О любви, говорят, сказано уже всё, только не всеми. Такое это чувство особенное, что каждый норовит сказать о нем хоть что-нибудь: кто словом, кто делом.
Солнце посылает земле свои лучи, признаваясь таким образом ей в своей любви, и эта любовь пробуждает все вокруг, предлагая миру отозваться любовным эхом, тысячами разных голосов и отголосков.
Мир полон любовью настолько, что даже дома рассказывают друг другу романтические истории...
Все согласны в том, что ещё ни одна книга не произвела столько разнообразных толков, как «Выбранные места из переписки с друзьями». И — что всего замечательней, чего не случилось, может быть, доселе ещё ни в какой литературе — предметом толков и критик стала не книга, но автор. Подозрительно и недоверчиво разобрано было всякое слово, и всяк наперерыв спешил объявить источник, из которого оно произошло. Над живым телом ещё живущего человека производилась та страшная анатомия, от которой бросает в холодный пот даже и того, кто одарен крепким сложеньем.
Известно, какое сильное влияние имели Кавказ и Грузия на вдохновение Лермонтова. Ими внушены: «Хаджи Абрек», «Демон», «
МОЛИТВА
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред Твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в свете безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Теплой Заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную —
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
1837
-1-
Вне Церкви Божьей жизни не бывает
И в Ней спасение людей заключено.
В Ней правда Божья вечно обитает,
Лишь в Церкви свет, а вне всегда темно.
Собрание святых мы Церковью зовём,
В Ней воскресение из мёртвых происходит.
За благодатью в Церковь мы идем,
Там нас любовь и истина находят.
Где нет любви, там произвол царит.
Друг друга люди там не уважают.
Где каждый о своих заслугах говорит,
Там люди в темноте ещё блуждают.
В Христовой Церкви мир и тишина,
Небесной радостью наполнена Она.
-2-
Столп утверждения и истины основа,
Для верных всех – заботливая Мать,
В ней слышим мы Божественное слово
И Бога учимся на деле познавать.
Горчичное зерно, закваска мира,
Свет, просвещающий ночную тьму.
Лишь Церковь устоит против вампира,
Людей завлёкшего в свою тюрьму.
Страстями мир повязан сатаною.
Подлец весь мир враждою напитал.
Но Церковь-Мать с Христом – Её главою
Нам для спасения Отец послал.
Это фрагменты из романа (полный объем 490 000 знаков), который в прошлом году попал в отборный список премии "Александр Невский". Вручение наград проходило в Шереметевском дворце (Санкт-Петербург). Сейчас готовится второе издание и украинский перевод...
Книга первая
Часть первая. Ножкин и др.
Двор
— Мазила! Да кто ж так бьёт! Надо щёчкой, а ты носком! С двух метров!.. По пустым воротам!.. Эх!..
— Гусь, ну чего орать? У тебя тоже прошлый раз мяч в штангу срезался…
— Зато я уже два заколотил, так что не выделывайся, а то вообще с поля выгоню!
— Не выгонишь!
— Это почему?
— Потому что мяч заберу…
— Семякин, а ты жила!
— Кто жила?
— Ты жила!
Когда, в одежды правды облачась,
Дух осужденья в сердце проникает,–
Грехов людских губительную грязь
Он вглубь меня настойчиво вбирает.
Приняв практичный рассужденья вид,
Врагов коварных рядом он рисует;
Он искру самых мелочных обид
В великий пламень ревностно раздует.
Он будет мне лукаво предлагать
Круг бытия без всех прикрас увидеть,–
А, между тем, научит зла желать,
Научит мир винить и ненавидеть…
И рухнет все, и станет все не так:
Вот совесть к Богу больше не взывает,
И свет любви иссяк… и правит мрак,
И все живое в сердце умирает.
2009
Когда молитву творишь устами,
Но сердце здесь, на земле, осталось,
Но ум блуждает в беспечной дали,
Но тело в лености искривлялось,–
Тогда, как правило, мочи нету
Воззвать со властью к своей природе:
Опомнись, разве молитва это?!
К какому «богу» она восходит?!
2009
Предлагаю вниманию омилийцев и гостей сайта фрагмент еще незаконченного романа «Илья Муромец и Лихо Одноглазое». Книгу «Илья Муромец и Сила Небесная» пока достать нельзя. Первый пятитысячный тираж полностью разошелся, но скоро будет второй. А когда закончатся работы по переводу на украинский язык, то и третий…
КНИГА ПЕРВАЯ. ПОХИЩЕНИЕ
Часть первая
ВИЛЕН
Глава 18. Колдунья
Оставшись один, Зайцев после мучительных размышлений решил к целительнице не ходить. Несмотря на повальную моду, он скептически относился ко всякого рода экстрасенсам. Особенно же его раздражали Анатолий Кашпировский и Аллан Чумак, которые, как чёртики из табакерки, выпрыгнули на телеэкраны в конце 1980-х.
