Через несколько дней после крымского референдума на сайте общественных петиций некий гражданин Белоруссии инициировал сбор подписей за присоединение Смоленской области к его стране. Мотивация: Смоленск — «белорусский город».
При этом английский текст петиции намного интереснее русского. Англоязычным доброжелателям сообщают, что поводом для петиции стал «крымский инцидент». Что веками (!) Смоленск был восточным форпостом европейского «цивилизованного мира». И что «сейчас все больше людей хотят поменять неестественную для них российскую государственность на братскую белорусскую». Очевидно, англоязычным доброжелателям ненавязчиво предлагают заняться соблюдением прав смолян.
Вот так: три героические обороны Смоленска в 1610-1611, 1812 и 1941 г. от армий вторжения «цивилизованного мира» — это совершенно неестественный образ действий для смолян.
На данный момент петиция собрала чуть больше 3 тыс. подписей, главным образом граждан Белоруссии.
Впрочем, этот казус сам по себе нелеп (как и недавний «марш сибирских сепаратистов»). Однако он дает повод поговорить об антирусской пропаганде, развернувшейся вокруг смоленской темы 500 лет назад и доныне работающей. И особенно активизировавшейся в год 500-летия вхождения Смоленска в Московскую Русь.
Немного предыстории: в 1404 г. Смоленск, столица удельного княжества, был насильно включен в состав Великого княжества Литовского, находившегося в династической унии с Польшей. В августе 1514 г. московский князь Василий III после нескольких осад города отобрал его у Литвы. Смоляне упорно сопротивлялись: привыкшие к привилегиям Магдебургского права, они уже не хотели менять подданство. К тому же в Польше и Литве после двух войн с Москвой за древнерусские земли была налажена антимосковская пропаганда, рисовавшая восточного соседа как грубого варвара: образ «русского медведя», придуманный поляками, из тех времен.
Через месяц, 8 сентября, два авангардных полка русской армии потерпели под городом Орша поражение от польско-литовского войска. В плену оказалось все командование полков, около 2 тыс. русских были убиты. Однако никаких серьезных последствий для хода войны, длившейся еще несколько лет, эта неудача не имела. Смоленск остался за Москвой.
Последствия были иного свойства. Поражение русских под Оршей было использовано как повод для мощной пропаганды. На всю Европу Польша заявила о своей победе над превосходящими силами московитов (якобы 30 тыс. шляхтичей против якобы 80-тысячной орды русских, из которых полегла половина; на деле в битве участвовало примерно равное число людей — около 10-12 тыс. с обеих сторон). И о том, что поляки спасли цивилизацию от нашествия русских варваров. На тему были написаны во множестве трактаты, оды, панегирики, картины маслом и пр. Рим был поставлен в известность, что Польша не допустила «антикрестового похода» русских схизматиков на Европу: в римских храмах зазвучали благодарственные молебны. Смаковалась военная слабость московитов, их азиатчина, звериная сущность, кровожадность, склонность к тирании, ненависть к цивилизованному миру и «истинной вере» латинян. Словом, все то, что и доныне ставится в вину России.
Именно польская пропаганда за пару десятилетий изуродовала образ русских в Западной Европе. До того Европа испытывала к Московии любопытство и желание дружить, даже предлагала руку и сердце, склоняя на христианский брак — разумеется, католический. С началом агиткампании образ московита в странах западнее Польши стал стремительно превращаться в карикатурный и чудовищный.
500-летний юбилей умопомрачительного оршанского триумфа, разумеется, не мог быть пропущен в странах, некогда составлявших Речь Посполитую: в Литве и Польше, Белоруссии и на Украине. Впрочем, этот умело созданный когда-то миф «о разгроме москальской армии под Оршей» был возрожден чуть раньше — сразу после распада СССР. Например, в Белоруссии 8 сентября с начала 1990-х стало неофициальным Днем белорусской военной славы. Ну а год нынешний дает обильные информ-поводы для разговоров у братьев-соседей, особенно на Украине, о том, что «мы всегда воевали с Россией и даже били ее». Что Россия всегда была агрессором и ее так называемое «собирание земель» — просто оккупация мирных народов, имеющих несчастье жить поблизости.
Причем заметно, как деградировал миф. Целостная картинка 500-летней давности разбилась на национальные осколки. Белорусы говорят: под Оршей «наша страна отстояла свою независимость». Князь К. Острожский, один из тех, кому досталась победа под Оршей, разумеется, белорус. Украинцы говорят: они «внесли в победу большой вклад», а князь Острожский, разумеется, украинец. Литовцы говорят: «победа под Оршей добыта в защите территориальной целостности Литвы» (как бы намекая на свою территориальную целостность в границах XV в. — от Балтийского до Черного моря). А белорусы добавляют к этому: «в соседней Литве не стесняются присваивать себе наши великие победы». Ну а поляки как с самого начала считали главными спасителями Европы от «москалей» себя, так и теперь считают. Впрочем, это не мешает им всем объединиться в рамках Восточно-Европейского форума, посвященного событию.
