Можно ли совместить учение Церкви с философией Аристотеля?
С какими явлениями был связан острый «кризис веры» в средневековой Западной Европе? Кто и как, противостоя этому, пытался совместить логику и веру? Чему посвящены труды Фомы Аквинского? Какие доказательства бытия Бога он приводит? Рассказывает Виктор Петрович Лега.
Традиционно схоластика связывается с именем Фомы Аквинского, жившего в XIII веке, — одного из самых известных представителей этого течения.
Но чтобы разобраться в его философии и в тех причинах, которые привели его к собственному философскому методу, нужно вернуться на несколько веков назад и хотя бы бегло рассмотреть арабскую философию.
С Запада на Восток и вновь на Запад
Итак, вернемся в V–VI век — время, когда одна за другой закрываются философские школы. Сначала по эдикту императора Зенона закрывается аристотелевская школа, затем император Юстиниан закрывает школу Платона — Академию. Причина вполне понятна: борьба с ересями, борьба с оригенизмом, который вполне мог подпитываться этими философскими школами. Многие философы, боясь преследований, переезжают со своими библиотеками на Восток — в Дамаск и Багдад, где возникает так называемый «Дом мудрости», в котором будут храниться эти книги.
В арабский мир попадают труды Платона, Аристотеля, Гиппократа, Галена, Птолемея… И во многом причина так называемого «арабского Возрождения» — возникновения арабской философии, математики, медицины, астрономии — именно в том, что арабы оказались очень хорошими учениками и продолжателями великой греческой и византийской учености. Они переводят многое на арабский язык. Даже такая забавная вещь: мы говорим, что Птолемей написал работу под названием «Альмагест»; но настоящее название труда великого греческого астронома «Великое построение», Слово «великое» по-гречески звучит как «мегистэ» и с арабским артиклем «аль» оно и вошло в наш лексикон. Но возникала и путаница: в арабский мир попали также работы Плотина, но никто не знал, чьи это работы, и решили, что это тоже Аристотель, — так работы Плотина получили название «Теология Аристотеля».
Вот на этом фундаменте и возникает впоследствии — в IX–XI веках — замечательная арабская философия, которая представлена такими именами, как аль-Фараби (872–950) и Ибн Сина (980–1037), наиболее известный в Европе под именем Авиценна. Эти два мыслителя составили философско-религиозную систему, где объясняли основные положения ислама — монотеистической религии, опираясь на идеи Аристотеля и, сами того не замечая, на идеи Плотина.
Но в конце XI — начале XII века знаменитый мусульманский богослов аль-Газали (1058–1111) обрушился на них с решительной критикой. Аль-Газали стал утверждать, что такие философы, как Платон, Аристотель, аль-Фараби и Ибн Сина, являются наиболее опасными для ислама, потому что они под видом религии проповедуют самый радикальный атеизм, ведь в их учении ничего не говорится о посмертной участи людей, о Личном Боге, Который беспокоится о судьбе каждого человека, нет учения о сотворении мира, потому что они пишут, что мир вечен и Бог является лишь его перводвигателем.
Попытку защитить философию от критики аль-Газали предпринял Ибн Рушд (1126–1198), более известный в Европе под именем Аверроэса. Необходимо заметить, что Ибн Рушд жил на территории Испании, которая в это время была завоевана арабами. А вместе с завоевателями, естественно, приходили ученые и философы, так что Испания оказалась очень развитой в научном, культурном и философском плане. Туда попали и книги Аристотеля.
Ибн Рушд стал спорить с аль-Газали, показывая, что философия не противоречит исламу —наоборот, она доказывает то же самое — только другим языком. А если и возникают противоречия, то они возникают потому, что буквально понятый Коран на самом деле приводит нас к неправильному учению о Боге, к пониманию Бога как некоего человека, который может гневаться и радоваться. Но ведь в Боге нет изменений, Он вечен, существует вне времени, поэтому и учение о Нем может быть только философским. А Коран с его простыми словами, примерами и образами написан для обычного человека, который философии не понимает, его нужно пугать вечными мучениями или, наоборот, обещать ему вечное блаженство, ведь только так можно установить нравственность в обществе.