- 1 -
Найти себя в Мистическом Христе
Стремитесь в этой жизни скоротечной.
Не предаваясь собственной мечте,
Себя приготовляйте к жизни вечной.
Христово Тело строится из нас,
Любовью всех друг к другу прикрепляя,
Услышит ухо и увидит глаз,
Как Бог святых по смерти прославляет.
Мы, в меру возраста Христовой полноты,
Прийти должны, пройдя чрез искушенья,
Божественной достигнуть высоты,
В любви найти свое предназначенье.
Дарить старайтесь радость для других,
Освобождаясь от страстей своих.
- 2 -
Как волю Божью о себе узнать?
Свой долг пред ближним как смогу исполнить?
Как самому себе мне не солгать?
Как мне любовью жизнь свою наполнить?
Как Божьей правды мне всегда держаться?
Свободы от страстей как мне достичь?
В плен к падшим духам как мне не попасться?
И как врагов своих мне полюбить?
От зависти как мне освободиться?
Как жертвовать собою для других?
И в Бога как душою всей влюбиться?
И не делить людей на близких и чужих?
« Не оставлю тебя и не покину тебя» (Евреям 13:5)
Выслушай меня сегодня, Боже!
Разделилось сердце пополам
Чёрно-белым цветом и, похоже,
Это сразу видно по глазам.
Стали молчаливыми рассветы
К тихим и бесхитростным словам.
Я искал и не нашёл ответы,
Если хочешь, помоги мне Сам,
Чтоб душа и думать не посмела,
Будто нет ответа у Зари,
Обнови мне сердце цветом белым,
Ну, а чёрный…чёрный убери!
Ложь, она ведь даже не краснеет,
И не может посмотреть в глаза,
Ни о чём особо не жалеет,
Каждый день меняя голоса…
Знаю – вопреки – всегда опасней,
Обломают так, что и не встать,
Только без Тебя ещё ужасней,
Даже руку некому подать…
2010-11
Когда хандрит души моей погода,
И сердце к разговорам не лежит,
Я молча собираюсь на природу,
Душа моя сама туда спешит
И покидая тихо эти стены,
Приевшийся квартиры городской,
Я радуюсь хорошим переменам,
Которых не хватает мне порой
И вот уже вдали родная крыша,
И город весь остался за спиной,
И я уже намного лучше слышу,
И обнимаюсь с синей тишиной
Мой тихий лес – души моей отрада,
Давай опять пошепчемся с тобой.
В такие дни мне ничего не надо,
Я просто отдыхаю здесь душой
Играй же мне, как музыкант на скрипке,
Я так люблю свободный дух лесной,
Ты видел лес, души моей улыбку,
Которой нет в квартире городской..
Когда хандрит души моей погода
И сердце к разговорам не лежит,
Я молча собираюсь на природу,
Душа моя сама туда спешит..
С чего начать мой ответ на ваше письмо? Начну его с ваших же слов: «Опомнитесь, вы стоите на краю бездны!». Как далеко вы сбились с прямого пути, в каком вывороченном виде стали перед вами вещи! В каком грубом, невежественном смысле приняли вы мою книгу! Как вы её истолковали! О, да внесут святые силы мир в вашу страждущую, измученную душу! Зачем вам было переменять раз выбранную, мирную дорогу? Что могло быть прекраснее, как показывать читателям красоты в твореньях наших писателей, возвышать их душу и силы до пониманья всего прекрасного, наслаждаться трепетом пробужденного в них сочувствия и таким образом прекрасно действовать на их души? Дорога эта привела бы вас к примирению с «Вы сгорите, как свечка, и других сожжёте! жизнью, дорога эта заставила бы вас благословлять всё в природе. Что до политических событий, само собою умирилось бы общество, если бы примиренье было в духе тех, которые имеют влияние на общество. А теперь уста ваши дышат желчью и ненавистью.
Cмотрело небо синее, смотрело
И начертило в сердце моём круг:
Я не имею, как земля, предела
И где б ты не был – ты по центру друг…
Когда печаль по кругу сердце гонит
Ещё чуть-чуть и выйдешь за межу,
Ты протяни ко мне свои ладони –
Я в них кусочек солнца положу…
Когда мне вдруг здесь больно станет,
Среди нелёгких этих дней,
Иль аноним какой достанет
Унылой глупостью своей,
Я нарисую в сердце домик,
Где вместо окон – витражи,
Там будет всё, что нужно, кроме
Коварства, подлости и лжи.
