Мы в духовной пустыне живем,
И в плену миражей – миллионы.
Лицемерие, злоба кругом,
Царство гнусных страстей и мамоны.
Правят деньги и глупая спесь
В сладком рабстве комфорта, гордыни,
А любовь, бескорыстие, честь,
Благородство – посмешище ныне.
А завтра скажут:
Вот, остался день...
И проживи его - как сам захочешь...
Смахну с души густеющую тень -
И скроюсь - в заповедности урочищ.
Не суетясь... Всё сделано уже...
И лучший стих написан, вероятно.
И истина откроется душе -
В лесной глуши,
средь голосов невнятных.
Трава подобна чистому листу...
И я в ней навсегда остатся волен.
Раскину руки... помолюсь Христу...
И прорасту - крестами колоколен.
Возможен только видимый покой –
В природе не бывает тишины.
Повсюду звуки музыки слышны –
Им не внимает разве что глухой.
С речитативом ивы над рекой
Вступает соло трепетной волны…
Возможен только видимый покой –
В природе не бывает тишины.
И там, вдали от суеты мирской,
В бескрайности небесной вышины,
Откуда звуки даже не слышны
И целомудренной душе людской –
Возможен только видимый покой.
Сквозь морозом налипшую наледь
Вижу в лунки в оконной слюде:
Мир исполнен ознобом усталых,
Сердцем заиндевевших людей,
Как спасения ждущих проталин.
Сердобольные слёзы не пряча,
Всеми лёгкими дую в стекло
Согревая заблудших, не зрячих -
Нет нужды расставаться с теплом
Для спасения ближних.
И, значит,
Кто борьбу и голгофские стоны
Внял за фарс — тот умён и хитёр...
Скоро к публике выйдет с поклоном
Ловко смерть разыгравший актёр.
Густо пахнущий одеколоном.
За прошлый год, когда я бесед вовсе не вел, я старался продумать и прочувствовать то, чему научился, вернее, чему меня научили за многие-многие годы. И мне хочется теперь с вами поделиться именно этим — что за этот год у меня собралось на душе. Как обычно, мои беседы не будут организованными, академическими беседами, я буду с вами делиться тем, что постепенно, за многие годы, Бог положил мне на сердце.
Первое, о чем я хотел бы с вами говорить, хотя я не впервые к этой теме обращаюсь, — это молитва, но не с точки зрения техники, о которой вы можете прочесть в учебниках, в творениях отцов и в писаниях богословов, а с очень практической точки зрения, с точки зрения человека, который хочет найти путь к Богу.
Какое счастье - высь раскрыть
В молитвах робких и не частых,
И тихо прочь от скал уплыть
За нерастраченным участьем.
Какое счастье – вволю ждать
И сокровенное расправить,
Вступая в пламенную рать,
По зову сердца, а не праву.
Какое счастье – полюбить
И мерить мир смиреньем сердца,
Так словно боль земной судьбы
Лишь только к вере светлой дверца.
Весенний луч касался ласково ветвей
И тонкой нитью золотой струился в дом.
Сливался в танце мир причудливых теней
И лёгкой дымкой растворялся за окном.
Кружилась в небе нежно песня ветерка,
Как будто не было печали и забот.
И эта жизнь - всегда стремительно тонка,
Казалось всем, что не прервать её полёт.
И утопали взгляды в чаше дивных роз,
Сердца стучали, подбирая чей-то ритм.
А в поднебесье пролилась река из слёз -
Была беда тогда предчувствием твоим.
Осенний ветер леденящею тоской
Порвал лучи надежды, сотканные в ряд.
Где этот солнца свет, придуманный тобой?
Остались тени у заброшенных оград...
* * *
Посмотри, как порхает в степи мотылёк,
Как торопится к солнцу весенний цветок...
Посмотри и подумай, мой друг, на досуге:
Может, день твоей смерти не так уж далёк?
Я боюсь дышать и смотреть на свет,
Я боюсь узнать, что Бога нет.
Я боюсь любить и любимой быть,
Я боюсь о главном позабыть.