Однако время уже было другим, ислам набирал силу, учение Ибн Рушда в мусульманстве не было поддержано. Наступает закат философской и вообще научной мысли в исламском мире. А благодаря тому, что между Испанией и средневековой католической Европой существовали тесные торговые связи, книги Аристотеля и других античных философов с комментариями арабских философов попадут уже в западноевропейский католический мир. Следствием этого будет серьезнейший кризис, который получит название «аверроистского кризиса» — по имени арабского философа Аверроэса (то есть Ибн Рушда).
Атака Аристотеля
Так в чем суть этого кризиса? Как мы уже отмечали в предыдущих наших беседах, Западная Европа в культурном и интеллектуальном плане очень сильно уступала Византии и, как мы видим, арабскому миру. Философское наследие античности Западному миру было практически неизвестно. Пересказы Августина или Цицерона, некоторые переводы логических трактатов Аристотеля и платоновского «Тимея» — вот, пожалуй, всё, что имели схоласты. И, конечно же, они мечтали читать недоступные для них труды Платона и Аристотеля. Думали, что у Аристотеля, который создал науку о мышлении, изложена абсолютная истина о природе и человеке. И вот через арабский мир труды Аристотеля попадают на Запад — и что же? Оказывается, этот греческий философ доказывает совершенно другое, чем то, что мы читаем в Священном Писании и у отцов Церкви. Оказывается, Аристотель убедительно, логично доказывает, что мир вечен, а не сотворен Богом; доказывает, что душа человека на самом деле трояка, что растительная и животная души умирают вместе с телом, а разумная сливается с Богом. При этом личного бессмертия нет. Оказывается, что Бог знает только Сам Себя, Он не знает единичных вещей и явлений, в том числе не знает человека, поэтому Он не слышит наших молитв. Да и Промысла Божия нет.
Получается, что Аристотель убедительно, логично опровергает христианство. Реакция Католической церкви была незамедлительна: Аристотеля запретить. Реакция западных интеллектуалов тоже очевидна: если Аристотеля запретили, значит надо срочно переводить его на латинский язык, чтобы знать, что запретили. Запретный плод, как известно, сладок. Таким образом появляются сторонники Аристотеля. Поскольку трактаты Аристотеля понять довольно сложно, а Аверроэс довольно популярно и с позиции монотеизма их истолковал, то это течение получило название латинского аверроизма.
Одним из главных представителей этого течения был декан философского факультета Парижского университета Сигер Брабантский (1240–1280). Его можно назвать фигурой довольно драматичной: как христианин, Сигер прекрасно понимал, что христианство — это истина; как философ, он не мог опровергнуть Аристотеля — он понимал, что и в трудах Аристотеля содержится истина. Тогда Сигер предложил концепцию, которая получила название «концепции двух истин». Есть две истины: истина разума и истина веры. Они противоречат друг другу. Их невозможно соединить. Но, видимо, такова природа человека, измененная грехом.
Церковь поняла, что так просто одними запретами «проблему Аристотеля» не решить. Была создана комиссия, которая работала более десятка лет, решая задачу: как соединить христианство с Аристотелем, — но ее работа не привела ни к какому результату.
