Роман

В настоящее время, самая популярная и самая богатая содержанием форма литературных произведений, отражающая в себе современную жизнь со всем разнообразием волнующих ее вопросов. Чтобы достигнуть такого универсального значения, роману нужно было пройти немало стадий развития. Как народные и церковные обряды легли в основу драмы, так народные эпические предания мифического или героического характера легли в основу повествовательной поэзии.

Древнейшим образчиком этого рода произведений могут считаться египетские повести «О двух братьях» и «О принце Сашни», написанные по крайней мере за 1500 лет до нашей эры и имеющие сказочный характер; глубокая древность их доказывается дружбой человека с богами, превращением людей в животных и растения и т. п. Древнейшим памятником повествовательной литературы Индии служат легенды или поучительные рассказы (джатаки) о Будде и об его 550 превращениях. Через несколько столетий после смерти Будды из этих джатак образуется легендарное житие Будды («Лалитавистара»). Один из эпизодов этого жития — а именно встреча юного Будды со стариком, больным и мертвым — лег в основу византийской повести «О Варлааме и Иосафе», которая в разных переделках обошла всю Европу, была известна во многих списках у нас на Руси, дала материал для известного духовного стиха об Иосафе Царевиче и, наконец, вошла в «Четьи-Минеи» в виде жития царевича Иоасафа. Кроме «Лалитавистары», Индия обладает двумя большими сборниками поучительных рассказов («Панчатантра» и «Гитопадеша»), которые разными путями проникли в Европу и оказали немалое влияние на повествовательную литературу средних веков.

Древнейшим памятником повествовательной литературы в Греции считается «Киропедия» Ксенофонта, в которую вставлен трогательный эпизод об Аврадате и Пантее, древнейший образчик греческой любовной новеллы. К греческой повествовательной литературе относятся также так называемые «Милетские сказки» (Fabulae Milesiae), до нас не дошедшие; из отзывов о них Плутарха, Апулея и Овидия можно заключить, что это были народно-бытовые рассказы весьма фривольного содержания, вроде французских фаблио, так что между ними и позднейшими сентиментальными романами александрийской эпохи нет прямой генетической связи.

Но такая связь несомненно существует между романом, с одной стороны, и элегией, с другой. Горюя о своей неудовлетворенной любви, александрийские поэты утешали себя, припоминая историю людей, столь же несчастных в любви, как они сами. Так поступали Филотас, Гермесианакс, Каллимах и другие поэты, элегии которых непосредственно примыкают к александрийскому роману. Введением в историю этого романа может служить пастушеская новелла софиста I в. Диона Хризостома, которую критики сравнивают с «Paul et Virginie» Бернардэна де С.-Пьера. Знаменитейшими романистами александрийской эпохи считаются софисты Ямблих («Вавилонская история») и Ксенофан («Ефесская история об Антии и Аброкоме»).

К III в. после Р. Х. относятся роман неизвестного автора «Об Аполлонии Тирском», дошедший до нас в латинском переводе, и любовная новелла «Теаген и Хариклея», приписываемая Гелиодору, а к IV в. — знаменитый любовно-пастушеский роман Лонга: «Дафнис и Хлоя». К александрийской же эпохе следует приурочить роман Ахилла Тация: «Клитофон и Левкиппа» и приписываемый псевдо-Каллисфену, впоследствии столь знаменитый в Западной Европе «Роман об Александре Великом», который можно было бы назвать прототипом исторического романа, если бы к его исторической основе не было присоединено много фантастических эпизодов, придающих всему произведению сказочный характер.

Византийский роман, в литературном отношении, представляет собой не более как переживание основных мотивов александрийского роман, послужившего ему образцом; он пишется по тому же плану, с соблюдением тех же литературных приемов, но только гораздо грубее и неискуснее. Повествовательная литература в Риме была отражением греческой. В эпоху республики пользовались большой популярностью «Милетские Сказки», переведенные на латинский язык Сизенной. Любовь к повествовательной литературе особенно усилилась в эпоху империи, когда культура Рима приняла в большей или меньшей степени греческий отпечаток.

