Омилия

В день памяти святого

История жизни и подвигов святого Георгия пришлась на конец третьего века, на времена процветания язычества.

Множество чудес совершил он и после своей смерти.

Чудотворец, равностоятель пророков, сожитель ангелов, соревнитель апостолов, твердейший адаманта – так величают Георгия в святых книгах.   

***

Мне, не расставшейся с грехами,
Страстями, бременем отцов,
Мне, оттеснённой лопухами
От стен сверкающих дворцов,

Мне, утопающей в трясине
И замерзающей во льдах,
Мне, умирающей в пустыне
С песком, хрустящим на зубах,

Во мне и Чацкий, и Онегин,
Все Карамазовы, Левша,
Обломов, Чичиков, Телегин…
Как общежитие — душа.

Литературные герои,
К чему мне ваша толкотня?
Мне даже кажется порою,
Что меньше всех во мне меня.

Иногда хочется плакать…

У каждого, наверное, в священнической практике бывают такие моменты, когда молитва растворяется со слезами. Я не о слезе покаянной. Есть другие слёзы, и другая боль.

Разные люди приходят в храм. Кто с бедой и горем, кто с радостью… А кто-то со своей болезнью. И болезни тоже бывают разные. Испытывают нужду в Боге и беседе со священнослужителем и те, у кого диагностировали заболевание не физическое, а душевное. Пришёл ко мне мальчишка, которого знаю давно. Впрочем, уже взрослый человек. Да, я знал о его болезни. Но… Когда таковая прогрессирует просто на глазах, когда перед тобой живая иллюстрация к учебнику… Вот эта беда и вызывает слёзы. И ведь, такой он не один. Но, в какой-то мере, этот визит стал отправной точкой к написанию этой статьи.

Вглядываясь в жизнь, можно понять что угодно, и можно разучиться понимать всё, что казалось понятым. Жизнь даёт подтверждение любым, самым противоположным, убеждениям.

Иногда жизнь доказывает, что любви нет, что она есть только у верящих в неё и создающих её, т.е. она, если есть, то есть только потому в жизни человека, что он сам её создаёт. Не потому, что Бог не даёт, а потому, что не создающий её — теряет, роняет её, в лучшем случае, а в худшем — убивает её.

Посмотрев с другого ракурса, видишь любовь, которую человеку создать невозможно, и которая разлита в мире — в растениях, животных... И тут же отрицается любовь — жизнью же: все едят друг друга. Быть съеденным — это разве про любовь? Кому-то — да, кому-то — нет. Тому, кто съел, кстати, меньше всего кажется, что это про любовь, потому что на выходе будет нечто совсем далёкое от возвышенных слов и чувств.

Жили-были бомбы. Бомбы – не какие-нибудь, а боевые, ядерные. Сначала жили они на складе военных боеприпасов совершенно отдельно от прочих средств разрушения и уничтожения. Затем некоторые из них попали в Музей ядерного оружия. Эти бомбы очень гордились своим положением в обществе и ещё долго были бы о себе самого высокого мнения, если бы в один прекрасный день… Словом, человечество невольно опомнилось и однажды решило раз и навсегда избавиться от ядерного оружия, чтобы бесповоротно покончить с ядерной чумой. Вскоре, соответственно подписанному заинтересованными странами документу, все имеющиеся в наличии и дремлющие в запасниках ядерные, термоядерные, а также прочие бомбы и оружие того же назначения свезли на отдалённые необитаемые острова в океане.

Шествуя к цели, с судьбою споря,
Счастье желая снискать большое,
Мы закрываем глаза на горе
(Если, конечно, оно чужое).

Мы на словах воспеваем милость,
Только в делах от неё всё дальше.
Мы закрываем глаза на лживость,
Мы отверзаем врата для фальши.

В жажде достигнуть земного рая,
Мы забываем: в мiрском – коварство.
Мы закрываем глаза, встречая
Пошлость, бесчестье, разврат, лукавство.

Нас потому и не чтит удача,
Столько трудов, столько лет – всё всуе:
Мы закрываем глаза…
                                  А значит –
Шествуем к цели своей вслепую.