И лишь два человека смогли выработать приемлемые концепции: Альберт Великий (или Альберт фон Больштедт; 1206–1280) и его ученик — знаменитый и даже более великий в силу своей известности Фома Аквинский (1225–1274). Альберт Великий будет прославлен Католической церковью, хотя и достаточно поздно — в 1931 году, объявлен покровителем ученых и наук. Альберт занимался всеми науками, наследие его огромно — около 40 томов. Он интересовался всем: физикой, медициной, философией, богословием… И он доверял Аристотелю, хотя не мог объяснить, как соединить Аристотеля и христианство. Тем не менее, он написал: «Когда между ними [философией и Откровением] нет согласия, то в том, что касается веры и нравственности, нужно больше верить Августину, чем философам. Но если бы речь зашла о медицине, я больше поверил бы Гиппократу и Галену; а если речь идет о физике, то я верю Аристотелю — ведь он лучше всех знал природу». Альберт смело заявлял: физика Аристотеля — самая правильная, настоящая.
Эта уверенность Альберта в правоте греческих философов и ученых передастся и Фоме Аквинскому.
В Париж, в Париж!
Фома родился на юге Италии, в Неаполитанском королевстве, возле города Аквино, в знатной рыцарской семье. Отец, богатый феодал, отдал мальчика учиться в школу при бенедиктинском монастыре, по окончании которой Фома поступил в университет г. Неаполя. Еще будучи учеником монастырской школы, Фома показал столь замечательные успехи, что настоятель монастыря решил: именно Фома станет его преемником. Отец Фомы не возражал против такой карьеры сына, но Фома сказал, что он уже стал монахом, но… только доминиканского ордена. Потому что доминиканский орден своей задачей ставит защиту истины Католической церкви от разного рода ересей. Фома уже почувствовал вкус к серьезному богословию, а бенедиктинцы — обычный монашеский орден, науками глубоко не занимавшийся.
Отец был в гневе, запер Фому на последнем этаже своего замка, сказав: выйдешь отсюда только тогда, когда дашь согласие на жизнь в бенедиктинском монастыре (аббат монастыря даже получил согласие папы Римского на то, чтобы настоятелем монастыря стал монах-доминиканец — всё ради уникального Фомы!). Фома почти два года находился под домашним арестом. Но то ли отец увидел упорство сына и смилостивился, то ли сестра Фомы принесла ему веревочную лестницу, по которой он смог убежать из своего заточения, но юноша оказался в Париже. Он стал студентом Парижского университета, где стал учиться у Альберта Великого, который и внушил ему уверенность в истинности как христианства, так и Аристотеля. Альберт считал Фому лучшим своим учеником и потому, когда переехал в Кельн, забрал с собой и его.
В Кельне Альберт создал свой центр по изучению богословия. Какое-то время Фома работал и учился в Кельне у Альберта, затем возвратился в Париж — уже как маститый богослов. Он преподавал в Парижском университете; спустя какое-то время его вызвали в Рим, где он жил и преподавал десять лет, но потом вновь вернулся в Париж.
Принять вызов
То, что Фому вызвали в Париж специально, связано было с возросшей популярностью трудов Сигера Брабантского: у него оказалось слишком много учеников и сторонников. Аверроизм был вызовом христианству со стороны науки: сможет ли Церковь выдержать этот удар?
XIII век был веком серьезного испытания христианства в Западной Европе. Эта ситуация в какой-то мере была схожа с той, в которой оказался современный нам христианский мир, постоянно слышащий упреки от науки: «Наука доказала, что Бога нет». В XIII веке фраза эта могла звучать примерно так: «Аристотель — то есть наука — доказал, что Бог другой. Он не Творец, Он не Спаситель, не Промыслитель. Он вечный, бесстрастный ум. А человек — это смертное животное».
В XX веке, после многих веков забвения, интерес к учению Фомы Аквинского необычайно возрос. Возникает в католицизме даже целое течение, очень авторитетное, — неотомизм (от латинского произношения имени Фомы — Томас). Причина этого интереса вполне понятна: вновь между наукой и христианством возникает конфликт. Конечно, природа этого конфликта отличается от ситуации XIII века, но метод, предложенный Фомой, — что истина одна и что поэтому между истинной наукой и христианством в принципе не может быть противоречия, — можно применять и в современном мире.