Несомненные следы влияния греческих романов носит на себе апулеев «Золотой осел», который даже считается переделкой греческого романа. Гораздо больше самостоятельности обнаружил Петроний в своем романе «Сатирикон» — остроумной, основанной на реальных наблюдениях картине римских нравов конца I в. после Р. Х. В средневековой Европе повествовательное творчество нашло себе выражение в двух формах: рыцарского романа и поучительных рассказов, большей частью занесенных с Востока, из которых составились сборники «Disciplina Clericalis», «Gesta Romanorum» и т. д. Содержание первых в большей или меньшей степени фантастично, а основные идеи, их проникающие — идея феодального долга по отношению к сюзерену и идея рыцарского долга по отношению к даме сердца. Таковы романы так называемого бретонского цикла, оказавшие сильное влияние на повествовательную литературу других стран.

Поучительные рассказы представляют собой, в большинстве случаев, обработки так называемых странствующих рассказов; все старания их авторов направлены к тому, чтобы приноровить их содержание к целям христианской морали. На почве этих нравоучительных рассказов развились французские фаблио, в которых, впрочем, наряду с сюжетами, заимствованными с Востока, встречаются сюжеты народно-бытовые, навеянные современной жизнью. Возникшие в стенах городов, фаблио защищают интересы горожан и нередко относятся сатирически к представителям других сословий: к развратному и жадному духовенству, к приходящему в упадок рыцарству, к смышленому, но нравственно-грубому крестьянству. Эти небольшие по объему сатирические рассказы разлетаются в переводах и переделках по всей Европе и дают толчок и материал для создания всесословной итальянской новеллы, которая впервые достигает художественной обработки в «Декамероне» Боккаччо.

Движение, сообщенное повествовательной литературе гением Боккаччо, не замедлило принести свои плоды в различных видах романа. От «Декамерона» идет целая серия итальянских новеллистов XV и XVI вв. «Амето» послужил первым образцом пастушеского романа в Европе (см. Пастораль), а психология любовной страсти в «Фиаметте» не могла не оказать влияния на возникновение психологического романа во Франции XVII в. Французские фаблио, немецкие шутливые рассказы (Schwänke) и итальянские новеллы заключают в себе составные элементы реального романа, который впервые возник на испанской почве, в форме так называемого плутовского романа (см.). Первым произведением в этом роде была повесть «Жизнь Лазарильо из Тормеса», вышедшая в 1554 г. и вызвавшая много подражаний, к числу которых относятся и нравоучительные новеллы Сервантеса. Влияние испанской плутовской новеллы раньше всего проявилось в Англии, где уже в конце XVI в. мы встречаем ряд повестей из быта продувных людей (новеллы Р. Грина, «Жизнь Джэка Вильтона» Нэша).

В Германии, в начале XVII в., переводятся с испанского некоторые плутовские новеллы, а в 1669 г. на почве этого влияния вырастает оригинальный продукт немецкой реально-бытовой беллетристики — «Simplicissimus» Гриммельсгаузена; герой этой повести сильно напоминает Лазарильо и своей изобретательной энергией, и своим социальным положением. Во французском романе XVII в. мы замечаем две струи: струю идеальную, искусственную, создавшую пастушеский роман «Астрею», и героические романы Гомбервиля, Кальпренеда и Скюдери, в которых все искусственно, все создано фантазией авторов, и шедшую из Испании струю реально-бытовую, которая проявляется в романах Сореля («Histoire comique de Francion»), Скаррона («Roman Comique»), Фюретьера («Roman Bourgeois») и др.

