Омилия

Повесть о священномученике Никодиме Белгородском

Я впервые увидел этого человека, когда мы с отцом в очередной раз пришли в Свято-Троицкий монастырь. Мы ходили туда часто. Потому, что в тамошнем соборе, точнее, в склепе, находившемся в юго-западной части этого храма (чаще его называли не склепом, а «пещеркой»), покоились мощи Святителя Иосафа Белгородского. В ту пору он еще не был причислен к лику святых. Хотя не только мы, белгородцы, но вся Россия уже второй век почитала его, как святого подвижника. Вот и мой отец, Иоанн М-ский, второй священник кладбищенского Никольского храма, сколько я себя помню, всегда называл Святителя Иоасафа святым чудотворцем. Еще бы! Ведь он убедился в этом не из книг и не с чужих слов, а на собственном опыте:

В исправительно-трудовую колонию приехала по полученному редакцией письму, разбираться в одной незадавшейся трудной судьбе. Таких судеб здесь – множество, и все – незадавшиеся, все – трудные. И тяжелым кажется к концу командировки распухший от записей блокнот, потому что в этих записях спрессованы чужие беды, мрак отчаяния и робко пробивающаяся через него надежда на чью-то помощь. Да еще желание справедливости, о которой вряд ли вспоминалось в той, вольной жизни, когда воровали, били, грабили. Теперь вот приходится ответ держать. Ко многим ли в этой обстановке приходит, пусть позднее, но раскаяние?
Этот вопрос я задавала сопровождавшему меня по зоне офицеру ИТК.
— Не скажу, что ко многим, — ответил тот после короткого раздумья. — Но все же с тех пор, как здесь храм открыли, ставших на путь исправления больше стало. Я в колонии семь лет работаю, мне есть с чем сравнивать.
— В колонии – храм? – удивилась я.

В скерцозном танце проходимца-ветра
Увидела деревьев я мученья:
Содрал покровы  лиственного фетра
Авантюрист в азарте приключенья.

Он обещал тепло объятий юга,
Обманно оросив их нежной влагой,
А следом обернулся зимней вьюгой,
Блаженно упиваясь властью мага.

Прося пощады, бедные созданья
Взывали к небу голыми ветвями…
О, если б знали: ветра обещанья
Скуют их станы хладными цепями!

Сегодня, мой друг, я хочу поговорить с тобой об устройстве нашего храма. А если сказать проще — о том, каков наш храм внутри, из каких частей он состоит, что в нем находится.

Ты уже знаешь, что храм — это дом Божий. Скажу тебе по секрету: Божий дом устроен почти так же, как устроены наши с тобой дома и квартиры. Да, да. В доме у Бога, как и у нас, есть прихожая, гостиная и кабинет. Только, конечно, они называются иначе. И несколько иначе выглядят и используются, ведь все-таки хозяин в храме — Сам Бог.

Итак, держи меня за руку — мы отправляемся в храм.

Стих серьезный – это папа
Маму Лирикой зовут
Есть ещё у них стишата –
Каждый страшный баламут.
Самый маленький стишонок
Уже любит сочинять:
Еле вылез из пелёнок,
Скушал папину тетрадь.
Тот стишонок, что постарше
Сам уже поэт большой.
Сочиняет он лишь марши
И стоит вниз головой.
Стишок третий – самый взрослый:
У него уже свой слог:
Задаёт он всем вопросы,
Хоть бы кто ответить смог…
Так живёт  семейство это
В доме пять Проспекта Слов.
Очень радостное действо -
Навещать семью стихов.

На рассвете
               раздувает ветер,
словно парус, синий небосвод.
И, качнувшись, в розоватом свете
новый день навстречу мне плывёт…

Новый день, свободный и безгрешный,
улыбаясь, смотрит на меня.
А в душе
            поёт о чём-то нежно,
как надежда, светлая струна…

2007 г.
 

«Каждому необходимо иметь место и кого-то, к кому можно пойти в трудную минуту».
(М.Ф. Достоевский)

Вы спрятали глаза, как будто душу
Прикрыть нельзя залатанным платком.
Я вашу жизнь собою не нарушу,
И не пролью печаль в ваш тихий дом.

Вы спрятали свой мир от лишней боли,
От попрошайки-совести своей.
Я знаю вкус той драгоценной соли
И потому так неразлучна стала с ней.

