Глава из нового романа, написанная от лица шофёра, продавца автолавки.
С одной стороны деревни, где живут пять старух и семья дачников, горит болото, а с другой загорелся лес.
...–Никто никуда не поедет – по болоту уже не пройти, торф проваливается и дым душит. Я с трудом прорвался.
Вот она, наша долгожданная книжка — «избранное» из Приходского листка за 7 лет его существования. Несколько месяцев мы с духовником ее составляли, обсуждали с авторами, согласны ли они на включение их рассказа (-ов) в сборник, придумывали название, проходили внутреннюю цензуру в виде отца Настоятеля, а затем внешнюю — в Издательском Совете РПЦ. Потом верстали, ломали голову над оформлением обложки, искали издательство, прикидывали, какой мы потянем тираж… И вот она лежит на полке магазина — такая маленькая, такая незаметная, почти затерявшаяся среди других книг… А я чувствую себя мамой, провожающей в школу Первого сентября своего такого родного, такого беззащитного сыночка-первоклассника, и мне так страшно за него, так боязно, что его не поймут, не полюбят, не увидят, какой он славный, ласковый, добрый малыш, и хочется останавливать всех учителей, всех школьников и просить: «Пожалуйста, полюбите моего мальчика… пожалуйста, подружитесь с ним».
Магизм как состояние сознания возможен всюду. Яркий пример его в христианской практике — крещение, причащение, венчание или монашеский постриг по принуждению или по чисто житейским побуждениям (например, чтобы не болеть
Выражением того же магического сознания является распространяющееся в последние десятилетия так называемое отчитывание (экзорцизм). Занимаются им отдельные священники, не имеющие на то (например, в Московской епархии) благословения епископа, без которого иерей в принципе не имеет права совершать ни одного священнодействия. (Ссылки заклинателей на разрешение духовника являются не более как попыткой самооправдания, поскольку в любом случае требуется благословение епископа, без которого любое священнодействие и тем более отчитывание превращается в деяние антиканоническое, губительно действующее и на заклинателя, и на больного).
Я сидел наверху этой истоптанной, зажитой, наполненной разными моряками и экспедициями, замусоленной, прекрасной архангельской гостиницы (в старом ее крыле), в нашем номере, среди развороченных рюкзаков, разбросанных вещей, среди всех этих сапог, пачек сигарет, бритв, ружей, патронов и всего прочего, после тяжелого, ненужного спора о литературе, сидел возле окна, грустно подперся, а было уж поздно, в который раз пришла смиренная белая ночь и вливалась в меня, как яд, звала еще дальше, и хоть я и зол был, но зато хорошо, весело становилось от мысли, что завтра нам нужно устраиваться на зверобойной шхуне, чтобы идти потом к Новой Земле и еще дальше, куда-то в Карское море.
И я все глядел из окна вдаль, поверх крыш, на светлый горизонт с легкими розовыми облаками. На Двине, там и сям проблескивающей между крышами, черно стояли на рейде громадные лесовозы, слабо мигали своими тоновыми огнями, иногда сипел пар, глухо бормотали работающие винты, тявкали, как собаки, высокие сирены буксиров, и мощно и грустно гудели прощальные гудки.
Как сложна мне бывает убогость –
Отступить перед ней, непонятной,
В ту наивную, детскую строгость,
Где поступки прозрачны и внятны.
Старый снимок в альбоме заброшенном…
Недотрога, которой все просто,
Там живет и считает, что может
Дать ответ на любые вопросы.
В этом мире царит справедливость,
И в слепяще-сияющей гамме
Наизысканнейшим сочетаньем -
Черный с белым! - цвета проявились.
То, что было девчонке ясно,
Взрослой жизнью давно размыто.
Не всегда белой ниткой шита
Чья-то хитрость… Где знак опасности?
Но приходит на помощь, как чудо,
Снова знанье забытое детства.
И за это всегда я буду
Перед девочкой той ответственна…
Не раз, просматривая в светской прессе публикации, так или иначе имеющие отношение к теме религии, приходилось задаваться вопросом: за что же автор так не любит Церковь? Этот вопрос возникал и возникает и у огромного множества верующих людей. Ответ на него найти, к слову сказать, не так уж и сложно. У нас на сайте «Православие и современность» даже публиковался как-то материал с таким именно названием: «За что не любят Церковь». Но вот прошло какое-то время, и я вдруг сделал такое, на поверхности, в общем-то, лежащее, «открытие»: далеко не всегда, когда Церковь ругают, это является выражением нелюбви к ней.
Когда о чем-то говорят со страстью, причем не важно, хвалят или поносят, то это обязательно свидетельствует об одном: о неравнодушии к предмету обсуждения. Характер же неравнодушия может быть различный. Сказать, что я никогда об этом не думал, было бы неправдой. Нет, может быть, не думал, но подозревал точно.
О, художник, довольно идиллии
Маргинальной, безумной твоей!
Нарисуй иллюстрации к Библии,
Пусть не немец ты и не еврей.
Вновь в ловушках хаоса житейского
Заблудились писатель, поэт…
Ну, подумай, где лучше библейского,
Ты отыщешь насущный сюжет?