Став твердой ногой на почву изучения действительности, французский роман XVIII в. дает такие произведения как «Манон Леско» аббата Прево и «Жиль Блаз» Лесажа, дышащие реализмом и жизненной правдой. Отодвинутый Вольтером в область субъективизма и тенденции, роман снова вступает на психологическую почву в «Новой Элоизе» Руссо (1763), которая надолго становится идеалом любовно-психологического романа. Несмотря на то, что «Новая Элоиза» знаменует собой поворот к идеализму, в изображении страсти любовников Руссо шел по следам аббата Прево.

Вместо прежней салонной galanterie, выражавшейся полунамеками и полупризнаниями, Руссо выводит на сцену чувство страстное, уничтожающее на своем пути все искусственные перегородки, говорящее не искусственным жаргоном Скюдери, а пламенной речью, от которой захватывает дух и кружится голова. Вот почему роман Руссо показался его современникам каким-то откровением; вот почему он вызвал столько подражаний, во главе которых стоит «Вертер» Гёте.

В Англии ход романа был несколько иной. Революция 1688 г., произведенная главным образом английской буржуазией, побудила английских писателей обратить особое внимание на ее вкусы и потребности. Для нее были основаны журналы Адиссона и Стиля, для нее Дефо написал своего «Робинзона», для нее же Ричардсон, около середины XVIII в., создал новый вид романа — семейный роман в письмах, где автор проникает в глубь английской богобоязненной буржуазной семьи и находит там драмы трогательные, потрясающие и отчасти способные заменить отсутствие сколько-нибудь сносных пьес на тогдашней сцене. Недаром Дидро называл романы Ричардсона настоящими драмами. Подробное изложение разговоров, обстоятельность описаний, микроскопический анализ душевных движений представляли такое необычное явление в тогдашней беллетристике, что романы Ричардсона сразу приобрели большую популярность, главным образом в среде буржуазной публики, которая столько же восхищалась их нравственным духом, сколько и знанием жизни и человеческого сердца.

Уступая Ричардсону в детальном анализе душевных движений, его соперник Генри Филдинг далеко превосходил его талантом. В противоположность Ричардсону, тратившему целые страницы на описание характера героя или героини, Филдинг умел обрисовывать их двумя-тремя чертами, и притом так, что они до сих пор стоят перед нами как живые. В этом отношении Теккерей справедливо называет Филдинга учителем всех английских романистов. Но главным достоинством Филдинга был его юмор, добродушный, оригинальный, всепрощающий. Подкладкой его насмешек всегда была любовь к человеку, напоминающая Сервантеса, которого он недаром считал своим образцом. Своими произведениями Филдинг окончательно установил тип английского реального нравоописательного романа.

Идя по проложенному им пути реализма и жизненной правды, последующие романисты все более и более расширяют сферу своих наблюдений: Смоллетт вставляет в свои романы картины из быта английских моряков, Голдсмит — из жизни духовенства, Вальтер Скотт задается целью воскресить жизнь средневекового человека, Диккенс, Теккерей, Чарльз Кингсли и их многочисленные последователи касаются всех язв английской жизни, разоблачают недостатки английских учреждений и кладут таким образом основы социальному роману, этой высшей форме повествовательного искусства, которой предстоит блестящая будущность. То же постепенное расширение сферы созерцаний замечается и во французском романе XIX в., но ход его развития заключает в себе особенности, которых не было в Англии: он испытывает на себе сильное влияние литературных теорий.

Писатели романтической школы — Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Дюма-отец — не имели намерения ограничить свою деятельность изучением действительности; они с умыслом переносили действие своих романов в отдаленное прошлое, где можно было дать полный простор фантазии и субъективным тенденциям. Такими же тенденциями проникнуты и романы Жорж Санд, в которых она искусно сливает любовный пафос с социальным и, отстаивая права женщин, смело бросает перчатку всему современному общественному строю. Подобный субъективизм не мог не вызвать реакции со стороны людей с аналитическим складом ума, которые хотели сделать романы, прежде всего, верным зеркалом современной действительности. Это направление сильнее всего сказалось в произведениях Стендаля, преимущественно в его «Rouge et Noir» (1831), представляющем собой яркую картину французского общества эпохи реставрации.

