Посадские сказки

Кругом обители Пресвятыя и Живоначальныя Троицы не то, чтобы раскинулся, а как-то уж скорее расползся одноименный монастырю городишко. Сущее недоразумение! Славная обитель куда как более походила на город: из храмов с раннего утра доносится молитвенное пение, из пекарен – дух свежего хлеба, а найдётся ли такой человек, кто оставался бы равнодушным к запаху свежего хлеба?.. Паломники, пёстрой, разноязыкой толпой притекающие каждое утро к монастырским вратам, числом, если не превосходят, то уж, во всяком случае, не уступают городскому населению.
Точно круги по воде, разошлись слободы мастерового и торгового люда от стен Троицкой обители. По оврагам и косогорам, шибелистыми улицами и похожими на извивающихся змей переулками, разлезся городишко, окружив обитель одноэтажными деревянными домишками, сараями, до недавнего времени крывшимися соломой, и лавками, торговавшими резными игрушками, иконами и харчевым товаром.
Справедливости ради надо сказать, что пришлый люд стекался не только к монастырю, но трижды в году – на ярмарку, устраиваемую обыкновенно после Пасхи, к Троицыну дню и на Успение.

Маяк

Один на один я с собою,
Как всякий земной человек.
Бегу сквозь года за судьбою,
Фальшь-старт – и сорвался забег…

Как в старом транзисторе хаос
От шума, шипения волн,
Так мысли в уме разметались,
Где каждая – тонущий чёлн.

За что же успеть зацепиться,
Где эта соломинка, где?..
Жизнь в водовороте кружится:
Ошибка – круги на воде.

Лучшему другу

С тобою мы, брат, из разбитого прошлого.
Бредем по туманному мы настоящему,
Навстречу грядущему и неизвестному,
Над нивой надежд и иллюзий некошенной,
Сквозь ветер удачи к погосту звенящему,
В коморочку узкую, темную, тесную,
Где нас убаюкает вечный покой.
И топчем ногами цветочную радугу,
Закрывшись ладонью от птичьего пения,
Шарфом ограждаясь от свежего воздуха,
Заштопавши души унынием наглухо,
Сердца разрывая до остервенения,
Без смысла, без цели, без света, без продыха...
Забыли совсем, уж, дорогу домой.

Вы радость знали?

 Вы радость знали? Тихую, как нежность.
Не ту, что растревожит как огнем,
А томную по вечности безбрежность,
Отраду тайн, похожую на дом-

Приют для неустроенности сердца,
почти обитель плавкой тишины,
Что сплавит страсти до тиши и дверцы
Чуть приоткроет - звуками весны

Наполнив стынь тоскующей юдоли,
Нетленной жизнью истины одной.
А ведь ничто нас в мире не неволит,
Как только плен, помноженный на зной

Томленья глупого. Но глупость переменна
С отрадой, нам подаренной Творцом,
И лишь любовь в юдоли сей нетленна, 
Как подвиг жертвы, ставшею венцом.

Надежда

Ожидала лодку у причала
Маленькая хрупкая надежда.
В дымке серебристой утопала
Озера зеркальная одежда.
Глубина таинственно сокрыла
След желаний, мыслей вереницу,
Гладь воды всего лишь отразила
Мира явь — пустую небылицу.
Вопреки обману и сомненьям,
Трепетно надежда ожидала,
Призывала лодку для спасенья
У любви — надёжного причала!

Спасительное слово

из цикла «У церковной ограды»

Паломников в обители нынче много. На воскресную службу приехали. Среди многих уже давно ставших «своими» встречаются и «новички». Паломников постепенно становится все больше.

— Скажите, а отец Варсонофий служит?

— Да.

— А какой он? Вот этот? — женщина, спрашивая рядом с ней стоящего указывает на иеросхимонаха Нектария.

— Нет, это батюшка Нектарий.

Любовь...

 Нас ни печаль с тобой сроднила,
Ни скупость глупой суеты,
Тихонько вечность заронила
О счастье нежные мечты.

