Не зарекайся от зимы и от хандры.
Весна не вечна в этом сумеречном мире.
И даже в тёплой и ухоженной квартире,
стеклопакетов рамы наглухо закрыв,
не зарекайся от пронзительных ветров,
что проникают даже в недра подземелья.
Не зарекайся от плохого настроенья
и от холодных, не уютных вечеров.
Многие в наш век, с великим рвеньем,
Ради славы, власти иль монет,
Предлагают «верный путь к спасенью»,
«Средство от болезней и от бед».
Нарасхват «бесценные» уроки,
Даже то не сбавит пыл людей,
Что терзают грязные пороки
Ум и душу лжеучителей.
И лжесчастья люди ждут упрямо,
Не Творца взыскавши в час невзгод,
Позабыв плачевный путь Адама,
Что вкусил в раю запретный плод.
Кусок кристалла мастер ограни́т –
- И станет тот издельем драгоценным.
А жемчуг – нет! – он сам себя расти́т
И сам стремится к форме совершенной…
Кристалл – мертвец! Он истине чужой
Покорно служит линзой и экраном.
А жемчуг – нет! – он организм живой,
Зача́тый Солнцем в лоне Океана…
Жемчужина…- в ней всё, что я хотел:
И свет, и сумрак; пылкость и степе́нство…
…Хоть я и мастер ювелирных дел –
- В ней нечего добавить к совершенству!
Когда догорает заря
И небо созвездий коснулось,
Когда по листве сентября
Уходит недолгая юность.
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
— Ах, если бы снова начать!
Когда догорает огонь,
Ладони усталые стынут.
Когда угасает любовь,
У сердца-холодные льдины,
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
—Ах, если бы снова начать!
Когда угасает звезда,
Она никогда не проснется.
Когда угасает судьба,
Но юной душа остается,
Тогда догорает свеча,
Приходит далекая память
И шепчет хмельными словами:
— Ах, если бы снова начать!
И прощанье, и плач — в параллель,
как паденью цветному, — капель,
этот цвет, как пятно на году,
от мозаики слепнешь... В ряду
виснут золото, яшма, рубин,
и уже остроту белых спин
на себе ощутила вода, —
так пронзает собой красота.
Скорость света обманчивей, злей,
на кону длины дней и ночей,
сны деревьев и рек, и земли,
как ни крась их и как ни ряди...
Неизменно, свершив оборот,
сединой покрывается год.
Когда ты загнан и забит
Людьми, заботой, иль тоскою;
Когда под гробовой доскою
Всё, что тебя пленяло, спит;
Когда по городской пустыне,
Отчаявшийся и больной,
Ты возвращаешься домой,
И тяжелит ресницы иней,
Тогда — остановись на миг
Послушать тишину ночную:
Постигнешь слухом жизнь иную,
Которой днем ты не постиг;
Рогатая овечка
бодает мне сердечко.
«Ату-её! Ату!»,
не-то беду найду.
Козёл бодливый на ходу
поймал овчинное «Ату!»
А я вперёд иду-иду
и всё кричу «Ату-ату!».
Хоть волк зубастый попадётся
моей атуке улыбнётся.
Я грозно прокричу «Ату!»
и без проблем домой дойду.
По лунной дорожке в лимонном ажуре
плывут облака.
Пернатую песню чуть слышно воркуют
два голубка.
Сломались часы на заброшенной башне.
Кровать-скамейка. На ней рожали…
Древесный запах заполнил дом.
Скрипели двери, будто скрижали
Писались тоненьким угольком.
Сходились гости. В руках – по стопке.
Спешили, видно, на огонёк.
Слова и Слово бросали в топку.
А на дощечке спал мотылёк.
Сражались мысли на поле битвы.
Пищали мыши на чердаке…
А к сердцу близко
Дрожал, как листик,
Листок с молитвою в левой руке.
Гремели кружки. Горели свечки.
Смеялись люди. Им невдомёк,
Что Божий Ангел достал из печки
С горячей кашею чугунок…
Роняло небо за слезой слезу,
Деревня милая лечила раны,
Пил на полях смурной закат росу
И снова я стоял на самой грани.
На грани в бездну, в сотканную тьму,
С пустою охмелевшею душою,
И сам не знаю, Отче, почему
Я разминулся на пути с Тобою.
Прости, Отец, меня в несчётный раз,
Души не заживают злые раны,
Но верю я, что из небесных глаз
Рассвет прольётся чудный и багряный.
Сердце — в тисках:
дух поёт, не смолкая.
Грех — в завитках:
корчится досаждая.
Жажда зовёт —
полночь всё ближе, ближе...
Боль — изживёт,
болью старайся выжить.
Судеб разлёт
нас наделяет властью.
Радостен взлёт,
адость и есть счастье.
Голосом — ввысь:
наперерез страху,
голосом длись —
песнь одарит взмахом.
Ни пифия, ни гуру, ни пророк -
Всего лишь путник на степной дороге.
Юродствующий, нищий и убогий.
Не выучивший вовремя урок...
Сума полна — всё травы-корешки,
Пригоршня песен, слёзные отвары...
Мне самому то — и не надо даром.
Я раздаю — настойки и стишки.
Я проповедей — сроду не читал.
А исповедь... кому оно какое...
Отнюдь, не вышло из меня героя.
И не случилось то, о чём мечтал.
