Омилия

Лепестки облаков разбросала заря
По прохладному куполу спящего неба.
Тихо в сердце своем я слова повторял:
«Даруй, Господи, кроху духовного хлеба».

Ангел Божий всю ночь у постели стоял
И за грешную душу смиренно молился,
Чтобы воином храбрым Христовым я стал
И бесстрашно за правду с врагом Его бился.

Первый солнечный луч преломился в окне
И разлился по комнате дивною радугой.
Засияла икона на белой стене.
«Богородице Дево Пречистая, радуйся».

Ощущаю любовь Иисуса Христа
Утром ранним, и в полдень, и вечером поздним.
Господин виноградника щедро раба
Угощает созревшими сладкими гроздьями.

Словно капля росы, на ладони Твоей
Жизнь лежит, благодатью от смерти хранима.
Сколько, Господи, грешнику даруешь дней,
Чтоб душа его плод покаянья взрастила?

Парусами трепещет листва на ветру,
С детской радостью день разгоревшийся встречу.
В меру сил уподоблюсь святому Петру:
На любовь Твою кротко любовью отвечу.

29.07.2010 г.

С Днем Рожденья тебя дорогой наш ковчег!
В честь Владимира назван, что прославлен навек.

Князь Владимир святой окрестил наш народ
От Днепровских порогов до северных вод.

И красивая песня с колокольни звенит
Там, где храм над уральской рекою стоит.

С Днем Рожденья приход и молитвенный дом
Ты возрос и окреп многолетним трудом.

Православного цель повторяют уста
Обрести покаянье и славить Христа!

2010 год

Рассказ врача

…О том, что у меня есть дедушка, я впервые узнал, когда мне было шесть лет. Случилось это в 1956 году, после смерти бабушки. Моя мама тогда работала машинисткой. Как-то зимой, когда было скользко, она упала и сломала правую руку. Перелом оказался сложным, поэтому лечение затянулось, и работать машинисткой мама уже не могла. Вот тогда и пришло откуда-то письмо, прочитав которое, мама велела мне ненадолго пойти погулять. Когда я вернулся, в комнате противно попахивало корвалолом, а у мамы глаза были заплаканными. Мама сказала, что нас приглашает к себе жить дедушка. Вот так я и узнал, что у меня есть дедушка, мамин отец. Забегая вперед, скажу, что фамилия его была звучная и, наверное, старинная – Алфеевский. А мы с мамой почему-то носили бабушкину фамилию – Исаевы.

В конце 60-х годов, поздней осенью, когда земля уже промерзла, но еще не успела покрыться глубоким снегом, ненастным вечером, с последним автобусом в деревню В. приехал никому неизвестный старик. По виду он был явно не из местных – изрядно поношенное и не по сезону легкое пальто и выцветшая старомодная шляпа, круглые очки в золотистой оправе и треснувшим стеклом, а также небольшая седая бородка делали его похожим на учителя-пенсионера. В довершение сходства со старым учителем, человек опирался на палочку, сделанную из бамбуковой лыжной палки. Когда он, подволакивая парализованную ногу, шел к выходу, то споткнулся и непременно упал бы, если бы какой-то участливый пассажир не подхватил его и не помог выйти из автобуса.

Он любил свою хозяйку нежной и преданной любовью.

Ему было радостно, когда она, наконец, возвращалась.

Он радовался – совершенно искренне и по-детски. Ему нравилось, когда она, вернувшись, подметала порожек, словно щекотала Ему пятку, и после этого заходила в Дом. Заходила в прохладный, чуть сыроватый полусумрак с горячего солнцепёка. Нравилось, когда она, вернувшись, сметала пыль со стола и стульев, раздёргивала занавески – и тогда миллионы пылинок радостно и беспечно плясали Танец Встречи в посветлевших комнатах. Танцевали весело и плавно, кружась в потоках света, свободно и легко вливавшихся в распахнутые окна, пролетая через косые солнечные тоннели, струившиеся с небес.