Скульптор, дланями вылепи Господа,
Изваяй из «страстей по Мечте».
Сколько мрамора, бронзы и воска-то
На Земле, вопреки суете!
Мнёте глину, полотна грунтуете,
И в палитру макаете нос…
Вы ломаетесь, гнетесь, бунтуете,
А в итоге – один сколиоз…
Вам бы к морю пойти Галилейскому,
Раствориться в нежнейшей заре,
Там, где притчами бредят библейскими
Карольсфельды, Рублевы, Доре!
когда мама приходит в гости
надев свое лучшее платье
немного глаза накрасив
чуть-чуть со смущенным лицом
и ты суетишься на кухне
пирог приготовив и супа
и фартук ты свой не снимаешь -
хозяйка на кухне своей,
и чай разливая по кружкам
ты маму свою развлекаешь,
и ей улыбаешься мило -
и что-то шутя говоришь,
ты сердцем своим понимаешь,
что маме ты все еще дочка,
ты - девочка, мамин росточек,
и хочется к ней под крыло...
но ты словно птица щебечешь
свои распуская уж крылья
и мама глядит молчаливо
на вдруг повзрослевшую дочь
У стропальщика Михеича (так называют его все друзья-собутыльники) большие умные, но печальные глаза и пышные рыже-седоватые усы. Поскольку последние, по словам самого Михеича, его единственное жизненное достижение (два сына-близнеца, находящиеся в местах не столь отдалённых, ─ не в счёт), внесу «авторизованную» ясность: рыжие они от чрезмерного употребления дешёвых сигарет и вина, а седоватые ─ от количества прожитых лет; через пару годков рыже-седоватые усы уйдут на пенсию. Конечно, если…
А лет сорок назад Михеич подавал неплохие шахматные надежды ─ был сильным перворазрядником, небезуспешно играл в турнирах и работать в строительно-монтажном управлении не собирался. Однако человек полагает, а Бог располагает…
Совет медведице
Самый лучший при простуде вариант -
приготовить на неделю провиант,
от забот всех сделать ноги
и медведицей в берлоге
мед сосать по чайной ложке,
пить компоты из морошки
и медведя попросить
вас неделю не будить!
Письмо бобру
Друг Бобр,
будь добр,
сплети
мне плотину
из веток и глины
и ниткою тины
расшей вод равнину
ажурным узором,
а рядышком домик
для наших детишек
построй из дровишек
со входом из речки
и глиняной печкой,
Уловом богата
пусть будет река та
и смехом бобряток
полна наша хата.
И радостно жить
будет там вся семья
Плотину построй-ка!
Бобриха твоя.
Мы познакомились с Оксаной в детской поликлинике, куда обе привели на прием своих простудившихся чад. Пока ждали очереди к врачу, разговорились. Оказалось, живем чуть ли не по соседству, на расстоянии одной троллейбусной остановки. У нас оказалось много общих тем, которые интересно было обсудить. С тех пор Оксана иногда заходила ко мне с сынишкой. В основном, в выходные дни, субботу или воскресенье, ведь обе работали. Пока ее Сережка и моя Маша возились с игрушками в соседней комнате, мы на кухне пили чай, говорили о семейных делах. Я очень сочувствовала Оксане. Ее муж крепко выпивал, не чурался женского племени, был вспыльчив, особенно во хмелю, поднимал на нее руку.
— Некрещеный, — вздыхала Оксана, — поэтому так все и идет. Но чтобы покреститься – и слышать не хочет.
Справедливости ради надо сказать, что Оксана тоже не была такой уж и верующей. В церковь если заходила, то только по праздникам. Но многие ли из нас тогда, лет двадцать назад, регулярно в храмы ходили?
На новогодних каникулах Сережа Кириллов поехал в бабушке в деревню. Городская слякоть осталась позади; за окном автобуса тянулись бескрайние поля. Несмело порошил снег. Бабушка встретила Сережу на остановке и по пути домой рассказала последние деревенские новости.
— Священника к нам из города прислали,— между прочим сказала она.— Он даром что молодой, да такой ученый… Академию в Москве закончил! — Слово «академия» бабушка произнесла шепотом, будто раскрывая внуку какую-то страшную тайну.— В храме тепла нет, мороз, а он все равно служит. Купол худой, снег идет, а ему все нипочем.
Перекусив с дороги горячими постными пирогами, Сережа решил сходить в сельский храм. Огромная каменная церковь с обвалившимся куполом стояла высоко на пригорке. На дверях висел новый замок, окна были затянуты полиэтиленом. У входа прикреплен лист с расписанием богослужений. «3 января. Божественная литургия. Начало в 9.00». Внизу стояла подпись: «Настоятель Михаило-Архангельского храма священник Николай Ильин».
— Отлично,— подумал мальчик.— Завтра придем, помолимся.
Глотаю воздух пересохшими губами,
Еще рывок - и поднимусь на пьедестал.
И вдруг дорожка закачалась под ногами,
И двух шагов я до черты не добежал.
