Последние десятилетия меня постоянно не то чтобы уж очень мучают, но посещают мысли, что я, по слабости своей, как писатель сдался перед заботами дня. И не то что б исписался, а весь
Немного утешала мысль, что так, по сути, жили и сотоварищи по цеху. Слабое утешение слабой души. Все почти, что я нацарапал, — торопливо, поверхностно. Когда слышу добрые слова о
Ну чего теперь — поздно. Во всех смыслах — вечер на дворе. Унывать — грех. Живу с Господом. Но мог бы жить с Ним и без литературы. Она что — миссия?
Умение писать — средство передачи сведений. А посягнуло на жизнь души. Еще и уверяю себя и читателей, что литература — способ приведения заблудших к Богу. А сам я не заблудший в этом выражении? Кого надо, Бог и без меня приведет.
В самом деле, зачем литература? Есть же Евангелие. Творчество — гордыня, даже богоборчество. Как и вся цивилизация. Один Творец — Господь.
Нечего сказать, веселые мысли. Это я использую данную мне свободу выбора. Но когда я был совсем крохотным и рассуждал
То, что пытаюсь выразить, поможет высказать утренняя молитва, в которой слова прямо ко мне относящиеся: «Сподоби мя, Господи, ныне возлюбити Тя, якоже возлюбих иногда той самый грех; и паки поработати Тебе без лености тощно, якоже поработах прежде сатане льстивому». А уж и поработал, аз грешный, этому льстивому. Когда, в чем? Да во всем. Но книга моя не церковь, читатель не священник, а я не на исповеди. Грешил и цеплялся для оправдания за слова: «Все грешат».
Но
Вот, вырвался в Никольское. 35 лет назад, когда впервые его увидел, было село, сейчас часть города, называется это: зона ближайшего Подмосковья. Спасли мои полдомика соседняя церковь и кладбище при ней — спасибо могильным крестам.
И уже лет 20 в округе ревут бульдозеры, ухает ночами забивание свай, горят в ночи огни высоченных кранов, рвут тишину и портят воздух цементовозы. Но другого пристанища для убегания из нервной трясучки Москвы на день, на два уже не будет. Тут и скворчики мои, тут и
На котором лежу и протягиваю наугад руку к книжным полкам. Северянин. Никак не соберусь написать о нем, уже и не соберусь — по слабости своей наобещал статей и предисловий. «Когда мадеру дохересит… когда свой херес домадерит», — умел Северянин заставлять существительные работать.
И вот в его стиле написалось и у меня такое на тему своей жизни:
Как будто и не жил — натурил,
И свое счастье упустил.
Сам виноват — литературил:
Рассказничал, миниатюрил,
Рецензичал и предисловил,
И постоянно празднословил,
Статейничал и повестил,
И ни семьи не осчастливил,
И состоянья не скопил.
Что ж, присно каюсь — сам виновен,
Что гибну под лавиной строк.
Но, может, путь мой был духовен,
И, даст Бог, оправдает Бог?
Вот только на это и надеюсь — на оправдание. Жизнь моя так крепко срослась с жизнью России, что я не могу уже ни о чем писать, кроме как о своем Отечестве. Но так может писать и историк, и философ, а
Золотятся купола, издается Священное Писание и труды отцов, и все доступно, а Россия гибнет, народ переселяется на кладбища. Нет, нет нам оправдания. За всех не могу говорить, но аз зело и вельми виновен.
Но, Господи Боже мой, жива же Церковь Православная, плывет же по морю житейскому корабль спасения, есть же малое стадо Христово. Есть. Ты в нем — чего тебе еще надо, какой ты еще радости ждешь?
Комментарии
Очень понравились
Светлана Тишкина, 01/10/2011 - 21:45
Очень понравились размышления писателя. Спасибо за материал.