«Ши Ши ши ши ши» — стихотворение на классическом китайском языке, написанное в шутку знаменитым китайским лингвистом Чжао Юаньжэнем (Zhào Yuánrèn). Название можно перевести как «История про то, как человек по фамилии Ши поедал львов». Все 92 слога стихотворения читаются как ши в одном из четырёх тонов. Текст, записанный на классическом китайском, понятен большинству образованных читателей, но скорее в иероглифическом варианте, а не на слух. Более чем 2500-летняя история изменений произношения привела к большой степени омофонии в классическом китайском, в результате чего при произнесении вслух на пекинском диалекте или при записи в фонетической системе он становится абсолютно непонятным.
Ты произносишь слово
где-то в далёком прошлом,
Словно зерно бросаешь
в будущее – навсегда.
Жизнь прорастёт мгновенно
нитью – простое в сложном.
Сохнут на ткани жизни
Разжившись где-то орехом, довольная ворона полетела на колокольню. Устроившись там поудобней и придерживая добычу лапой, она принялась яростно долбить клювом, чтобы добраться до лакомого зернышка. Но то ли удар оказался слишком сильным, то ли ворона сплоховала, орех вдруг выскользнул у нее из лапы, покатился вниз и исчез в расселине стены.
— О, добрая стена-заступница! — слезно запричитал орех, все еще не пришедший в себя от жестоких ударов вороньего клюва. — Не дай погибнуть, сжалься надо мной! Ты так прочна и величава, у тебя такая красивая колокольня. Не гони меня!
Колокола глухо и неодобрительно загудели, предупреждая стену не доверяться коварному ореху, так как он может оказаться опасным для нее.
— Управы на вас нет, бездельники! — не выдержала как-то рабочая пчела, урезонивая трутней, летавших попусту вокруг улья. — Вам бы только не работать. Постыдились бы! Куда ни глянь, все трудятся, делают запасы впрок. Возьмите, к примеру, крохотного муравья. Мал, да удал. Всё лето работает в поте лица, стараясь не упустить ни одного дня. Ведь зима не за горами.
— Нашла, кого ставить в пример! — огрызнулся один из трутней, которому наскучили наставления пчелы. — Да твой хвалёный муравей губит семена каждого урожая. Этот крохобор тащит всякую мелочь в свой муравейник.
Бездельника хлебом не корми, а дай порассуждать, да и в умении очернить других ему не откажешь. Он всегда готов найти оправдание собственной никчёмности.
В связи с проводимым курсом на «евроинтеграцию» правительство Сербии планировало 28 сентября 2013 года провести в центре Белграда гей-парад. Однако сербскому народу во главе с политическим движением «Двери» удалось отстоять семейные ценности и убедить правительство не проводить данное мероприятие. О том, как этого удалось достичь рассказал представитель Всемирного Конгресса Семей в России и СНГ, посол Всемирного Конгресса Семей в ООН Алексей Комов.
— Алексей, что происходит в Сербии из-за взятого правительством этой страны курса на евроинтеграцию?
— После трагических событий 1999 года правительство Сербии находится под контролем западных элит. Проведение гей-парада лучше всего могло бы показать т.н. «цивилизованному» миру, что Сербия движется к «европейским ценностям», которые включают в себя секспросвет в школах, размывание традиционной семьи, терпимость к пропаганде гомосексуализма. При этом подавляющее большинство сербского народа категорически против гей-парадов. В Сербии очень сильны православные взгляды. Сербы за Православие, за Россию, что идет, конечно же, вразрез с политикой власти.
Повышенный интерес к теме частоты исповеди, регулярности приобщения Святых Христовых Таин является хорошим индикатором оживления духовной жизни и важным показателем качества христианской жизни православных.
Однако надо понимать, что проблемы лежат гораздо глубже вопросов собственно канонического и уставного характера. Сложившаяся на сегодняшний день практика, когда исповедь является абсолютным условием для допуска к причастию, и право определять, достоин ли человек принять Христовы Тайны или же не достоин, целиком и полностью возлагается на священника, является исключительной особенностью Русской Православной Церкви. Практика эта сложилась в конкретных исторических условиях, поэтому нет смысла её механически упразднять: это приведёт только к ухудшению общей духовной картины, а не к ее улучшению.
Прежде всего, необходимо разобраться с основными предпосылками.
(Сокращённый вариант)
Он был заблудившийся странник,
Каких-то не наших миров.
Немного печальный и странный
Пастух деревенских коров.
Водил их за речку к безбрежным
Озёрам травы луговой,
И пение дудочки нежной,
Неслось над зелёной волной.
Выйдя, ты привыкаешь не щуриться, света излишне,
ну, а вчера еще так не хватало, не было слышно
шороха, звуков, пения птиц... Дни ожиданий...
А поменялось лишь время года. У окон зданий,
вернее, за каждым из них, происходит все то же:
молча свергает один другого, — люди похожи...
Часто дыши, воздуха столько, — не взвесить,
пей его жадно, как ребенок, — полезное месиво.
Кто-то сказал мне недавно: будь как ребенок...
СвЯты слова, их любовно с небесного трона
в ухо и сердце вложили Матфею-пророку,
он и принес эту весть нам, осмыслив глубóко...
Евангелие от Матфея 18:3
...если... не будете как дети, не войдете
в Царство Небесное
