Приготовляйте себе влагалища не ветшающие,
сокровище неоскудевающее на небесах, куда вор
не приближается и где моль не съедает, ибо где
сокровище ваше, там и сердце ваше будет.
Лк. 12:33-34
На лбу морщины —
Лучше на челе —
Наверное, от суеты и шума,
Не собирал сокровищ на земле,
Но я порой о них с надеждой думал.
Не жаль мне, не жаль мне
растоптанной царской короны…
Николай Рубцов
Жил в Воркуте я, морем Карским
Дышал, читая между дел
Стихи Рубцова — власти царской
Он не жалел.
А я жалел.
И морем Карским, и свободой
Дышало небо надо мной.
Жаль храм, разрушенный народом,
Народ, разрушенный войной
С собой…
Иисус направился в город, называемый Наин.
Шли с ним ученики.
Приблизился к городским воротам.
И выносили покойного — умер единственный сын
У матери и вдовы. И было народа без счета.
Мать уже по обычаю надорвала одежды ткань,
Сердце она надорвала от муки без всяких правил.
Пожалел Господь её:
— Юноша! Тебе говорю, встань!
Мертвый, поднявшись, сел, заговорил — и Бога восславил.
… ибо на мгновение гнев Его, на всю
жизнь благоволение Его: вечером
водворяется плач, а на утро радость.
Пс. 29:6
Вечером плач — а на утро
Радость от искренних слез.
Это прощает слабость
Сердцам сокрушенным Христос.
А в чём поэзии милость?!
Держит сочувственный вид,
Жертвы вечерней не просит,
Жалкой судьбы не простит.
* * *
Слово «русский» запретно, поэтому честно и сладко, —
Чем настойчивей время твердит свою грозную месть,
Что нет русской души, нет ее непосильной загадки,
Что нет счастья для русской судьбы, —
тем верней они есть.
Тем вернее, что время боится, лукавит, морочит
И, легко раздражаясь, клянет молчаливый народ,
И усердно скрывает под спудом египетской ночи
Вечность русского неба и русского утра приход.
Зимы у нас на Вычегде долгие. И темны.
Можно привыкнуть к снегу. Видеть десятые сны.
Можно ловить налимов. Хоть я не ловлю — мороз.
Можно листать брошюру «Шейный остеохондроз».
Можно вернуться в прошлое — в мыслях. Пить в тишине.
С Бродским вчера подрался зачем-то в десятом сне.
Сдался мне этот Иосиф?! Классик средней руки!
Разве за это дерутся? Разбивают очки?
Вижу Нью-Йорк и воздух я нервно глотаю ртом,
И у меня нет визы, только Пушкина том.
Наверно, скатилась в чащобы травы,
Исчезла в провале.
Звезду потеряли из виду волхвы —
Звезду потеряли.
За нею прошли они ночи и дни —
Огромные дали.
Но в город вошли, всюду светят огни —
Звезду потеряли.
И рынок шумит и привычно поёт
О хлебе и стали.
Что в городе Ирода ищет народ?
Звезду потеряли…
Хочется с небом побыть просто рядом,
Словом к нему прикасаясь чуть,
Чтоб надышаться ночною прохладой,
Перед рассветом легко уснуть.
С тихой молитвой уснуть на рассвете —
Боже, помилуй душу мою…
И видеть во сне, как смеются дети,
С ними смеяться, будто в раю.
Смиренные души расстались с тоской
И темные сны забывают.
И в вере стоят, словно камень морской —
И волны страстей разбивают.
А гордые души легки, словно дым —
Их ветер влечет, куда хочет…
Куда же, душа, мы с тобою летим,
В какие полярные ночи?
По месопотамским низинам и по афганским склонам,
И по пустыням иранским дорогу уже мостят.
И перед восходом солнца однажды двести мильонов
Китайских солдат подступят к шумерской реке Евфрат.
Подступят они к Ефрату, что рай орошал когда-то,
И будут смотреть с дороги, как плещет его волна.
И тёплой воды по кружке – по полной – выпьют солдаты,
Осушит двести мильонов кружек теченье до дна.
То, что нас не убивает, делает нас сильней.
Помнится эта цитата, чуть ли не с юных дней.
Помнится, ненавидим ли, любим ли — всякий раз
Что-то да обязательно не убивает нас.
Может, везет нам. Но снова в черные наши дни
Помнится помощь молитвы: Господи, сохрани!
Помнится, если сумеем выдержать белый свет,
Станем чуть-чуть сильнее непредсказуемых бед.
Сильными мы становимся. Только какой расчёт?!
То, что не убивает, однажды всё же убьёт.
Положат холодно тело
В холодный подзол тайги.
Одни скажут: «Жил без дела,
Всю жизнь сочинял стихи…».
Но буду иным милее
В холодном моём краю,
И верю, что пожалеет
Кто-нибудь душу мою.
Придет ко мне на могилу
Блаженный холодных дней,
Попросит:
— Боже, помилуй!
Стылую душу согрей.
Бог пока еще терпит. Но скоро терпеть перестанет
Безмятежное время
любить разучившихся душ.
Много пепла и мусора. Много рассудочной дряни.
И неправда проворнее. И несусветнее чушь.
Надо, чтобы подуло — сильней…
Шторма крепкого надо.
Много пепла и мусора — верхний общественный слой.
Бог пока еще терпит.
Надежду дает на порядок —
По соборным молитвам взмахнёт по-хозяйски метлой.
Русская литература! Ты вновь в ожиданье великом —
Что завтра появится гений на почве Руси святой…
Рождается Дарья Донцова, рождается Дмитрий Быков,
Рождается Виктор Пелевин с чапаевской пустотой.
Русская литература! Кого только ты не рождала,
Кого только ты не кормила — и приучила к перу.
Родился Владимир Сорокин — эффект «голубого сала» —
Родился Юз Алешковский, который родил Кенгуру.
И всё это как бы занятно, но ты ожидала другого,
Почва как будто святая, но прёт из неё борщевик…
Радзинский, Толстая, Рубина, Улицкая, Полозкова.
Дмитрий Галковский уводит тебя в бесконечный тупик.
Содрогнулся душой — и обдал меня искренний ужас.
Для чего я живу? О последнем не думая дне.
Для чего я живу?! Хуже скряги. Мошенника хуже.
И губительный ветер в сердечной таю глубине.
И шагнул в глубину, отпирая запретные двери,
В ночь отчаянных мыслей и в гордых стихов суховей…
Содрогнулся душой так, что даже не сразу поверил,
Что ещё я могу содрогнуться от жизни моей.
