У стропальщика Михеича (так называют его все друзья-собутыльники) большие умные, но печальные глаза и пышные рыже-седоватые усы. Поскольку последние, по словам самого Михеича, его единственное жизненное достижение (два сына-близнеца, находящиеся в местах не столь отдалённых, ─ не в счёт), внесу «авторизованную» ясность: рыжие они от чрезмерного употребления дешёвых сигарет и вина, а седоватые ─ от количества прожитых лет; через пару годков рыже-седоватые усы уйдут на пенсию. Конечно, если…
А лет сорок назад Михеич подавал неплохие шахматные надежды ─ был сильным перворазрядником, небезуспешно играл в турнирах и работать в строительно-монтажном управлении не собирался. Однако человек полагает, а Бог располагает…
Сейчас, как сказал Михеич, он «стропаль» с большим стажем, в шахматы уже «сто лет не играл», и сгонять партийку со мной согласился исключительно из прагматических соображений: хочется выпить, но друзей-собутыльников возле гастронома почему-то пока не наблюдается; просто ждать ─ муторно, а за «партийкой» время пролетит скорее. Беседка, где мы играем-«беседуем», находится метрах в тридцати от магазина, и Михеич, быстро переставляя фигуры, то и дело бросает в его направлении вожделенные взгляды.
Толк в шахматах он действительно знает, и вскоре игра приняла весьма острый характер: фигуры опасно нависли над обоими королями, и мне показалось, что мой шахматный противник несколько оживился, в его перманентно-печальных глазах вспыхнул давно, похоже, забытый спортивный азарт, даже на гастроном он поглядывал всё реже и реже; дрожащими руками достал из кармана клетчатой рубахи помятую пачку «примы» и, сунув очередную сигарету в рот, чиркнул спичкой.
─ Не люблю зажигалки, ─ сказал он. ─ Часто подводят. Попробуй, закури, когда приспичит… Или призажигалит…
Игра его слов выглядела изящной, как и шахматная игра.
Нижняя часть левой ладони Михеича была изуродованной, почти не сгибалась, и коробок он держал только большим и указательным пальцами. В начале партии, поймав мой сострадательный взгляд, он объяснил, что получил эту травму на работе ─ плитой придавило руку к металлическому борту загружаемого тракторного прицепа.
─ Правда, могло быть и хуже, ─ добавил стропальщик так равнодушно, будто говорил не о трёхтонной плите, ударившей его по пальцам, а о лёгком прикосновении скромного молотка.
Вступала в свои жаркие права летняя суббота, но для Михеича она была рабочей ─ выходить во вторую смену, потому и бросал он нетерпеливые взгляды в сторону гастронома. Я понимал, что, любопытствуя, лезу в душу почти незнакомого человека, тем не менее спросил (шахматы располагают к откровенности):
─ Разве на вашем предприятии приветствуются труженики в состоянии подпития?
─ Эх, мил-человек! Полкилограмма портвейна делу не помешает, наоборот, настроение поднимет. Да и кто сейчас не пьёт? Ты вот поблизости живёшь, стало быть, знаешь: гастроном открывается в девять, а в восемь часов около него уже кучкуются страждущие. И это каждый Божий день. Им что, на работу не идти?
─ Хорошо, закроем глаза на трудовую дисциплину. Предположим, явились на службу «употреблённые» сантехник, дворник, слесарь… Ну, кто ещё… продавец… Начальство не заметило ─ и работают себе, ничего страшного не произойдёт, ибо профессии у них не экстремальные. Но вы-то опасным делом занимаетесь. И пострадали уже.
─ Да это, мил-человек, по молодости-глупости получилось. На силушку понадеялся. А сейчас я, брат, каждую плиточку как свои семь оставшихся пальцев знаю: чем она дышит, куда собирается двинуться. Сколько я их уже поворочал! ─ Михеич сдул упавший на шахматную доску пепел от сигареты и продолжил: ─ Да я любую плиту застроплю с закрытыми глазами!
─ И даже после, как вы говорите, полкилограмма портвейна?
─ Так точно. Этот портвейн до начала смены весь выветрится, ни один инженер по технике безопасности не унюхает, ─ сказал Михеич и, громко стукнув слоном о доску, объявил шах моему королю.
Я закрылся конём и спросил:
─ Неужели не страшно рисковать жизнью?
Михеич молчал: как мне сначала показалось, задумался над ответным ходом, ибо до сих пор ходы делал достаточно быстро. Но, взглянув в его напряжённые глаза, я понял, что он углубился в позицию. Мне пришлось сделать то же самое. И не напрасно. Ситуация на доске создалась обоюдоострая. Кажется, я до его короля добираюсь быстрее. Считаю варианты. Да, жертва коня за пешку верна. Спасения у Михеича, похоже, нет. Мат в четыре хода! Правда, ход пока за ним… Неужели он заметил мою жертву коня, потому и «уснул» за доской?.. Только жаль, что беседу не закончили. Успеть бы партию завершить, а то некие «окологастрономовские завсегдатаи» уже появились на горизонте… Да, повезло, не увидел Михеич угрозу своему королю. Хоть и сделал он острый ход пешкой, однако жертва коня должна решить партию в мою пользу. Красивый финал получится!
─ Не страшно ли, говоришь, рисковать жизнью? ─ переспросил Михеич. ─ Вот идёшь ты под балконом, а тебе на голову падает цветочный горшок или бутылка портвейна. Спрашивается, не страшно ли тебе рисковать жизнью? Или ты балконы обходишь по мостовой?
─ По возможности держусь от балконов и лоджий подальше, только не из-за опасности падения цветочного горшка, а дабы почтенные граждане не плевали на темечко и пепел за шиворот не стряхивали. А случаев падения горшков что-то не припоминаю.
─ Вот и я не помню, чтобы в моей многолетней практике на меня плиты падали. Понимаешь, как застропишь её, родимую, так и поднимешь. Тем более не прыгать же мне после каждой строповки из кузова. Годы уже не те, да и за смену так накувыркаешься, что свет не мил, мил-человек. Разве когда «остограммишься»…
─ Но ведь, как говорится, и незаряженное ружьё раз в год стреляет, а тут тяжеленный груз над головой болтается, ─ привёл я последний аргумент и решительно отдал своего коня за пешку «стропаля» Михеича, предвкушая скорую победу.
Михеич впервые морщинисто улыбнулся, немного подумал и столь же решительно пожертвовал за мою пешку целого… ферзя! Мне почудилось, будто над моей головой зависла железобетонная плита и строп вот-вот не выдержит её неимоверной тяжести… Мучительно изучаю позицию: если беру пожертвованного ферзя ─ получаю эффектный мат в три хода; если жертву отклоняю ─ ферзь Михеича объявляет моему королю вечный шах. Ничья!..
Не успели мы пожать друг другу руки, как у беседки уже появились те самые «завсегдатаи», которых я заметил, когда мой партнёр делал свой прекрасный предпоследний ход пешкой.
─ Ну что, Михеич, вздрогнем и двинем на працу? ─ привычно спросил один из них…
Теперь, идя на работу, я делаю небольшой круг, убеждая себя в том, что надо купить газету. Киоск открывается раньше магазина. А возле гастронома спозаранку по-прежнему толпятся профессиональные любители выпить. Хоть и горько видеть среди них «стропаля» Михеича, всё же тяжесть от сердца немного отлегает. Значит, Бог миловал… Потом целую тревожную неделю его нет ─ «стропит» в первую смену, выпивает, вероятно, во вторую…
А ферзя он пожертвовал мне красиво…
Только во имя какой красоты он жертвует собственной жизнью?..