Ему нравилось, когда хозяйка сметала появившуюся по углам прозрачную паутину; иногда, не сдержавшись, Он мог тихонько хмыкнуть и поёжиться от щекотки. И тут же делал себе внушение – что это Он, в самом деле, как маленький? И потом, разве Он ёжик, чтобы ёжиться?

Раз синичка прилетела
               утром к нашему окну
И три раза постучала
               по оконному стеклу.

       Мы не удивились,
       А поторопились

На верёвку прицепить
               птичке угощение.
Маленький кусочек сала –
               славное решение!

И синички-акробаты
               подлетали дружно.
Мы, конечно, очень рады –
               моргните, если нужно –

      И добавки вам дадим… 
      Если сами не съедим!

Тигр гуляет под окном
По снегам глубоким
С выражением лица
Очень одиноким.
Он росточком невелик…
Вслед несётся – «чик-чирик!»

…Рыжий «тигр» по кличке Васька
Не пугает воробьёв.
Эти ушлые ребята
Всё видали, будь здоров!..
«Тигром» их не удивить –
Разве только рассердить.
…И несётся громкий крик
«Тигру» вслед: «чик-чик-чирик!..»

15.12.2009 г.

***

P.S. И на самом деле, внешне «тигр» великолепен!..
Полосы тёмно-рыжие, почти коричневые, чередуются на солнце с жёлто-оранжевыми (по правде, просто светло-рыжими), белая пушистая грудка, умные глаза, внимательные такие… Само спокойствие.
Ну, красавец!.. «Мужчина в самом расцвете сил» - и моторчик не нужен!.. (Карлсон отдыхает)

- Смотри же! Видно, как вперёд
Луна за ветками ползёт.
Ну, точно черепаха…
- Ой, я умру от страха!
Нет, я умру от смеха!
Вот это, брат, потеха!..
Ну, ты опять дал маху –
Нашёл же черепаху!!!

Почти красная кора
на стволах сосновых
Рядом же белым-бела
у берёзок новых –
Стройных, нежных, молодых –
Птицы кормятся на них.

Сойка красную кору лущит,
примостилась
На сучке под хвойной «шапкой»
и приноровилась
К схватке с вредным «червячком» -
Тем, что глупо точит дом –
Дом живой, сосновый,
Радостный, здоровый!..
…Вот, схватила «червячка»,
Клювом прищемив слегка.
Есть и завтрак, и обед…
Дом пускай растёт сто лет!..

***
15 декабря 2009 г.  

Алый цвет лепестка
Зацепил за струну,
Разрыдалась весна,
Утонув в синеву,
Бросив навзничь листвы
Малахит-изумруд
Вниз, с планеты своей
В небеса, что плывут,
Обгоняя звезду,
Облака перегнав,
И обманом Луну
От Светила забрав…
Ты взглянула в глаза,
Запрокинула ночь,
Ты как будто Весна.
Не гони меня прочь.

Рубрика «Незаслуженно забытые твердыни»

Последний оплот православия в Малой Азии

Забытая империя

Время от времени в желтовато-коричневатой прессе муссируются полуфакты об имперской угрозе и вреде империй, «нанесённых человечеству», фактически в обществе уже много лет нагнетается – наравне с иными «новоидеологическими» пропагандистскими штучками – ощущение, которое трудно не назвать «империофобией» или русофобией (причём господа, увлечённо брызжущие слюной на восток, забывают, что единственная империя, реально существующая в мире – это расползающаяся на Западе, и запускающая щупальца в иракскую нефть, столь обожаемая ими Америка); нет ничего опаснее полуправды, эту истину важно помнить всем.

Шаляпин: чем запомнилось детство? 

Иногда встречается подобный стереотип: якобы великий русский бас Фёдор Шаляпин – барин из богатой или относительно богатой семьи, любитель кутить и пьянствовать, жить «на широкую ногу», которому всё пришло «на блюдечке с голубой каёмочкой», легко, без особых трудов. 

И то, и другое, и третье – совершеннейшее заблуждение, крайне поверхностный взгляд. 