Празднования юбилея были запланированы широкие. Литва объявила 2014 год Годом Оршанской битвы. В Верховной Раде Украины год назад был зарегистрирован проект постановления «О праздновании 500-летней годовщины битвы под Оршей», инициаторами стали депутаты — члены пробандеровской партии «Свобода». Конференции, театрализованные военно-исторические постановки, сувенирная продукция и т. п.
Однако, как сетует российский историк, исследователь Оршанской битвы А. Лобин, никакого желания действительно и объективно изучать исторические факты той войны у ученых мужей названных стран не наблюдается. Повторять затверженный миф о «великом разгроме», о «срыве первого геополитического проекта по разделу Восточной Европы» и т. п. — приятней. Напротив, некоторые из этих ученых мужей поддерживают басню о том, что 500 лет назад русские завоевывали белорусов и украинцев.
Никаких белорусов и украинцев в то время, разумеется, не существовало. Была Литовская Русь под властью династии литовских князей, где 9/10 территории составляли древнерусские земли. И в московско-литовских войнах начиная с конца XV в. воевали русские с русскими (если не считать участия поляков и европейских наемников на стороне Литвы). Обычный для Средневековья военно-политический спор двух соседних государств.
Одно из них — слабеющая держава, все больше подпадающая под влияние Польши. Большинство его населения, исповедующее православие, находится в неравноправном положении по сравнению с католической шляхтой. И католический монарх уже начинает время от времени прибегать к силе для обращения православных в латинство.
Другое — наоборот, усиливающееся, только что поднявшееся на обломках прежней Руси Московское государство. Законно претендующее на древнерусское наследство, на воссоединение русского народа и русских земель в одних границах. (А кто бы не претендовал на собирание собственного народа? Литовская Русь тоже ставила себе такую задачу.)
Первые две войны прошли на рубеже XV–XVI вв. и были удачны для Москвы в плане отыгрывания у Литвы земель. Но Смоленск стал невероятной, очень крупной удачей, которой московский князь добивался с завидным упорством и энергией. Если искать аналогию, то, пожалуй, Крым-2014 окажется менее значительным приобретением, чем Смоленск-1514.
И если продолжать это сравнение двух ситуаций, разнесенных на 500 лет, то обозначается характерное. Как только Россия, восстановив силы после состояния крайней слабости, которой пользовались все, кому не лень, начинает, пусть даже еще робко, собирать себя в своих прежних геополитических границах, на запад сразу летит истерика: «Мордор наступает! Мир в опасности!» — и там ее эхо многократно усиливается.
Чем было смоленское взятие для Московского государства начала XVI в.? Это были первые шаги Руси, претендующей на имперский статус, статус единственного в мире православного царства. Потом будут Казань, Астрахань, Сибирь, и только через полтора столетия после Смоленска — южнорусское левобережье Днепра с Киевом. Однако русский православный Смоленск как начальная точка этого движения принципиален.
Пример разноконфессионального Литовского государства, тоже строившего себя как подобие империи, показал: нельзя построить с чистого листа империю только на политической платформе, когда нет цивилизационного ядра — того, что объединяет мировоззренчески, священной для всего народа религиозной сверхценности. Противоречия между этносами и конфессиями рано или поздно ее разорвут.
Русь изначально выстраивала себя как империю на цивилизационной платформе православия. Это была монолитная православная глыба, очень жизнестойкая; век спустя Смута показала ее устойчивость. (Это потом, уже официально став империй, она откажется от православного прозелитизма на присоединяемых иноверческих землях, когда будет в состоянии обеспечить иные крепкие, политические и экономические, связи внутри себя.)
С начала XVI в. перед страной встала задача не просто собирания русских земель, но собирания православной цивилизации, ее жизненного пространства, сформировавшегося еще во времена Древней Руси. Население же Литвы находилось вдобавок под потенциальной угрозой окатоличения. Пусть о катастрофической Брестской унии 1596 г., породившей грекокатоличество, еще никто не подозревал. Но Рим настойчиво «соблазнял» московского князя своей верой. И Василий III, конечно, догадывался, что на землях под властью католического польско-литовского монарха такие же соблазны для населения будут со временем все больше подкрепляться «методом крестоносцев».
Смоленск — крайняя точка на западе Руси, до которой когда-то дотягивалась католическая цивилизация. После Брестской унии и Смуты, когда Смоленск на сорок лет был отнят у России Речью Посполитой, это еще и граница распространения униатства. Смоленская земля не успела тогда стать гнездом униатства и католичества, каким стала к XVIII в. вся Белая Русь, включенная Екатериной II в состав Российской империи.
И не случайно именно на этом смоленском рубеже вскипало ожесточенное противоборство в 1610, 1812, да и в 1941-м. В моменты опасности это последний, самый близкий к Москве западный рубеж обороны Русской цивилизации. И покушаться на него вновь отделившимся братьям-соседям — ай-яй-яй.
Пускай празднуют легендарную «перемогу», единственную победу в когда-то проигранной войне, пишут на сувенирных мечах, что слава Орши еще сильна. Или заявляют на горящей Украине: «Нам есть, чем гордиться».
Это как если бы новгородцы сейчас праздновали победу над владимиро-суздальским войском в 1171 г. Или рязанцы — сожжение Москвы в 1177 г. Или татары — опустошение Киева в 1241 г. Кому были бы понятны их мотивы?