И неожиданно раскрылись
Искомой вечности слова,
Мы до того с тобой не жили,
А лишь искали путь. Молва

Трубила по миру обманы,
Но не обманом жив наш мир,
Пройдешь хоть все земные страны,
Но коли в сердце холод, пир

Не будет радостным и светлым,
Одна любовь осталась нам,
Ее стези мы ищем меты,
И в той судьбе всяк дом нам храм.

Переход

Столичные были

Поэма

1.
В полутёмном переходе —
Жизнь, пленённая в штрих-коде.
Суета, как пенопласт.
И, хотя не наш он вроде,
В нас живёт Екклесиаст.

Очередь полуживая,
Переход весь заполняя,
Вспениваясь, как ситро,
По мобильникам болтая,
Поглощается метро.

В лес по ягоды-грибы

В день погожий Боря с Таней,
По корзинке взяв с собой,
Побежали за грибами
В лес по тропке луговой.

Вот и лес, шумят листвою
Здесь столетние дубы.
За кустами и травою
Где-то прячутся грибы.

Заглянули за пенечек –
Там, как в книжке на картинке
Белый прячется грибочек.
Ну-ка, марш скорей в корзинку!

Уныние

Растворяясь в тоскливой безбрежности
Серых мыслей, в безлуньи ночей
Разрываясь и воя от грешности
Надоедливых, глупых речей,

Распластавшись душою истерзанной
В пустоте, заглушив немоту
Наготою печали, над бездною
Пыльных грез, обрести чистоту

В откровеньи дождя стихотворного,
Спрятав сердце от песен борьбы
В нежный слог, быть игрушкой притворного
Палача и тирана - судьбы...

Осень...

Осень – ты подруга дум,
Или нежность стылой речки,
Здесь листвы опавшей шум
Словно шепот. Из-за печки

Не видна река – и пусть!
Полнозвучность вод излечит
Пустоту души и грусть.
Догорая, тают свечи,

Догоняя волны – спят,
Звезды зонтиком небесным,
Укрывают мир опять.
Не уснуть мне, бесполезно,

Не сомкнуть глаза никак.
Сердце полнится тоскою,
Но не той, что за пятак
Забирают у покоя,

А тоской по Небесам,
Где полёт подобен сути,
Неразменной по часам
Наших будней, где как ртутью

Разбегаются слова.
Так похожи на намеки:
Полусуть, полумолва,
Что ложатся в полу строки.

Но тоску не обмануть
Полунебом синей выси,
Там Господь, и в этом суть,
Что от дольнего возвысит.

На молитве

Раскрыто Небо предо мною,
Великой книгой бытия.
Стою я, Боже, пред Тобою -
И как же мал, ничтожен я.

Молчу я, глаз поднять не смею -
А сердце пламенем горит
И благодатью душу греет:
Со мной Господь мой говорит.

Прости мне, Боже, недостоин
Прикосновенья Твоего
Я нерадивый, жалкий воин
Не сокрушивший ничего.

В душе, грехами уязвленной,
Я благодати не стяжал,
И, покаяньем обновленный,
Я снова плоти угождал.

Нечист стою я пред Тобою...
Но велика любовь Твоя!
Меня касаешься Рукою,
Чтоб чище становился я.
2006г.

Едем к морю

Собираем чемоданы –
Едем к морю с папой, с мамой.
Увидал в окошко я
Реки, горы и поля.

Что синеет там большое,
Будто небо голубое?
Это море нас встречает
Шумом волн и криком чаек.

С папой мы идем купаться –
Плавать, брызгаться, плескаться.
А потом построим с мамой
На песке огромный замок.

Но пора и возвращаться,
Грустно с морем нам прощаться.
Пусть оно нас подождет,
Мы приедем через год.
 