Волной пронесся по трибунам долгий ропот:
Надежды зрителей бегун не оправдал.
И фотокамер беспристрастный громкий шепот
Соперника на пьедестал сопровождал.
И, как из капель возведенный в детстве замок,
Мечта о славе превратилась в горсть песка.
И зачастила в дом незваной гостьей дама
Со звучным именем Мадмуазель Тоска.
Друзья остались лишь в альбомах фотографий,
И телефон будить звонками перестал.
Скрипел уныло придорожный пыльный гравий,
Когда бесцельно по нему один шагал.
И вот однажды загорелся в небе вечер,
Рассыпал искры звезд по темной синеве,
И свет от них цветной росой упал на плечи,
Легко и радостно так стало снова мне.
Поблекли краски на картинах снов печальных,
Душа, плененная небесной красотой,
В одеждах светлых приняла венец венчальный,
Соединилась с благородною мечтой.
3.08.2011 г.
Росли цветы под сенью клёнов томных...
Один цветок не краше был других;
Он был лишь самым-самым скромным
Средь жёлтых, белых, голубых.
Шли мимо люди. "Боже, как прекрасно!" —
Узрев цветы, воскликнули они
И стали рвать их грубо и напрасно,
Легко ведь — только руку протяни.
Ушли, неся с собой букет огромный.
Под клёнами остались я и цвет,
Тот самый-самый... не красивый — скромный,
Который не украсил их букет.
Увы, увы, вы поспешили, люди,
Прекрасней в мире нет цветка сего.
И верил я: он самым лучшим будет,
Я не сорвал, я выкопал его!
И он расцвёл. Он стал нежней и краше,
Он не увял, как сорванные те...
Так к нам пришло земное счастье наше
В великой, вечной, милой простоте.
Цветы приносят счастье людям,
За это мы их свято любим.
Я вышел в море слишком рано,
С небес ещё свисала мгла;
Героем моего романа
Ты стать, конечно, не могла.
Мой парус был уже просолен,
Истрёпан ветром и волной,
А я от качки — зол и болен,
Как волк под матовой луной.
Когда же мглу в пучину моря
Низвергли тихо небеса,
На горизонте, с ветром споря,
Твои раздулись паруса.
Я вышел в море слишком рано,
С небес ещё свисала мгла;
Героем моего романа
Ты стать, конечно, не могла.
Там душа ─ где совестно болит
У прощённых и у непрощённых
После тонн прочитанных молитв
И грехов пока не совершённых…
В вечерних сумерках, вдали,
Рассыпан тихим звездопадом,
Покой для раненой земли,
Под странным именем: отрада.
В вечерних сумерках легко
Дышать и плакать о нездешнем,
За краем мира- далеко,
Все происходит так неспешно.
За горизонтом всех пустынь
Родник с водою ключевою,
Питает землю в жар и стынь,
Почти сияющей водою.
Почти неведомо, как данность,
Жива природа в этот час,
И всех светил земных случайность,
Встает как стройность и для нас.
В вечерних сумерках покой
От этой звездности нетленной,
и внемлет сердце яви той,
Под светлым пологом вселенной.
Моему давнему доброму другу, Д.В. Иванову,
без которого многие мои рассказы были бы
написаны по-другому, или вовсе не написаны.
Этот день обещал стать одной из важнейших вех в более чем двухсотлетней истории кладбищенского Свято-Лазаревского храма, стоявшего на окраине города Н-ска. Потому что сегодня его впервые почтил своим визитом Владыка Михаил, который незадолго до Рождества прибыл в Н-скую епархию на смену скоропостижно скончавшемуся епископу Иринарху, и теперь на Святках1 по очереди служил в городских храмах. Надо сказать, что до этого новый архиерей уже успел побывать и в Преображенской, и в Никольской, и в Свято-Троицкой церквях…и вот теперь «свято-лазаревцам», в свой черед, предстояло принимать у себя важного гостя.
С глубин земли на белый свет проник,
Неласково природой скудной встречен,
В долине горной протекал родник,
Без имени…
на картах не отмечен.
Родник желал великой стать рекой,
Той самой, что с восторженным желаньем
Воспел поэт высокою строкой
И люди вспоминали с упованьем.
Но неспроста величья он искал –
Полезным быть всему он жаждал миру!..
А здесь, в тени вершин, заунывал:
«Ничтожен я, и тщетно трачу силы».
Давая жизнь,
спускался с гор родник,
Пленён большой, несбыточной мечтою.
Не ведал он, что был и сам велик –
Своею несравненной чистотою.
2.09.2010 г.
Как-то мартышки подняли бунт: «Это еще почему лев называется Царем зверей? Не хотим, чтобы у нас был Царь! Мы и без такого царя справимся… Подумаешь — грива огненная, да усы! Такие у любого кота найдутся. А у нас, между прочим, в роду есть великие родственники — повыше-то кошачих будут. Да, да, мы знаем… У нас предки САМИ ЛЮДИ были!» Только звери не обращали на мартышек никакого внимания — конечно, хорошо иметь славных родственников, но ведь важно и самому быть кем-то.