Живя и преподавая в Париже, Фома полемизирует с аверроистами, с Сигером Брабантским, пишет свои главные работы, среди которых выделяются «Сумма теологии», которую Фома будет писать много лет, но так и не закончит этот огромный многотомный труд, и работа, которая станет известна под заголовком «Сумма философии», хотя подлинное ее название — «Сумма истин католической веры против язычников». Почему же она стала называться «Сумма философии»? Причина проста. Фома разрабатывает методологию диспута. Чтобы дискутировать, надо опираться на нечто общее, с чем согласны оба спорщика. Если мы дискутируем с еретиком, то для нас общим является Священное Писание, мы оба согласны в его истинности. Если мы дискутируем с другим монотеистом — с мусульманином или иудеем, для нас общим является наше понимание Бога. А как дискутировать с атеистом или с язычником? У нас общим является только разум, а инструмент для оперирования разумом — философия.
«Сумма философии», конечно, работа более философская, а «Сумма теологии», как это видно из ее названия, посвящена богословским вопросам, но богословские вопросы Фома решает, во многом опираясь на философию. Не случайно ему ошибочно приписывают знаменитое высказывание: «Философия есть служанка богословия», хотя эту мысль высказывал уже в III веке Климент Александрийский. Но метод, которым пользуется Фома, показывает, что он совершенно согласен с этим утверждением.
Скончался Фома достаточно рано, прожив около 50 лет, — по дороге на Лионский собор, на котором была предпринята попытка унии католиков и православных.
Смотреть с двух сторон
Обратимся теперь к труду Фомы «Сумма теологии». Написан он, естественно, на латыни — языке, на котором и писали, и общались ученые и богословы того времени. Замечательное, кстати, изобретение — общий язык, он позволяет объединять ученых-богословов всех стран Европы.
Фома отмечает, что далеко не все вопросы философия может решить. Есть вопросы, превышающие наш разум, — они не противоречат разуму, но превышают его: это вопросы о воплощении Бога, о Святой Троице, о спасении. Но хотя это чисто богословские вопросы, философия может помочь в их разрешении, например, дать доказательства существования Бога, Его единичности, Его вечности и т.п. И хотя многие, в том числе аверроисты, говорят, что между верой и разумом нет единства и нельзя разумом подходить к тому, что познаваемо только верой, в самом начале «Суммы теологии» Фома опровергает такую точку зрения, доказывая, что не только можно, но и правильно подходить к вопросам богопознания, опираясь и на веру, и на разум. Объясняет он это на весьма простых примерах. Есть два вида наук, например, геометрия и теория перспективы. Художник не будет доказывать теорему, он поверит геометру, который докажет ее, исходя из аксиом своей науки. Так что есть науки первичные, как, например, геометрия, и есть вторичные, как теория перспективы, которая базируется на вере в истинность геометрических положений. И при познании Бога есть первичная и вторичная науки. О Боге, конечно же, лучше всего знает Сам Бог, а мы получаем откровение от Него и верим этому откровению, получая при этом полноту истины.
Кроме того, объясняет Фома, к одному и тому же объекту можно подходить с разных сторон. Вот, например, Земля. Землю можно рассматривать как планету — с точки зрения астрономии, а можно рассматривать как объект физики. Это не будет противоречием, это будет рассмотрение одного и того же объекта с разных точек зрения. Поэтому почему бы нам и о Боге не говорить, используя две разные науки: Божественное откровение, полученное от Самого Бога, эту полноту истины, и философию, которая постигает Бога разумом. Противоречия здесь быть не может, потому что объект один и тот же — Бог. Противоречие возникнет только в том случае, если где-то будет сделана ошибка. А где? Разумеется, Бог не может ошибиться в Своем откровении. Ошибиться может только философ. Так что если между философией и богословием возникает противоречие, то очевидно, что ошибся философ.