Я боюсь родителей и детей,
Я боюсь даже мёртвых костей.
Я боюсь пропасть и боюсь дойти,
Я боюсь остаться и уйти.
Я давно хотела написать о ней, но не решалась. Сейчас же напишу. Видимо пришло время.
Я встретила её в Сергиевом посаде весной 2005.Тот год был непростой для меня. Я училась в иконописной школе и из-за неправильной духовной жизни сильно подорвала своё здоровье. Я чувствовала, что нахожусь на гране, и мне нужна помощь. А просить о помощи я по гордости своей не желала. Да и не знала, кто мог бы мне помочь.
Тогда я впервые и увидела её. Она медленно шла на костылях по дорожке возле Академического сада. Седая, в белом платке. Глаза прищурены, будто слепая. Но идет сама. И чему-то улыбается. И помню, я подумала: "Чтобы не погибнуть в своем нереальном мире, мне нужно заботиться о ком-то. Например, об этой бабушке". Так началась наша длительная дружба.
Лечу по трассе к Тебе, Родная!
Со своей болью, с бедой своей.
Душой и сердцем я уповаю
На Твой покров моих скорбных дней.
Всё растворилось, как дым в тумане,
Как воск от свечки, как лёд в воде.
Мгновенно стёрлись реалий грани –
Лечу к Тебе я, спешу к Тебе!
Душа-голубка летит быстрее,
Чем я во плоти телесных риз.
К Тебе, Родная, к Тебе, скорее!
Горé молитву возносит низ.
Всё ближе, ближе… стрекочет сердце…
Глотаю слёзы, и в горле ком.
Хочу укрыться, хочу согреться
В неопалимом огне Твоём.
Отсчёт пошёл, я в цепочке длинной,
Молюсь и каюсь, благодарю…
В немом молчанье, степенно, чинно
Мятежным сердцем проговорю:
«Прости, помилуй!», и в ноги кинусь,
В земном поклоне я пред Тобой.
Застыло время, и я не двинусь…
Молитва льётся – молюсь душой.
…За сотни вёрст Ты от нас, Царица.
И в то же время всегда средь нас.
Какая радость, что Плащаница
Для душ скорбящих близка сейчас!
25.09.12
«Людям невозможно дать чужие крылья — они должны вырастить свои»
Монах Симеон Афонский
1. Стяжи истинную чистоту сердца — не допускай ни одной блудной мысли.
2. Мир — это область предательства, и если в нем жить, его законы неизбежно распространяются на его последователей.
3. Люди сами ограничивают свою жизнь теми ограничениями, к которым они привязались и которые не желают оставить.
4. Чувство родины нам дает только Бог, и никто иной, поэтому Сам Бог и есть наша истинная небесная Родина.
5. Жизнь — это учебник, который закрывается только с последним вздохом.
6. Если сумеешь оставить воспоминания, сумеешь начать жить новой жизнью, которая всегда пребудет с тобой и никогда не отнимется от тебя.
7. Если хочешь подражать Христу, — оставь все; если хочешь подражать миру, — оставайся в миру.
8. Если хочешь полюбить всем сердцем Бога и ближнего, — не люби мир; если любишь мир, как сможешь полюбить Бога и ближнего?
«Но требуется же какое-нибудь доказательство... - начал Берлиоз...»
/М. Булгаков «Мастер и Маргарита»/
I.
Это очень похоже на чудо -
Пряник лакомый библиозалов:
Подзабытый отец к детям блудным
Сквозь границы миров навязался.
Непорочно от девы невинной,
Неизвестным учёным законом,
Приобрёл одарённого сына
Для борьбы с архаичным драконом.
Однажды я задумалась над тем, что только тот, кто живет в большом городе, знает, что такое одиночество.
Люди слишком заняты собой, своими проблемами, чтобы услышать крик о помощи. Нас всех "затрепало". Часто мы не знаем, кто живет с нами в одном доме, на одной лестничной площадке. Кто эта девочка, просящая милостыню на люке канализации? Почему этот старик на проезжей части? Чей малыш плачет на скамейке? Идет и идет людской поток, и нет ему конца. И хочется спросить:
— Люди добрые, куда вы идете? Зачем? Нужно ли вам это? Остановитесь! Посмотрите вокруг себя.
