Сжимаюсь в точку под махиной пресса
из суеты и бремени долгов,
но Словом Вечного вплетаю в ткань прогресса
преодоленье маленьких «голгоф».
Уже не точка, разрастаюсь в поле:
прощеньем — вширь, отдачей — в высоту,
с полями ближних расширяюсь боле
и с ними до вселенной дорасту.
Странник по жизни, внимателен будь
(Вспомни сомненья Луки и Клеопы)
к встрече, что чувством стеснит твою грудь,
сердце заставит стучаться галопом.
Встреча, возможно, и будет проста,
без торжества, суеты, между прочим —
просто почувствуешь рядом Христа,
будто откроются спящие очи…
Ветхий духом живёт в закоулках души,
Ношей-ветошью всё богатея,
И на встречу к Младенцу совсем не спешит,
Не по нраву такая затея.
О, Младенец, побудь у меня на руках,
Новым духом покрой страсти-ветошь,
Пусть их пылью развеет в минувших веках
Очищающий огненный Светоч.
Пускай не ведом
мне вкус побед.
Из бездны мiра
я вижу Свет.
Пусть не по силам
мне тяжесть бед,
но через немощь
я чую Свет.
Суров, я знаю,
Суда ответ,
но в час расплаты
я верю в Свет.
(памяти дорогого папы)
Смерти нет! Смерти нет!
Есть души Переход
Из юдоли сует
В мир, где вечен восход.
Смерти нет! Скорбь моя
Тяжела и легка:
Среди мрака маяк —
Спас и Спаса Рука.
Иордан, ты, Иордан!
Мал поток, сильно теченье.
Богом дан, ты, Богом дан
для Христового Крещенья.
Иордан, ты, Иордан!
С Херсонеса и без края…
Богом дан, ты, Богом дан,
чтоб светилась Русь родная!
Иордан мой, Иордан!
Превратились воды-волны
через Дух, что Богом дан
для души в Огонь духовный.
Колыбелька Твоя пуста —
сам Ты стал для души колыбелью;
успокой, — я под грузом креста, —
посети сердечную келью.
Крест мой мал, да по духу размер,
но и маленький душу лечит,
Твой же Крест выше всяких мер,
поддержи — бремя станет легче.
Песчинкой, затерявшейся в мирах,
себя я ощущаю: мне близки
седой Эльбрус — Кавказа патриарх
и гобелен степи, где выткан скиф
истории затейливой рукой…
Меня несли потоки горных рек,
я тосковала в глубине морской,
но волей бури целовала брег.
И вновь забавой у семи ветров,
в потоках их дыхания, легко,
носилась меж бесчисленных миров,
как странник, забывающий покой.
Бледны далёкой родины черты —
ушла в спираль младенчества пора.
Порталы в вечность стали, как порты,
песчинке, затерявшейся в мирах.
к чёрному «юбилею» Майдана
И не ведает сердце покоя,
горе горькое – через край…
Неужели бывает такое? –
Обезумел прапрадедов край.
Расплодились иудины дети:
вот иуды уже – с пелён.
Не второй,
так уж каждый третий
зазеркальем навек пленён.
Предчувствие войны…
О, удержаться мне бы,
как звёзды, что видны
на зыбкой сфере неба;
как древо на яру,
что в твердь вросло корнями;
как птица на ветру
с раскрытыми крылами;
на той, большой войне,
чтоб не отдаться низу,
о, удержаться б мне
за край Господней ризы.
Дай мне, кленовый лист, ладонь твою –
я «на судьбу» тебе поворожу,
что будет – ничего не утаю,
всю правду о грядущем расскажу.
Сейчас ты в золоте, но будет седина,
пожухнешь, к сроку покидая ветвь,
смиренно чашу выпьешь ты до дна,
а таковым какой держать ответ?
Власть над тобою – естества молόх,
а я свободна в выборе всегда!
Цена – ответ за каждый миг и вздох
перед лицом Господнего Суда.
Нас венчал не святой Валентин,
Не священники с гимнами хора,
А приморской степи
расписной палантин
С ароматным цветочным узором.
Был венцом васильковый венок.
Расплетённые косы на плечи
Мне фатою легли;
и струили поток
Звёзд огни, как церковные свечи.
Бриз солёный молитвы шептал.
И всю ночь напролёт до рассвета
Продолжался у моря
наш свадебный бал.
Волны пели нам «многая лета».
Гром внезапный нарушил покой.
Я очнулась… Ужель наважденье?
То не грохот, не шторм –
за моею спиной
Муж храпел, оборвав сновиденье.
Туман слезами облегченья
опал на жёлтую листву…
Под Материнским попеченьем,
Христова церковь, торжествуй!
Пока не грянул беспримерный
Архангелов медноголосый хор,
хранит всех кающихся верных
Пречистой Девы Омофор.
В то же золото, в пурпур тот же
облачён за окошком сад,
но на прежние не похожа
эта осень… И, пряча взгляд,
оправдаться будто желая,
вдруг по-летнему дарит зной,
только рана в душе живая –
тенью следует скорбь за мной.
Мне не хочется, осень, боле
видеть пёструю акварель.
Лучше цвет увяданья и боли
смой ты ливнями поскорей!
То же золото, пурпур тот же,
та же, вроде бы, красота,
но на прежние не похожа
эта осень… И я – не та.
Люблю я осень в каждом проявленье:
И в бархатном дыханье сентября,
Когда светило, предаваясь лени,
Ласкает нежно, теплоту даря.
Люблю её в октябрьском вернисаже –
Нерукотворной пестроте картин:
В них дождь и ветер, туч ненастных сажа
И позолота клёнов и осин.
И даже лёд, и листьев жухлых тленье
Любви моей не смогут умалить:
Моё в подлунном мире появленье
Ноябрьская связует с нею нить.
И в скорбный час, когда душа готова
Переступить незримую черту,
Уснуть навечно под осенним кровом
Небес благословением сочту.