Давайте посмотрим, как всё начиналось:

Маленькому Феде пять лет. Мерцает лучина, за окном слышен дождь, «в трубе вздыхает ветер» (именно так спустя годы Шаляпин вспоминал своё детство).  В полутьме прядут четыре женщины, среди них мама Феденьки.  Прядут и, развлекая друг друга, рассказывают страшные истории.  Например, о том, как прилетают по ночам к молодым вдовам их умершие мужья.  Сперва летит огненным змеем, рассыпается искрами над избой, и затем оборачивается в печи воробушком, выскакивает из печи, превращаясь в человека.  Только вместо спины у него – зелен огонь, и коли тронуть его – сжигает вместе с душой…

Случилось так, что, упав, отец вывихнул ногу, да так серьёзно, что с трудом доковылял домой.  Мать пришла в отчаяние – ведь отец был добытчиком в семье, работая в «управе», переписывал какие-то бумаги и тем зарабатывал на жизнь. 

Мать пригласила знахарей, которые натирали вывихнутую и распухшую ногу какими-то вонючими снадобьями, даже огнём прижигали.  Толку от их колдовства было маловато и отец будущего величайшего певца всех времён и народов долгое время не мог встать с постели. 

Именно этот случай заставил родителей покинуть свой деревенский домик и переехать в город – поближе к месту работы отца.  Маленькому Феде только исполнилось шесть лет. 

Фёдор Шаляпин позже вспоминал, что ему не нравилась шумная и грязная городская жизнь.  Ютились все пятеро – два брата, сестра и родители – в маленькой комнатушке.  Мать тоже уходила зарабатывать – мыла полы у людей, стирала бельё.  С утра до вечера дети сидели, запертые в комнате.  Хибарка, вся из дерева, могла сгореть, случись пожар, за считаные минуты.  И дети, конечно же, сгорели бы в пламени. 

Отец отдал Федю в учение к сапожнику Тонкову, который был мальчику ещё и крёстным отцом, а не только мастером, учителем. 

Шаляпин вспоминал через годы это время:

«Я и раньше бывал у ТонкОва, ходил в гости к нему с отцом и матерью.  Мне очень нравилось у крёстного. В мастерской стоял стеклянный шкаф, и в нём на полках аккуратно разложены сапожные колодки, кожа.  Запах кожи очень привлекал меня, а колодками хотелось играть.  И всё было весьма занятно.  А особенно нравилась мне жена Тонкова.  Каждый раз, когда я приходил, она угощала меня орехами и мятными пряниками. Голос у неё был ласковый, мягкий и странно сливался для меня с запахом пряников; она говорит, а я смотрю в рот ей, и кажется, что она не словами говорит, а душистыми пряниками.  Позже, когда я приезжал в Казань, уже будучи артистом, встречаясь с этой женщиной и разговаривая с нею, я испытывал от её сдобного голоса то же самое ощущение воздушный мятных пряников. 

Отдавая меня сапожнику, отец внушал:

- Научишься шить сапоги, человеком будешь, мастером, заработаешь хорошие деньги, и нам от тебя помощь. 

Сельские хороводы, песни женщин зимними вечерами, за пряжей… Да, всё это, конечно же, оставило свой отпечаток на любви Шаляпина к музыке. 

Но было и ещё что-то. И это «что-то» относится ко времени, когда Шаляпины уже перебрались в город. 

У домохозяина, купца, одна из дочерей играла на фортепиано.  Федя был потрясён музыкой – хотя поначалу думал, слыша небесные звуки, что девица играет на шарманке.  Но вскоре мальчик узнал, что купеческая дочь «выколачивает музыку пальцами». 

И он часто думал – вот бы научиться так самому!..

Вдруг, словно по щучьему веленью, кто-то во дворе устроил скромную лотерею – разыгрывался старый клавесин.  Шаляпин годы спустя вспоминал: «…отец с матерью взяли для меня билет в 25 копеек и я – выиграл клавесин!  Я безумно обрадовался, уверенный, что теперь научусь играть, но каково же было моё огорчение, когда клавесин заперли на ключ, и, несмотря на мои униженные просьбы, не позволяли даже дотронуться до него. 