А ведь ничто не изменится вокруг нас, пока мы не начнем работать над собой, сейчас и сегодня. Изменим себя, и изменится наш мир.
Welcome to Hell * ! написано углём
На каждой из визиток Люцифера...
Всё, вроде, видим, но... не сознаём
Что рушится весь мир, не только вера...
Ну как же так, а ? Hell already here ** !
Не отсидишься за глухим забором...
Возьмёт своё не ложью, так напором
Сидящий в левом ухе Люцифер...
Welcome to Hell ! Пожалуйте к огню !
Зазывно пляшет пьяная кухарка...
Замёрзли по дороге ? Будет жарко !
Кладите меч... снимайте и броню...
К огню !
* welcome to hell - добро пожаловать в ад
** hell already here - ад уже здесь
Листья по ветру летят,
По асфальту шелестят.
Разноцветные такие:
Красно-
желто-
золотые.
Полетали, а потом
На траву легли ковром:
Ярким, праздничным таким,
Красно-
желто-
золотым.
По ковру
идем,
шуршим ...
СЛАВА БОГУ!
Ничего, что ночь меня тревожит —
слава Богу, стражник не треножит,
и на месте мятый кошелек,
я шагаю, ох, как я шагаю,
из шагов я жизнь свою слагаю,
слава Богу, путь мой недалёк...
Я расстался с прежними врагами,
Я прошел неслышными шагами
По тропе, по шаткому мостку,
Над землей, над шумным водопадом,
Я с собой сражался, словно с гадом,
Прижимая правую к виску...
Он всё ходит кругом неотступно, устало, упрямо.
Скрипом будит район, сквозь проёмы оконные смотрит,
Греет руки свои в свежих грудах вчерашнего хлама
Полоумный шатун — повелитель деяний-лохмотьев.
С удовольствием мнёт он корявыми пальцами рухлядь -
Автор и костюмер для навязчивых пьесок Морфея...
Если мы в ткани дней оставляем ошибки-прорухи -
Ветхий Хронос-скупец сохранит для потомков трофеи.
И пока вплетены поголовно в порядок зловещий
И объяты дотла мы сноровкой седого менялы,
Станем скряге сдавать только чистые, тёплые вещи -
Может брошенный кто в холода сочинит одеяло...
Как же мне не светиться?
Как же мне не лучиться?
Пусть раздавленной птицей
жизнь в груди всё ж ютится.
Счастье струйкой кровавой
всё же брызжет — из раны,
брызжет мимо карманов.
Скоро проще я стану:
опечаленный остров —
сердце — выйдет из строя.
Жизнь окажется правой,
не сдаваясь без боя.
В последнее время я часто вспоминаю её…
Помню так ясно, как будто мы простились только вчера. Даже яснее. Ведь наша память, как вода в колодце, с годами всё лишнее оседает, а суть становится чище и прозрачнее. И видится то, что тогда, в настоящем, прошло мимо, не заметилось, не понялось.
-Valentina! – протягивает мне свою узкою ладошку миниатюрная женщина с утонченной северной внешностью. Валентине на вид лет тридцать пять – тридцать восемь. И лучезарные морщинки возле глаз очень ей идут. Особенно когда она улыбается – тогда морщинки становятся солнышками, два солнышка на её лице. А сейчас она улыбается, протягивая руку. Сама она очень хрупкая, но её имя значит – сильная.
Валентина приехала в Россию на три месяца вместе со своим мужем и маленьким сыном Михаэлем. Мужа-профессора богословия – пригласили прочитать курс лекций для студентов Семинарии, а Валентина желала взять несколько уроков по иконописанию в нашей школе. И так вышло, что я – сама первокурсница на тот момент - была единственной ученицей, свободно говорящей на английском языке. Русского Валентина не знала.