И светлый ангел мой с цветами
Необычайной красоты,
С большими синими глазами
Невыразимой доброты.
И боль уйдёт, и станет легче,
И чёрная та полоса
Исчезнет в этот тихий вечер,
И улыбнутся Небеса!
2009
Посвящается балбесу, хвастающему
своим сотрудничеством в газетах
Некая муха летала по всем комнатам и громко хвастала тем, что сотрудничает в газетах.
— Я писательница! Я публицистка! — жужжала она. — Расступитесь, невежи!
Слыша это, все комары, тараканы, клопы и блохи прониклись уважением к ее особе и многие даже пригласили ее к себе обедать и дали взаймы денег, а паук, боящийся гласности, забился в угол и решил не попадаться на глаза мухе...
— А в каких газетах вы сотрудничаете, Муха Ивановна? — спросил ее комар, который посмелее.
— Почти во всех! Есть даже газеты, которым я своим личным участием придаю окраску, тон и даже направление!.. Без меня многие газеты были бы лишены своего характера!
Александр Петрович проснулся необычно взволнованный. Причиной тому был странный сон. Сны редко снились Александру Петровичу, тем более такие. Поэтому он, вопреки своей привычке, долго лежал в постели, смотрел в потолок и размышлял, чтобы это все могло значит. А приснилось ему будто он уезжает из дома куда-то на поезде. На перроне стоит жена, дочь и теща, и молча смотрят, как он вместе с вагоном медленно плывет вдоль платформы. Он же радостно им машет рукой на прощание, а другой отбивается от настырной проводницы.
- Пассажир, не хулиганьте! – кричит она, и своими цепкими тонкими руками пытается оторвать Александра Петровича от раскрытой двери.
Увиденное было необычно по двум причинам: первая, как уже было сказано, Александр Петрович, редко видел сны; а вторая – было что-то в приснившемся волнительное и даже, можно сказать, грустное.
...Перетерпеть, перестрадать,
Слезами горю не поможешь.
Мы рождены, чтоб умирать
И каждый день одно и то же…
Последний взгляд, последний жест
И Вечность входит отовсюду,
Могильный холм, железный крест,
Прощай.., а я ещё побуду…
Тут чей-то сын, там чья-то мать,
Здесь все равны и так похожи.
Мы рождены, чтоб умирать
И каждый день одно и то же…
И я ловлю твой взгляд, прохожий,
Мне каждый день уже, как стон,
И песнь у сердца: «Святый Боже..!»,
И Голос: «Лазарь! Выйди вон!»
Я стоял на берегу Голтвы и ждал с того берега парома. В обыкновенное время Голтва представляет из себя речонку средней руки, молчаливую и задумчивую, кротко блистающую из-за густых камышей, теперь же предо мной расстилалось целое озеро.
Разгулявшаяся вешняя вода перешагнула оба берега и далеко затопила оба побережья, захватив огороды, сенокосы и болота, так что на водной поверхности не редкость было встретить одиноко торчащие тополи и кусты, похожие в потёмках на суровые утёсы.
Погода казалась мне великолепной. Было темно, но я все-таки видел и деревья, и воду, и людей... Мир освещался звёздами, которые всплошную усыпали всё небо. Не помню, когда в другое время я видел столько звёзд. Буквально некуда было пальцем ткнуть. Тут были крупные, как гусиное яйцо, и мелкие, с конопляное зерно... Ради праздничного парада вышли они на небо все до одной, от мала до велика, умытые, обновлённые, радостные, и все до одной тихо шевелили своими лучами. Небо отражалось в воде; звезды купались в тёмной глубине и дрожали вместе с лёгкой зыбью. В воздухе было тепло и тихо... Далеко, на том берегу, в непроглядной тьме, горело врассыпную несколько ярко-красных огней...
В апреле 1879 г. Чехов в письме своему брату Михаилу советовал прочитать статью И. С. Тургенева «Дон-Кихот и Гамлет», которая на него самого произвела сильное впечатление. Тогда молодой Чехов не видел в окружающей его действительности Дон-Кихотов в тургеневском смысле слова, т. е. самоотверженных альтруистов, верящих в идеал. Но импонировал ему именно этот, дон-кихотовский тип людей. Таким образом, еще в начале своей активной литературной деятельности Чехов был настроен на серьезные размышления о высшей жизненной правде, о праведниках. Подтверждает это и более позднее (март 1886 г.) письмо брату Николаю, где излагается представление писателя о «воспитанных людях».