Епископ Маркеллин

Заседание поместного церковного собора, проходившего в городе Синуессе шло своим чередом. Впрочем, в отличие от предыдущего подобного собора, присутствовавшие на нем епископы и священники не устраивали бурных дискуссий из-за очередного вопроса, по которому они расходились во мнениях. Ибо на сей раз им было не до споров: совсем недавно в империи началось гонение на христиан. Разумеется, это было всего лишь очередное гонение — христиан преследовали и прежде, начиная со времен печально знаменитого Нерона. Однако на сей раз оно было столь жестоким, как никогда прежде. Похоже, нынешний император Диоклетиан решил стяжать себе славу самого ярого преследователя тех, кто верует во Христа. Рассказывали, что в Риме лишь за минувший месяц было убито около семнадцати тысяч христиан, включая женщин и детей. А перед тем, как казнить, их подвергали жесточайшим пыткам, одни рассказы о которых внушали ужас…

Притча о Душе

Иссушило Душу безразличие, обжигая лучами самолюбия. И пошла Душа, свободная от милосердия, блуждать по лабиринтам земной скорбной жизни.

Встречая одиноких странников, Душа смотрела пустыми, равнодушными глазами на измождённые непосильными трудами лица и только раздражалась от неказистого вида страждущих путников.

Когда кто-то кричал от невыносимой боли, Душа думала, что это ветер протяжно завывает в трубах.

Друзья щедро одаривали Душу своей искрящейся радостью, но, опьянённая самомнением, Душа принимала этот дар как должное.

Кто-то горестно плакал, взывая о помощи, но Душа давно забыла что значат эти солёные слёзы горя, ведь в самой Душе давным-давно иссяк источник сопереживания и не осталось ни одной слезинки...

С годами лабиринты суровой реальности становились всё сложнее и опаснее. Душа спотыкалась о собственные ошибки и, извергая злобные флюиды, продолжала свой путь.

Семь стрел

«Се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, - и Тебе Самой оружие пройдет душу, - да откроются помышления многих сердец». (Лк 2, 34-35).

Как скромнá Ты, о, как Ты смиренна!
Светлый Луч в царстве грешных людей.
Непорочна, Пречиста, Нетленна,
Нет Заступницы ближе, родней!

Ты в тени Превосходного Сына,
Но сияешь Ты даже и там!
И тому есть простая причина:
Сын Безгрешный спасенье дал нам.

Обо всех Ты печёшься с заботой,
Знаешь каждого боль и нужду.
Материнской незримой работой
Сеешь мир и стираешь вражду.

Мы в долгу пред Тобой неоплатном,
Но не требуешь Ты и долгов.
Добротою Твоей необъятной
Расстилаешь над нами покров.

Сердце нежное острые стрелы
Беспощадно пронзили Тебе –
Семикратно, жестоко, умело,
Но была Ты готова к беде.

Неземные страдания, муки
Претерпела и Ты, и Господь.
Приняла в Материнские руки
Со Креста измождённую Плоть.

Национальная идея

Горе, когда чего-то нет. Нет, к примеру, как в песенке поется, в преддверии зимних холодов ни «теплого платочка, ни зимнего пальто». А у нас нет национальной идеи. Ее сегодня почти ни у кого нет. Но нам надо о себе подумать и с собой разобраться. Итак, национальной идеи нет. Может быть, была когда то, а теперь нет. А может, и не было никогда. Так себе, были разные идеи, более из разряда «шапками закидаем». В том числе были и те, что претендуют на имя национальной.

Было время...

 Было время – и над миром Слово
Отрезвляло злые племена,
Падало сияющим покровом
На простор дороги, где весна

Наступала тихо на пределы
Диких стран, забывших Благодать,
Отделяя мертвые плевелы,
Для того, чтоб страждущих принять.

Но бывало - приходила глупость,
Правила завещанный Закон,
Отмеряя сумрачную скупость,
Словно щедрость для земных племен.

Было время... но живое Слово
И в длину и вширь пронзило жизнь,
Это Слово – Бог, и в том не нова
Правды суть, чья так далЁка близь.

Страницы