К Стендалю тесно примыкает Бальзак, которого считают настоящим отцом реального романа во Франции. В первых произведениях Бальзака еще слышатся отзвуки романтизма, но чем далее он подвигается на своем пути, тем сознательнее стремится к реально-объективному творчеству. Бальзак был реалистом не только по манере своего творчества, но и по своим теоретическим убеждениям. Он считал себя более естествоиспытателем, чем романистом; в предисловии к «Comédie Humaine» он называет свои романы естественной историей человека. Он первый ввел в свои произведения тщательное и детальное изображение среды, которой, в противоположность писателям-романтикам, приписывал громадное влияние на характер и поступки действующих лиц.

Преемником Бальзака был Флобер, нанесший еще более сильный удар романтизму и окончательно установивший тип художественно-реального романа во Франции. Ни один из французских романистов не заслуживает в такой степени названия художника, как Флобер. Искусство было его стихией, его жизнью; самую жизнь он ценил настолько, насколько она ему давала материал для художественного воссоздания. Он стремился к идеальному совершенству стиля; вечно недовольный собой, он готов был просидеть целый день над фразой, пока она не становилась изящной и гармоничной.

Самым типичным представителем современного реального романа во Франции считается Золя, не потому, чтобы он был большим реалистом, чем, например, Доде или братья Гонкуры, но потому, что в своих трактатах («Le roman expérimental», «Les romanciers naturalistes») он является теоретиком и законодателем реального романа. Провозглашенный Бальзаком принцип реализма Золя возвел в целую систему и на самом деле вообразил себя научным экспериментатором, разрешающим социальные вопросы путем оперирования над так называемыми «человеческими документами». В своей многотомной романической эпопее: «Ругон Маккары» он задался целью изобразить естественную и социальную историю одной семьи в эпоху второй империи и оправдать на ее представителях биологический закон наследственности. Желая свести задачу романиста главным образом к изучению простых элементов, как более доступных для наблюдения, Золя кончил тем, что отодвинул на задний план душу человека и заменил изучение человеческих характеров изучением обстановки, в которой они развивались. В результате получилось весьма неполное и одностороннее освещение жизни, против которого восстали даже поклонники Золя. Наиболее сильный удар был нанесен литературной манере Золя Мопассаном, который снова поставил реальный роман на психологическую основу.

В настоящее время психологический роман приобретает все большую популярность во Франции; представители его — Поль Бурже, Анатоль Франс и др. — умеют весьма искусно вплетать в ткань рассказа социальные мотивы. Немецкий роман XIX в. тоже пережил переход от субъективного романтизма к объективно-реальному изображению действительности, с тем, впрочем, различием, что реальный роман в духе Бальзака и Золя не нашел в Германии благоприятной почвы для своего развития и в лице Ауэрбаха, Поля Гейзе и др. пошел на сделку с субъективным идеализмом; зато социальный роман нашел блестящего представителя в лице Шпильгагена, который в своем романе «Один в поле не воин» дал нам лучший образчик социального романа XIX в. — романа, в котором главным пафосом является социальная идея, а на ее почве расцветает любовь героя и героини. Итальянский роман XIX. в., начавшись с подражания «Вертеру» Гёте («Джакопо Ортис» Уго Фосколо) и романам Вальтера Скотта («Обрученные» Манцони и «Осада Флоренции» Гверрацци), не дал до сих пор ни одного произведения, которое имело бы общечеловеческое значение. До сих пор итальянские романисты были не более как ученики французов и только в последнее время появилось несколько самостоятельных талантов (Баррилли, Сальваторе Фарина, Амичис, Серао, Верга и др.), дающих надежду на лучшее будущее.

Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона