы горячей — в холодный омут, —
обмахнись смирения тихой пудрой,
всё тогда окажется по-другому:

вместо ангелов выскользнут духи злые,
но не запугать тебя смертью тела:
это наваждение скоро схлынет,
если будеш помнить о кромке белой...

надо просто смотреть и запомнить...

надо просто смотреть и запомнить
эти лица в заоспинах злых
эти кадры — обломками комнат
больно бьющие — резко — под дых

что-то гонит тебя... кто-то гибнет
на глазах — не успев досказать...
в ослепляюще жаркие «липни»
гласом Божиим рвется гроза

ты укрытый простынкою влажный
от кошмарного сна наяву
должен вызубрить камушек каждый
дна вселенной откуда зовут

рік мого народження

я народилась...
Тарковський завершує Солярис
у Москві син Шостаковича
виконує останню симфонію батька
на чолі Оркестру Держтелерадіо СРСР...
занепадає храм у селищі Гусинці
яке навіки пішло в небуття
при будівництві Каневського водосховища...
уперше заарештовано Стуса...
Платон Воронько з Діаною Петриненко
отримують Шевченківську премію...

«да полно плакать! в мире — полнота...»

Звонче жаворонка пенье,
Ярче вешние цветы,
Сердце полно вдохновенья,
Небо полно красоты...

А. Толстой

да полно плакать! в мире — полнота:
цветов и света целая палитра!
у птицы — ни рояля, ни пюпитра, —
а всё поет... и что ей суета?!
душа её наполнена: весь мир
(не «золотые» ветхие страницы) —
как будто полотно, — под ней струится,
она же — и паломница, и клир,
и хор Его — венеция и ницца...

За линией света

живые и мертвые встанут в единую цепь...

сомкнутся ряды... не останется места для страха.

не важно, где родина тела — пустыня ли... степь...

своя ли... чужая... — история или рубаха.

дойти бы, без фальши, до линии света — конца

тоннеля земного, — бесследно грехи отмывая...

и внутренним солнцем подсветится кожа лица,

и золотом сердца зальется межа огневая.

«Отмечаем... то девять, то сорок...»

Антихрист репетирует в нашем дворе,
Такой приветливый, судя по снимку...
 

 (прот. Андрей Логвинов)

Отмечаем... то девять, то сорок...
Всё зарубки — на древе живом.
Что уж нам «приручённый» лисенок —
Без уборки планеты живем.

Что нам классика? Классики что нам?
Головами ребячьими в гольф
Страх играет, — толпой вдохновленный,
«Репетирует» новый адольф...

По дворам, по излучинам бродит,
То жуком, то шмелем «жужжанет»:
Что вам, милые, новых мелодий,
Или старая ложь подойдет!?

Уже сегодня тебе скажут: «Так надо!»

Уже сегодня тебе скажут: «Так надо!»
«Они враги, их не исправить никак...»
А после будут — дефиле... канонада...
И репетиция 3D пикника.

Здесь демократии, дружок, диктатура:
Всё можно взвесить и расправить плечо.
Ты будешь счастлив, не проснешься, покуда
Им будет холодно, тебе — горячо.

А песни дикие заменят на рэгги,
Героев славных до небес вознесут,
И вместо бледного вам будет конь пегий,
И вместо Страшного — игрушечный суд.

Водораздел

На «до» и «после» душу не разделишь
Но в памяти есть резкая черта:
Вот здесь еще ты ждешь, горишь и веришь,
А тут — стоп-кадры: сердце-сирота

Об эти «стопы» бьется и томится
Необъяснимой мукой и (в тоске
По целости) готово в прах разбиться,
Забыв о ветви пальмовой в руке.

Бескомпромисны поиски свободы —
И тонешь временами в пене дней,
И гасит смысла свечку ветер моды,
И кажется что в темноте видней...

Под знаком любви

Это век волну колышет
Человеческой тоской

О. Мандельштам, «Век»

А дни все грозней и суровей,
Любовью не тронуть сердец

Борис Пастернак, «Дурные дни»

всё рушится, и все кричат «ату!»
в любовь рядятся... и клянут безбожно,
готовы уничтожить красоту
и жизнь сложить за идол правды ложной.

Цена Слова

мы видели позы и розы и слезы
нас было легко приручить
мы были уверенны были серьезны
мир начал мельчать и горчить
был скучен и мрачен лачуги мрачнее
наш вид и наш взгляд и наш вкус
из зеркала правда глядел боттичелли
меж строк улыбался нам пруст
и жизнь простиралась — от тины до славы
беспечна но внешне мудра
всё было известно во всём были правы
плоски будто черный квадрат...

Здесь вечность проступает...

Здесь нет проблем, всё и для всех не ново,
на крыльях и под крыльями — пары
сырого воздуха, случайного, немого.
Застывшая картинка... До поры
не сыплется из рукава земного.

Здесь вечность проступает как пирог
слоеный — сквозь воздушную подушку,
ломая схемы улиц и дорог
и заглушая страхов погремушки,
смывает напрочь макияж тревог.

Страницы