Омилия

Староверов Сан Саныч, отставной преподаватель педучилища и закоренелый холостяк, сохранил себя. За семьдесят, но не огруз фигурой, не скрючился спиной, был по-прежнему легок на ногу, морщинки лишь мелкой сеточкой собирались возле его глаз. Всегда подтянутый, в строгом костюме, застегнутом на все пуговицы, при черной узкой селедке галстука и в белой шляпе он неторопливо вышагивал по улочке родного городка. Встретив старого знакомого, Староверов окидывал его бесстрастным взглядом холодных голубых глаз и вежливо раскланивался, приподнимая шляпу. Знакомцы, особенно из тех, которым доводилось в детстве играть с ним в лапту или в прятки, заискивающе улыбаясь, трясли ему руку, но прямую его спину провожали, глядя сурово, исподлобья:

- Ишь, от легкой-то жизни какой, не угорбатился! Все для себя да для себя! Не мы дураки...

Прежде, пока была жива мать, Староверов приезжал из райцентра в Городок часто. Но потом в осиротевший дом за всю долгую зиму он наведывался раза два-три. Взяв напрокат у соседей лопату, расчищал торопливо, без роздыха, снежные сугробы от дороги к калитке и бывал таков.

В монастыре святой Екатерины
Молитвенный покой и тишина.
И здесь, близ Купины Неопалимой
Остаться захотелось навсегда.

Манит своей безлюдностью пустыня,
Край горный, не приснившийся во сне.
Молитвами святой Екатерины
О снизойди покой к моей душе!

И горною предутренней прохладой
Так чуден африканский дикий край,
Остановись, мгновение, так надо...
Гляжу на солнцем залитый Синай.

Средь синих скал тропою узкой, тесной,
Спускаясь вниз лишь под ноги смотри,
Мелькнет вдали видением чудесным
Источник пресвятого Илии.

Но вот пора с святыней расставаться.
Прощай, прощай, пустынный дикий край!
Мечтой всегда мы будем возвращаться
К подножию святой горы Синай.
 

Лед. Морозно. Снег алмазным блеском
Освещает ночи благодать.
Свет звезды не гаснет Вифлеемской,
Что на небе можно увидать.

Ночь тиха, без шума и гуляний.
Видно не привык еше народ...
Так прекрасно Божье мирозданье,
Так мила природа от щедрот.

Лишь слегка пощиплет нос упрямо
Терпкий обжигающий мороз.
Хорошо пройтись пешком из храма.
В эту ночь рождается Христос.

В тишине ликует вся природа.
В мире торжество как никогда.
Хорошо, что в это время года
Празднично алмазны холода.

07.01.2009 г.
 

Не скрою я, милей мне стали звери,
Людская правда – пройденный урок.
Я плотно запер внутренние двери,
Моя душа закрыта на замок.

В мой дом стучат всё чаще и сильнее,
А я в ответ давно уже молчу.
Нет, я не злюсь, устал от «фарисеев»,
И просто одиночества хочу.

Мой ум летит, мечтатель окаянный,
И кто б его остановить помог,
И Гостем стать любимым и желанным,
Которому не страшен мой замок?!

Сегодня, когда после приема у блаженнейшего Владимира, прошло некоторое время по иному оцениваются, как слова сказанные нашим первосвятителем, так и сам факт беседы православных литераторов с главой УПЦ.
Надо учесть, что встреча это состоялась в преддверии Поместного Собора, события имеющего исторический характер. Собор избрал не только нового Патриарха, он своим решением выделил приоритеты будущих направлений православной миссии, где творческому, злободневному, понятному и с интересом читающемуся литературному произведению определено крайне важное место.
Именно о важности служению слову, в день нынешний и говорил с литераторами международного православного клуба «Омилия» блаженнейший митрополит Владимир и именно вопросу творческого воплощения слов веры и благочестия была посвящена встреча в издательском отделе УПЦ.
Естественно, центром этих событий было первосвятительское благословение главы нашей Церкви, но сегодня можно выделить еще две центральные проблемы, обсуждавшиеся в этот день, без которых реализация потенциала литературного объединения будет сложной.

Они вышли из вагона, помогли друг другу надеть рюкзаки и зашагали по платформе по ходу поезда, и он тотчас за ними тронулся, набрал скорость и исчез в темноте; они стали осторожно сходить по оледенелым ступеням с платформы, держась один за правый, другой за левый поручень, спустились и направились гуськом по узкой тропе вдоль железнодорожного пути. Молча друг за дружкой прошли с полкилометра до переезда; тут тропа влилась в грунтовую дорогу и они свернули по ней направо, в лес, стоявший стеной прямо метрах в ста от насыпи железной дороги. Шли теперь рядом, но все равно молчали. Луна освещала разъезженное полотно дороги и лес по обочинам, под ногами скрипел снег да изредка хрустели льдинки в колеях. Прошли с километр, как позади что-то страшно и тоскливо взвыло:

— У-уйди-и-и!