7.12.2012 г. 
 

Здесь, как всегда: свеча с дрожаньем
Пред светлым образом горит…
Вдруг слышу я как прихожанин
Другому тихо говорит:

«Мне в жизни многого не надо,
Успеть бы до скончанья века
Молитвой вызволить из ада
Мне дорогого человека».

Я не писал ни разу оду,
И тут сумел себя сдержать.
Но я к великому народу
Имею честь принадлежать.

Феномен души русской… он такой… широка душа наша. Менталитет у нас довольно-таки сплоченно-общинный, коллективистский, хозяйственный и, пожалуй, несколько консервативный что до традиционализма. Приверженность к родным отечественным традициям и обычаям у нас, что называется, в крови. Впрочем, широта эта души русской, порой бывает настолько широка, что предлог и повод для того, чтобы от души и вдоволь «ясти, пити и веселитися» (Еккл. 8, 15) ей бывает и вовсе не нужным.

Ну, а если повод есть, то будет совершенно «грешно», и даже, неуместно его игнорировать.

А ведь повод и в самом деле есть – и он включен в праздничную повестку каждого дня начавшейся седмицы как обязательный к исполнению. Ведь на дворе нынче масленица. С чем я вас, друзья мои, и поздравляю!

Я так любил смотреть на небо.
О, как мне нравилось оно!
Я верил в жизнь светло и слепо,
Как только в юности дано.

Теперь я выгляжу нелепо,
И мир вокруг совсем иной.
Теперь не я гляжу на небо,
Теперь оно следит за мной…

                                                                                          (окончание)

Шло время. И по мере того, как Вовка подрастал, набираясь знаний и ума-разума, на столе у него появлялись все новые и новые подарки от Георгия Андреевича – книги «Юность полководца», «Под знаменем «Башмака», «Айвенго»,  «Спартак», «В дебрях Уссурийского края», «Овод», «Повесть о настоящем человеке». То были книги об отважных воинах, путешественниках, первопроходцах, борцах за свободу. И Вовка со всем пылом юности страстно желал стать таким, как герои этих книг. Но больше всего ему нравились книги про ученых. В самом деле, ведь эти целеустремленные, самоотверженные люди делают великие открытия, меняющие к лучшему жизнь на Земле, изобретают новые приборы и лекарства, побеждают страшные болезни, осмеливаются дать бой даже самой смерти. И он, когда вырастет, тоже станет ученым!

* * *

Как успокаивается речная заводь, потревоженная брошенным в нее камнем, так и жизнь в доме Булыгиных, с отъездом Петра и Зои, казалось бы, должна была войти в прежнее русло. Однако этого не случилось. Спустя несколько недель в Чуб-Наволок пришла весть о том, что началась война с Германией. Вскоре в деревне не осталось ни одного здорового молодого мужика или парня – всех забрали на фронт, а их работа легла на плечи женщин, подростков и стариков. Увы, Вовкин дедушка, еще недавно легко и охотно трудившийся за троих, все больше слабел здоровьем и, приходя с завода на обед, норовил прилечь. Бабушка Анна Степановна с тревогой поглядывала на мужа… но чем она могла помочь ему? Только молиться за него. А это она и так делала каждый день, утром и вечером, прося у Бога милости и спасения своим родным, почившим и живым. Даже тем, кто не верил в Него, как Иван Никанорович, как их заблудшая дочь Зоя…

Моё родное захолустье,
Ты словно создано для грусти:
Кривые хаты, мокрый луг,
На лавках сборища старух,
Прибитых немощью к безделью;
Ночами жуткий плач совы.
Ничтожным поводом к веселью
Обрадуй, Господи!
Увы…

1983

О, детство, — ты подарок Бога,
Жить можно было не греша.
Ещё не ведала душа
Слов: страх, сомнение, тревога.

В окошке помню россыпь звёзд,
И помню бабушкины сказки,
И то, как мы с ней после Пасхи
Всегда ходили на погост.

Всё было так необычайно
И вместе с тем так быстротечно…
Всё светлой музыкой печальной
Осталось в памяти навечно…