Бычий напор
Известен такой случай. Однажды Фома, которого прозвали Немой бык… Сделаю отступление по поводу этого прозвища. Почему «немой», понятно: Фома был все время погружен в свои размышления и избегал разного рода бесед, общества. Со стороны выглядело, что он словно немой. А почему «бык»? Возможны разные объяснения. Фома был тучным от природы, и это такая как бы детская «дразнилка», но скорее всего его прозвали Быком за то, что он шел, как бык, напролом, не обращая ни на что внимания. Вот один из примеров. Аристотель для католиков того времени был явно нехристианским философом. Фома же утверждал: «Вы ничего не понимаете. Истина — одна. Не может быть двух истин. И Аристотель учит о природе правильно, не противореча при этом христианству». Даже на замечания епископа Парижа, который включил некоторые тезисы Фомы Аквинского, наряду с тезисами Сигера Брабантского, в число еретических положений, Фома никак не отреагировал. Решил, что владыка не разобрался в проблеме.
Но вернемся к тому случаю, о котором я хотел рассказать. Фома был приглашен на обед к королю. Он сидел за столом, погруженный, как обычно, в свои мысли. Общество было занято какой-то беседой — как вдруг раздался грохот. Фома, достаточно тучный мужчина, своим огромным кулаком грохнул по столу и сказал: «Вот что образумит манихеев!». Да, Фома полемизировал не только с аверроизмом, но и с самым древним врагом христианства — манихейством, ошибочность которого показал еще блаженный Августин.
Что же касается аверроизма, то кажущееся противоречие между христианством и Аристотелем у латинских аверроистов, по мнению Фомы, возникло из-за слишком большого доверия Аверроэсу. Почему-то все посчитали, что Аверроэс абсолютно точно понял Аристотеля. У арабов даже была поговорка, что, мол, Аристотель объяснил природу, а Аверроэс объяснил Аристотеля. Аверроэс настолько тонко чувствовал логику Аристотеля, что отказался толковать книгу под названием «Теология Аристотеля»! (Этот арабский ученый не знал, что это труды Плотина, но почувствовал, что это не Аристотель).
Считалось, что Аверроэс понял дух Аристотеля максимально точно. Гораздо лучше, чем Ибн Сина и другие толкователи. Но Фома стал утверждать, что Аверроэс Аристотеля не понял и потому нужно обратиться непосредственно к самому Аристотелю, минуя всяких толкователей. Подход был такой: мы победим аверроистов тем, что уберем Аверроэса. Хотя у Фомы Аквинского гораздо больше цитат не из Аристотеля, а из Дионисия Ареопагита. И не случайно почетное прозвище, которым наделяли в те времена великих схоластов, у Фомы Аквинского звучало как Ангельский доктор. Возможно, оно связано с учением Дионисия Ареопагита о девяти ангельских чинах.
Система Фомы
Несколько слов о том, как построена «Сумма теологии» — этот главный труд Фомы Аквинского. Этот труд разбит на трактаты; каждый трактат состоит из ряда параграфов, которые Фома называет вопросами. Каждый вопрос состоит из ряда разделов, и каждый раздел написан по одному и тому же шаблону. Все очень четко и методично, что дало повод некоторым историкам науки считать, что начинается наука Нового времени именно с Фомы.
Структура каждого раздела такова. Вначале Фома перечисляет все возможные неправильные мнения по какому-то вопросу, в числе которых есть и аверроистские. Затем он цитирует или Священное Писание, или кого-то из отцов Церкви, чье мнение мы принимаем на веру и оно не совпадает с тем, что говорится в приведенных еретических положениях. Далее Фома переходит к своему собственному изложению. Он пишет: «Отвечаю» — и, опираясь на философию, прежде всего на философию Аристотеля, объясняет доводами разума, почему мы должны согласиться с апостолом или отцом Церкви. В конце раздела, исходя из только что доказанного философского положения, Фома отвечает на каждое из первоначальных еретических положений. Таким образом вопрос исчерпывается, и Фома переходит к следующему, который исчерпывается по той же схеме.
Путь к Богу — через движение
Итак, Фома Аквинский учит, что познавать Бога можно двумя способами: верой и разумом, и противоречий в этом познании в принципе нет, ибо истина одна. А если и появляются противоречия, то возникают они вследствие ошибок философов, и Церковь должна указать философам, что они ошибаются. А еще лучше было бы, чтобы философы сами поискали эти ошибки. Что Фома и делает, ища ошибки в произведениях Сигера Брабантского, Жана Жандена, Боэция Дакийского и прочих аверроистов — западных последователей Ибн Рушда.
Обосновав в самом начале «Суммы теологии» возможность использования как разума, так и веры, Фома переходит к следующим вопросам — он рассматривает их в части, которая называется «Трактат о едином Боге».
Первый вопрос этого трактата сформулирован так: «О Боге: Существует ли Бог?». И здесь Фома приводит доказательства бытия Божия — свои знаменитые пять доказательств. Но прежде, естественно, рассматривает те положения, которые считает ошибочными. Среди них он перечисляет и положения Августина и Ансельма Кентерберийского, не называя их по именам. С одной стороны, пишет Фома, некоторым кажется, что Бог существует, потому что есть истина, — это положение Августина; а с другой стороны, некоторые утверждают — и тут Фома имеет в виду Ансельма Кентерберийского, — что существование Бога очевидно, потому что у нас есть понятие «Бог». С Августином Фома не согласен вот почему: с тем, что есть истинные положения, не будет спорить никто, но то, что есть истина и она существует именно как Бог, достаточно сомнительно. С Ансельмом Фоме «разобраться» проще: о Боге все люди мыслят по-разному, далеко не каждый будет считать, что Бог — это то, больше чего нельзя помыслить; язычники вообще мыслят богов материальными.
Поэтому, — пишет Фома, — доказывать бытие Бога нужно из очевидного, из того, с чем не будет спорить никто. Таковым является чувственное восприятие. Ни один человек, даже не знающий философии, не будет спорить с некоторыми свойствами чувственного материального мира. С тем, что в мире есть движение, что всё в нем связано причинно-следственной связью и прочее. На этом и построены знаменитые пять доказательств бытия Бога, которые Фома Аквинский называет пятью путями — не доказательствами, понимая, что строгие доказательства могут быть только в геометрии. Это некоторые пути, размышления, которые могут направить человека к Богу, а дальше уже нужно идти путем веры.
Первый путь — первое доказательство — от движения. Самое знаменитое и, наверное, самое простое. Очевидно, что тело само по себе двигаться не может, оно всегда приводится в движение другим телом. То, что оно не может двигать само себя, Фома тоже доказывает. Ведь если тело движет само себя, то получается, что оно и движется, поскольку движет само себя, и не движется, поскольку его нужно двигать. Но тело не может двигаться и не двигаться. Мы получаем логическое противоречие, следовательно, тело не может двигать само себя, оно обязательно движимо другим телом. А то тело должно двигаться третьим телом и т.д., но мы не можем длить эту цепочку до бесконечности. Если мы приходим к бесконечности, то мы не отвечаем на вопрос о причине движения, практически уходим от вопроса. Поэтому нужно предположить существование некоего неподвижного перводвигателя, которого обычно все и называют Богом. Такой фразой заканчивает Фома свои рассуждения. Он не говорит, что есть Бог, но — «обычно все называют», как бы ссылаясь на распространенное понимание Бога.
Итак, Бог является неподвижным Перводвигателем. Знакомое нам уже доказательство, восходящее к Аристотелю.
И еще доказательства
Второе доказательство — от действующей причины. Тоже всем очевидно, что в мире всё связано друг с другом причинно-следственной связью. Вещь не может быть причиной самой себя, ведь в таком случае вещь или явление будут предшествовать сами себе, замечает Фома. Но причина всегда предшествует следствию. Если что-то является причиной и следствием одновременно, то получается, что оно существует и раньше себя и не раньше себя, что приводит к парадоксу. Поэтому всегда у любого тела, у любого явления есть другая причина, а у той есть третья причина и т.д. Так мы восходим до первопричины, которую все и называют Богом.
Очень часто современные атеисты на этот аргумент заявляют: если у всего есть причина, то причина должна быть и у Бога. Мол, здесь Фома не логичен, не последователен. Однако это не так: Бог, по Фоме, — первопричина, а сказать: «Какова причина Бога?» всё равно что сказать: «Какова причина причины?» — а это логический нонсенс. Бог — не вещь, это причина всех причин.
Третье доказательство Фомы Аквинского называется «от необходимости и случайности». Любое тело в нашем мире существует не как абсолютно необходимое. Оно может как существовать, так и не существовать. Из сущности предмета не вытекает его существование. Для его появления должно быть множество внешних причин, которые могли бы и не соединиться каким-то образом. Но если мир наш существует из таких вещей, которые могут как существовать, так и не существовать, тогда и наш мир в целом может как существовать, так и не существовать. Получается, что он в какой-то момент может прекратить свое существование, как любая вещь в этом мире может перестать существовать. А если бы мир перестал существовать, то он не мог бы опять возникнуть, потому что из ничего ничто не может возникнуть без причины. Но наш мир существует. А если мир существует, а существование этого мира, как мы видим, не может быть причиной самого этого мира, потому что сам наш мир не имеет такой сущности, значит, причиной нашего мира должна быть такая сущность, которая не может не существовать, существование которой определяется ее сущностью. Такую сущность все обычно и называют Богом.
Четвертое доказательство — от степеней совершенства. Всё в мире имеет разные степени. Скажем, среди людей мы отмечаем более умных и менее умных, более добрых и менее добрых. То есть мы сравниваем с каким-то абсолютным знанием, с абсолютной святостью, с абсолютным добром, с абсолютной красотой и т.д. Следовательно, нужно предположить существование Бога, Которого обычно все и называют истиной, благом в абсолютной степени.
И последнее, пятое доказательство — «от цели». В мире всё устроено удивительно красиво, просто и совершенно. Но мир сам по себе не имеет разумного начала. Совершенство, простота — это свойства некоего Разума, Который все и может устроить более просто, целесообразно. Фома приводит такой пример: если мы видим, что стрела попала ровно в середину мишени, то понимаем, что стрела была пущена умелым лучником; так что если в нашем мире мы видим красоту, порядок и гармонию, то нужно предположить, что у этого мира существует и Творец, Который всё сотворил таким красивым и гармоничным образом.
На два фронта
В дальнейших частях своей «Суммы теологии» Фома поднимает множество других вопросов и проблем. Он доказывает, что Бог один. Доказывает, что Бог не есть тело. Доказывает, что Бог есть бытие. Поскольку Бог вечен, то Он недвижим; поскольку в Боге нет никакой пассивной потенциальности, Бог есть чистая актуальность, чистое действие, следовательно, Бог никогда не преходит, Он нетленен. Поскольку Бог прост и един, то Он не имеет никакой сложности, следовательно, Он не есть тело. Поскольку Бог прост и есть своя собственная сущность, то Его нельзя определить. Таким образом, Фома Аквинский подводит логическое основание под отрицательную, апофатическую теологию.
Показательно, как Фома спорит с аверроистами о том, сотворен мир Богом или он существует вечно. Аверроисты говорят: «Мир вечен». Это утверждал Аристотель, потому что считал, что предположить начало мира нелогично. Всегда можно спросить: а что было до начала мира? Не может существовать момента времени, у которого есть только будущее, но нет прошлого. Тем более что материя, как одна из четырех причин, предложенная Аристотелем, не зависит от формальной причины и поэтому она вечна — совечна Богу. Ответ Фомы следующий. Фома напоминает нам, что такое материя. Ведь материя — это возможность, по Аристотелю. А как можно говорить, что материя существует вечно, если материя — это возможность? Это всё равно что сказать: «Возможность существования мира существует вечно». Да, возможность существует вечно, но чтобы была действительность, к материи нужно добавить форму. Действительность обладает формальной причиной, а форма, как та самая универсалия, существует только в Боге, и поэтому вечность мира легко опровергается простым пониманием материи как возможности.