— Кто это, Митя? — спросил Яков, вздрагивая и оглядываясь.

— Да это ж поезд, Яша! Он всегда в лесу так страшно кричит, — ответил Митя.

— Это встречный, должно быть?

— Он самый.

— Зря я с тобой поехал. Ну да теперь все равно, на обратный поезд мне уже не успеть.

Плавно в синеве кружатся птицы.
Сколько в этом счастья, посмотри!
Я хочу на волю из темницы,
Где душа свободна, как они

Там в тебя камнями не бросают,
Зло не может жить на высоте.
Иногда душа моя летает
Над землёю, изредка, во сне…

На иконе идущая странница
В красной юбке и белом платке,
Милый образ твой мне вспоминается,
Мало знаю лишь я о тебе.

Бесприютной годами ходила ты,
Все сносила, мороз и жару,
Град своею молитвой хранила ты,
Посвященный святому Петру.

Добрым людям всегда помогала ты,
Обличала недобрых в грехах,
Для строительства храма таскала ты
Камни в женских несильных руках..

Ты и денно, и нощно трудилася,
Не давая душе отдыхать,
За заблудших и грешных молилася,
К Богу не уставая взывать.

На душе моей тучи осенние,
Уж от жизни не жду перемен.
Ты услышь меня, матушка Ксения
Сквозь дремотный и тягостный плен.

Ты прости меня, грешную, Ксения,
Я к тебе припадаю с мольбой,
Со слезами молю о спасении,
С безысходной и горькой тоской.

Я бы с просьбой наивною, детскою
Каждый день приходила к тебе.
Но, увы, далеко от Смоленского,
Я живу в многолюдной Москве.

Избалована жизнью с лет ранних я,
На молитву ленива всегда.
Днем и ночью ходила ты странницей,
Все сносила, жару, холода.

Не поощрять разъединенье
Тех, кто враждует меж собой,
Но стать орудьем примиренья
Великий Боже, удостой!

Всегда прощать, где обижают,
Соединять, где ссора есть,
Добра, где злоба управляет,
Крупицы малые привнесть.

Где ложь царит, дай силы правду
Великий Боже, мне сказать,
Где мало веры, дай мне разум
Сомненья цепи разорвать.

Дай силу подавать надежду
Тем, кто в отчаяньи, во тьме,
Огонь Любви в душе невежды
Зажечь дай, Боже, мудрость мне!

И не меня чтоб утешали,
Но утешала я сама,
И пониманья не искала,
Но все вмещала сердцем я.

В холодном равнодушном мире
В согласье с сердцем дай мне жить.
Не важно, чтоб меня любили,
Даруй уменье мне любить!

                       20.01.2009 г.

Попытка осмысления

Кто говорит, что любит Бога, а ближнего своего ненавидит, тот лжец (1 Ин. 4:20). Любить Бога, не любя ближнего — невозможно. Это религиозная аксиома, известная каждому христианину. Путь к Богу проходит через сердце ближнего. Причем, если ты любишь по-настоящему хотя бы одного человека, ты способен любить весь мир. Таково наше онтологическое свойство, открытое нам Самим Творцом.

Видимо, секрет заключается в том, что после грехопадения в центре человеческой личности поселилась самость его — сосредоточенность только на себе. «Я» оказалось в центре внутреннего мира человека — статичное и, в принципе, пустое, если не наполнять его устремлением к чему-либо и любовью.

С тех пор, видимо, люди и делятся на «пустых» (ни на что не направленных, ничем не интересующихся, кроме земных нужд — т.е. недостаточно развитых), устремленных на более мелкие — душевные вещи (одержимых теми или иными страстями, интересами) и духовных, жаждущих любви в самом высоком понимании этого слова — жаждущих Бога и правды Его.

8 февраля Церковь празднует Собор новомучеников Российских. Поэтому в преддверии этого события, размещаю свою статью, написанную для детской энциклопедии.  Может быть, кому-нибудь пригодится для детей.

Каждый год в воскресенье, ближайшее к 7 февраля (25 янв.ст.ст.), Церковь празднует Собор новомучеников и исповедников Российских.