Перевернуто все в этом мире:
То, что нормой всегда быть должно,
Исключеньем является ныне,
Грех и мерзости – «норма» давно.

Что с того, что нормальной считают
Эту жизнь по законам страстей?
Бог иной нам Закон предлагает,
Норма – в Истине лишь – во Христе.

Всей душой ко Христу устремляясь,
Очищая сердца от грехов,
Мы поймем, всем прощая и каясь:
Нормой может быть только любовь.

На перекрестье оживлённых улиц,
Где горожан – бурлящая река,
Застыла изваянием, ссутулясь,
Фигурка в чёрном с ящичком в руках.

Монашенка не просит подаянье;
«Помилуй, Господи!»— твердят её уста,
А сердце знает: только послушаньем
Откроются спасения врата.

Заметки в дневнике после чтения святых отцов.

В каждом из нас
            есть частичка от пламени
чистой таинственной Божьей любви.
Созданы мы
                  по подобию Божьему,
связаны с Ним все стремленья мои.

С Богом в молитве общаешься искренне,
душу открыв, всю себя – без прикрас.
И получаешь
                  помощь таинственно,
Он исцеляет от немощей нас.

Если в нас – зло,
                      то не чувствуешь Божьего:
нету с Ним сходства,
                                отвергнуты мы,
в нас не сияет Божественный промысел.
Зло
    отделяет
               от Божьей любви.

Трехдневность Воскресения в Пророчестве и Богослужении

После своего Воскресения, Иисус Христос объяснил своим ученикам: “так написано, и так надлежало пострадать Христу, и воскреснуть из мертвых в третий день” (Лк.24:46). Пророчество и исполнение Его Воскресения на третий день - одно из главных вероучений христианства. Церковь считает, что этот срок относится не только к Христу, но к людям, чьи души вознесутся к небесам на третий день своей кончины. Самое знаменитое таких душевных вознесений – Успение Богородицы. Эти учения в частности отражаются подготовкой к Божественной литургии в воскресенье и поминовением усопших в третий день их покоя. «Таинственная и неизглаголанная причина» этого числа возложена в Крещении.[1]

Городские картинки
Нарисует мне осень,
А зима мне подскажет
Где белил мне достать.
Только точного слова,
Мне не надо другого,
Только точного слова
Мне нигде не сыскать!

Восход лилово-розовый
На небе не унять.
В огне лучистых всплесков
По небу мчится рать
Проворных галок чёрных
Очерчивая круг,
Остановись, прохожий,
Взгляни на небо, друг!

Россию любит Бог!
Рассыпал соли впрок
Он по тропинкам  русским,
Чтоб жизнь нам пресной не казалась!
Но эта Соль вкусней всего на свете.

Чудно  зимнею порою:
Лес окутан тишиною,
Иней легкий серебрится,
Снег алмазами искрится.
Шубки снежные на елях,
А  березки – в шалях белых.

Только шумно на опушке –
Веселятся там зверушки:

Уходит день… А как он был прозрачен,
Как бел и чист!
И в суете – утрачен.
На что потрачен
Богом данный лист?
Его могли стихи мои украсить
И радость светлая, и наше пониманье.
Возможности так были велики!
Но лучшим намереньям вопреки
От планов тех – опять одни названья.

Белый снег превратил кусты и деревья в таинственные фигуры и сказочные существа. Под солнечными лучами снег поблескивал и мерцал, словно по нему кто-то рассыпал бисер. Заяц Лопушок переоделся в нарядную белую шубку, белка Рыжуля, по ее собственному выражению, "наконец-то как следует распушистилась", а лягушонок Квак сладко заснул до самой весны.
Ежевичная поляна превратилась в площадку для разнообразных зимних забав.
Лопушок с Рыжулей уже построили двух снеговиков и снежную крепость, а теперь собирались устроить сражение снежками. Звали с собой Мусю, но она не вышла. Мышке было совсем не до развлечений: ее мама заболела.

Мои глаза слегка печальны,
Слегка болит моя душа,
Навек с Отчизной обвенчаюсь,
Чтоб вдаль лететь быстрей стрижа.

Мои белёсые просторы
Хочу увидеть сквозь века…
Следы кабаньи, лисьи норы,
Густую чёлку тростника.