В учении о человеке Фома выступает спорщиком на два фронта: с аверроистами и даже с Августином. Аверроисты говорили, следуя Аристотелю, что у человека есть три души: растительная и животная души смертны, а разумная душа соединяется с Богом. Фома в этом споре следует, как думается, за преподобным Иоанном Дамаскиным. Иоанн Дамаскин был ярым сторонником философии Аристотеля; к тому времени он уже был прославлен как святой; и Фома, познакомившись с его трудами, понял, что Восточная Церковь горячие для его времени вопросы уже практически решила, только вот на Западе этого не знают.
Итак, Фома замечает, что на самом деле Аристотель ничего такого… не писал. Даже так! Фома слегка искажает учение Аристотеля, но делает это настолько тонко, что многие не заметили этого. (Хотя, может быть, сознательно не заметили, потому что хотят этого единства физики и богословия.) Так вот, Фома пишет, что у Аристотеля нет учения о трех душах, но есть учение об одной душе, которая имеет три силы, три способности. Растительная, животная, разумная — это не три души, а три способности, причем растительная и животная способности проявляются, когда у человека есть тело. Душа одна, и поэтому она субстанциальна. Фома согласен с Августином, что душа может существовать вне тела, — и этим он опровергает аверроистов. Но он не согласен с Августином, сторонником Платона, в том, что существование души без тела является полноценным. Фома Аквинский говорит: «Это не так. Если бы это было так, то непонятно, зачем нужно воскресение из мертвых».
Платоновское понимание души опасно, оно исключает воскресение из мертвых. Аристотелевское, наоборот, помогает нам понять этот христианский тезис, потому что существование души без тела является хотя и субстанциальным — душа может существовать без тела, — но неполноценным: растительная и животная силы души оказываются без применения, душа не может ничего делать без тела, она может только знать, поскольку разумная часть души не нуждается в теле. Итак, душа знает, но не может ничего сделать, поэтому, безусловно, до воскресения из мертвых душа находится только в состоянии покоя, а не активной деятельности. Естественно, что такая душа может только ждать, когда вновь у нее будет тело, при помощи которого она опять будет полноценной личностью, полноценным человеком, будет действовать и проявлять себя во всей своей полноте.
Добродетель и знание
Один из трактатов «Суммы теологии» посвящен проблемам нравственности. Фома, во многом опираясь на аристотелевскую этику, рассуждает о двух видах добродетели. Вспомним, что Аристотель писал о добродетели нравственной, или этической, и добродетели дианоэтической, разумной. Касаясь добродетели этической, Фома очень подробно рассматривает разные человеческие страсти, классифицируя их по причинам и целям. Это то, что в современной Католической церкви представлено разработанным нравственным богословием, где любую страсть, каждый поступок можно разобрать на составные части. Что же касается дианоэтической добродетели, то тут Фома во многом с Аристотелем не согласен. Так, например, он задается вопросом: является ли добродетелью изучение наук? Для Аристотеля это было главной добродетелью, потому что главное свойство человека, его сущность — мышление, и если человек мыслит, то он соответствует своей собственной сущности и поэтому достигает счастья. Нет, мышление, — говорит Фома, — это одна из сил нашей души, поэтому она не может заключать в себе полноту сущности человека. Поэтому занятие науками хоть и полезно, но не ведет к истинному блаженству. Сущность человека состоит в том, что он есть образ Бога. И поэтому «окончательное и совершенное счастье не может состоять ни в чем ином помимо созерцания божественной сущности».