Мученики были первыми христианскими святыми. Когда люди только начали понимать учение Христа и становиться христианами, на территории Римской империи появилось очень много святых мучеников. Римские императоры и наместники, которые любили жестокие забавы, пиры и убийства, не хотели, чтобы на смену злым языческим богам приходил добрый и всепрощающий Иисус Христос, потому что с изменением веры человека, всегда изменяется и его душа. Они сотнями убивали новых христиан, не желающих больше видеть дикость язычества.
Много мучеников было и в других странах.

В тот день службы в больничном храме не было. Батюшка, приняв нескольких посетителей, стал собираться домой. Но уйти как-то не получалось. Вспомнилось, что нужно дать благословения дежурной, посмотреть Богослужебные указания к субботней службе, позвонить на предприятие, чтобы привезли чистой воды. Пока батюшка размышлял, с чего начать, в храм, со слезами на глазах, быстро вошли женщина и молодой мужчина. Увидев священника, они прямо с порога воскликнули: «Батюшка, у нас родились девочки-двойняшки, и их нужно крестить»! - «Так почему же вы плачете»? - спросил их священник. «Они в реанимации… умирают», - ответили двое в один голос.
Батюшка стал собираться, на ходу раздумывая над тем, как можно быстрее все это сделать. Набросив на себя облачение и взяв все необходимое, он вместе со всеми поспешил к младенцам. Едва переводя дух от быстрой ходьбы, батюшка молился и просил Господа, чтобы только не подвело его больное сердце и он успел крестить новорожденных.

Я во сне видел храм,
Тихо свечи горят,
Чудный звон плавно ввысь улетает,
И святые со стен прямо в душу глядят,
И глазами добра мне желают.

Улыбнулась душа,
Оглянулась вокруг,
Сколько времени зря пропадает…
И легко, и спокойно после этого сна,
Но чего-то, увы, не хватает...
 

Троица сидит в зелени листов,
Троица сидит под дубом Мамврийским,
Троица сидит, перед Нею – стол,
Чаша на столе, значит – чудо близко.

Взять спешит от стад тучного тельца
Старый Авраам и гостей встречает.
На него глядят чудных три лица,
И Мамврийский дуб ветками качает.

Чудо при дверях. Знать, пришла пора
Сбыться наконец упованьям старым.
Авраам стоит, бледен, у шатра,
Сзади, за шатром, притаилась Сарра.

Чудо, погоди, дай же дрожь унять.
И молитву вновь тихо шепчут губы,
Листья шелестят, в тень свою маня,
Троица сидит под Мамврийским дубом. 

Как и пришлось родиться,
Криком покой нарушив.
Люди – совсем не лица,
Люди, бесспорно,– души.

Души людей, как звезды,–
Их не поставить рядом.
Души людей, как воздух,–
Их не окинуть взглядом.

Только цветком букета
Манят одни всесильно,
А от других, при этом,
Пакостно тянет гнилью.

Души людей, как пламя,–
Только одни согреют,
Только другие ранят,
Только иные тлеют.

Души людей, как семя,–
Разность плодам конечным.
Души людей, как время,–
Так же легки и вечны.

                         1993
 

(критик и народ)

Критик:

Без пошлости, без малого греха,
Звучит оно и ласково и чисто,
Не выискать для каждого штриха
Иного места, тождества и смысла.
Лишь те, кто слеп, и коим все одно,
Твердят о нем с невежественной бранью;
Оно, как вечность, мудро сплетено
С гармонией земли единой тканью.
Оно хранит духовный образ свой
Средь тысяч красок, выложенных в тайну;
Постигни суть, войди – и вот он, твой,
Блаженный мир под хрупкою вуалью.
А в глубине тончайшего плода,
Как сад весенний, расцветают чувства,
И говорим мы трепетно тогда:
«Хвала тебе, высокое искусство!».

Народ:

Ты не бойся, не предам однажды.
Мы - штрафбат, нас предали и так...
Но над нами в небе крестный знак.
Будем жить! Не умирают дважды.

2008

Опять хоронили поэта.
Так было уже вчера.
Гонимы по белому свету
русские юнкера.

Босые по белому снегу…
Прорубь в реке – крестом.
Уходят в небесную негу
апостолы за Христом.

Уходят, а мы остаёмся,
чтобы дать свой ответ.
Во Иордань окунёмся,
дабы увидеть Свет.

Много бывает «или»,
Голгофа всегда одна.
Трусостью не согрешили
русские юнкера.

Сначала бывает страшно,
но радость придёт потом.
Ты понял как это важно,
что прорубь в реке – крестом?

2008