Глава из нового романа, написанная от лица шофёра, продавца автолавки.
С одной стороны деревни, где живут пять старух и семья дачников, горит болото, а с другой загорелся лес.
...–Никто никуда не поедет – по болоту уже не пройти, торф проваливается и дым душит. Я с трудом прорвался.
***
Голос Генки звучал ровно, бесстрастно, с лёгкой хрипотцой от гари, плотно забившей горло колючим сгустком.
Сперва, он решил навестить Подболотье в среду, на день вперёд передвинув обычное расписание. Но послушав по радио районные новости, не выдержал, и рванул сразу, как только приехал из Голубихи, куда по договору с магазином поставлял колбасу и сосиски с мясокомбината «Красный сокол».
Захлёбываясь от возбуждения, дикторша сообщила, что лесной массив соседней области охвачен пожаром, распространяющимся со скоростью сто метров в минуту.
Для локализации пожара задействовано отделение МЧС, но борьба со стихией неравная, потому что ветер сильный, и огонь бежит по верхушкам деревьев, перепрыгивая через рвы и пустоши.
Если погода не переменится, то в течение нескольких дней пожар захватит огромную территорию.
Под огромной территорией подразумевалось сто шестьдесят гектаров леса, на острие которого малой точкой стояло Подболотье, и Генка, залив бак бензином под завязку, выжал газ до предела, направив машину в колышущееся дымное марево.
Примерно через три километра разбитой дороги, потянулась полоса торфяного пожара, и Голубев сразу понял, что чувствуют люди, попадая на поле боя. Вдаль и вширь, мох, ковром устилавший почву, превратился в серую спекшуюся массу, покрытую трещинами и ямами, из которых в чёрных клубах выбивались оранжевые языки пламени.
Дым от горящего торфа казался Голубеву коварным живым существом, старающимся затянуть путника в своё лоно. Стелясь по земле и охватывая колёса фургона, дым проникал в кабину, кружа голову и разъедая глаза, терпеливо дожидаясь, когда жертва начнёт задыхаться.
– Врёшь, не возьмёшь, – сквозь зубы сказал Генка фразу из старого фильма, стараясь вдыхать как можно реже. Глаза заливал пот, а в мозгу колотилась одно: «Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тьме преходящия, от сряща и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…»
От этих тысячелетних слов начинало казаться, что дым рассеивается, и ещё немного, и машина вырвется из смертельной мглы.
Он почувствовал неладное, когда передние колёса мягко просели, и кабина резко подалась вниз. Нога автоматически перескочила на тормоз, но шестым чувством танкиста-водителя, Голубев понял, что остановка сейчас – смерти подобна.
Казалось, тело слилось с автомобилем, превратившись в одну из его деталей: сердце билось в унисон с двигателем, а мышцы скрутились в ремни, помогая трансмиссии продолжать движение вперёд.
– Жми!!!
Взревев в два голоса, человек и машина вылетели из каверны, наполненной горячим торфом, внутри которой вызревал новый огонь. Дым всё так же вышибал слезу из глаз и грыз горло, но впереди, розоватой слоистой скалой у дороги, уже обозначился конец пути.
Он вспомнил, как час назад, краснощёкая Марина на бензоколонке, выбивая чек, заметила:
– Делать тебе нечего, Голубев, мотаться по деревням за старухами да машиной рисковать. У бабок есть дети, внуки, племянники, наконец, пусть они о них и заботятся. А у тебя должны быть другие интересы.
Подведённые тёмно-синим карандашом глаза Марины широко распахнулись в его сторону, выразительно моргнув, и это показалось Генке похожим на упреждающее мигание фар встречной машины: берегись! Впереди засада.
– А я, Мариночка, экстремал. Риск люблю, – отшутился он тогда.
Выходит, точно, экстремал.
Обернувшись на исходящее чёрными клубами дыма болото, он понял, что обратной дороги нет, по крайней мере, проезжей.
Есть охотничьи тропы в обход болота, идущие по заломам и островинам, вдавленным в грязную жижу пересохших озёр. Есть кабаньи стёжки, туннелями пробитые среди густой поросли кустов, но ни одной мало-мальски подходящей дороги – нет.
Интересно, осознали ли жители, что положение отчаянное, и их жизни висят на волоске, который в любую минуту может перегореть и оборваться?
Наверное, поняли и готовятся к защите. Бабки многое видели на своём веку. Они только не ведают, что помощи ждать неоткуда. Перед самым отъездом, Геннадий забежал в местную администрацию и поинтересовался, что собираются предпринять по защите населения от лесного пожара.
–Дождёмся пожара, тогда и будем думать. Болото горит – эка невидаль. Не гони, волну, Голубев, – ответил ему зам. главы, потягивая минералку из высокого стакана, в котором плавали кусочки льда. – С паникёрами при Сталине знаешь что делали? – Взболтав воду в стакане, он с прищуром посмотрел на посетителя через стекло и вытянул влажные губы трубочкой. – Иди, Голубев, не стой над душой. Сам знаешь, людских ресурсов нет, а техника в ремонте.
Выместив ярость на двери, Геннадий с грохотом прошёл по коридору и несколько минут стоял на крыльце, положив руки на перила. Было обидно за нерасторопность власти: ждут пока петух не клюнет, а потом начнут проявлять героизм, кидая на прорыв добровольцев и выбирая до нуля скудный местный бюджет.
… По мере отдаления от болота, дым рассеивался, начиная расслаиваться полосами, а когда за бортом показался высокий забор таинственного дома, Генка даже рискнул опустить стекло и обозреть окрестности.
В особняке за забором движения не чувствовалось, а створки окон были плотно закрыты, давая надежду на то, что обитатели покинули опасную зону.
Медленно перевалив пригорок, автолавка припарковалась на своём обычном месте, и Голубев, привстав на подножке, оглядел ближние дома, удивляясь, куда все пропали.
Ответ отыскался быстро, по резкому вскрику во дворе бабы Лена.
Вопила фифа Юля, которую он несколько дней назад подвёз в Подболотье.
Бесшумно ступая шагом завзятого охотника, Генка приблизился к воротам, успев на ходу уловить основную суть спора.
В коротком жёлтом сарафанчике, гладко причёсанная, девушка стояла посреди рассевшихся во дворе старух и напористо втолковывала своему деду, что остаться в Подболотье должна именно она, а деду необходимо хватать в охапку пацана и выбираться в безопасное место.
Девушка совершенно не походила на ту обвешанную серьгами модницу с голым пупом, которая нагло набилась ему в попутчицы. В первый момент Голубев её даже не узнал, так не вязался с прежним стилем новый скромный облик.
– Я останусь! – с нажимом повторила деду Юля и посмотрела на брата, явно ища поддержки.
Федька надулся, с трудом сдерживая негодование.
Тут Голубев понял, что надо прекратить бессмысленную перепалку и расставить всё по своим местам.
Устало прислонившись спиной к забору, он сообщил последнюю обстановку:
–Никто никуда не поедет – по болоту уже не пройти, торф проваливается и дым душит. Я с трудом прорвался.
На него смотрели так, словно он был пришельцем из космоса, или, по меньшей мере, привидением с Подболотского кладбища, недавно выползшим из своей домовины.
Старушки Кулик сплели руки, баба Катя охнула, баба Лена перекрестилась, а девица по имени Юля резко обернулась, хлестнув себя по шее стянутым на затылке хвостиком.
– Значит, ситуация очень серьёзная? – спросил дед и представился, – Николай Петрович.
Прежде чем ответить, Генка облизал пересохшие губы и попросил:
–Дайте глотнуть воды.