Даже когда я подходил к инструменту, взрослые строго кричали:

Жарким летним днем художники, писатели и краеведы возвращались в «культурную столицу» Урала из Коми округа. День к вечеру подрумянился как раскаленный на сковородке орех. Земля под ним была красная. Горячий от солнца «Соболь» с затемненными стеклами легко и радостно катился по пыльной дороге, подпрыгивая на ухабах как серебристый кузнечик. Километры лесов, полей и рек пролетали за окнами и ковровой дорожкой наматывались на ось времени. Пассажиры «Соболя» весело перешучивались, пробуя сытный пармский квасок и время от времени иронизировали над водителем, отмечая его день рождения задушевными поздравлениями. Эй, Серега, гляди на дорогу! А мы за тебя кваском охладимся, - балагурил художник Семеныч, с открытия выставки которого и возвращался чуть захмелевший народ. Оператор Оксана со старенькой видеокамерой сидела справа, у выхода, с самого начала пути она открыла боковое окно и подставила лицо под прохладный ворвавшийся ветер. От ветра немели скулы и губы, но Оксана пыталась сбросить наваждение, от которого она долго не могла прийти в себя. Странные чувства нахлынули на нее внезапно, и, забрав в плен, затягивали в густую горячую воронку.

Радость начинается в сердце.
Радость обретается с Богом –
Чистой простотою младенца,
Верою живой, без подлога.

Радость пропадает, где похоть,
Где лукавства привкус злонравный;
Радость увядает, где плохо
Для души, забывшей о главном.

Той душе, что ищет покоя
На земле…
              И алчет лишь хлеба –
Не избегнуть доли изгоя,
Ведь душа – причастница Неба.

Радость – не с мирского порога
Познают,
             вздохнувши беспечно.
Радость начинается с Богом.
Радость продолжается вечно…

2–3 .03.2010 г.
 

Повесть о преподобных Савватие и Германе Соловецких

Соловки… При этом слове перед глазами того, кто хоть раз побывал на Соловецких островах, или кто знаком с теми лишь по фотографиям или книгам, встают величественные стены Соловецкого монастыря, из-за которых виднеются купола монастырских храмов, в том числе главного из них — Спасо-Преображенского собора. Таким же величественным выглядит этот монастырь и на старинных иконах. Например, вот на этой, где Соловецкая обитель изображена такой, какой она была в начале ХХ века. Словно сказочный город «с златоглавыми церквами» стоит она на острове посреди «окияна-моря». К ней на пароходах и на маленьких парусных корабликах плывут богомольцы со всех концов необъятной России — матушки. Плывут на поклонение Соловецким святыням, Соловецким святым, которые жили и подвизались в этой обители в течение более чем пяти столетий со времени ее основания. Некоторые из этих святых изображены стоящими на облаках над Соловецкой обителью.

Повесть о Священномученике Иларионе, архиепископе Верейском, Новомученике Соловецком

…Много раз просили меня дети и внуки написать воспоминания. Про юность мою, про лагерь, про войну. Простите, родные мои, что не спешил исполнить ваши просьбы. Не хотел я тревожить прошлое. Мне о нем тяжко вспоминать, а вам — горько будет узнать о том, что довелось мне пережить в те годы, когда был я еще совсем хлопцем… Но все-таки решил я написать… не о себе, а об одном человеке, которому обязан всем, и жизнью своей — тоже. Ради того и берусь теперь за перо, чтобы память о нем была вовеки незабвенна.

Cердца – с обычными вразрез,
Светлее самой тёмной ночи,
Когда всё бесполезно, бес…
Среди бессилья многоточий,
Сердца-лучи отводят стресс,
А их не много, между прочим.
Слова, летящие в портрет
Стают привычными с годами.
Молчанье глаз: ни да, ни нет,
Потрогать можно лишь руками…
Слова пройдут сквозь силуэт,
С другими встретясь голосами.
И каждый век какой-то сбой,
И за церковными свечами,
Приходит время не с мольбой,
А с автоматом за плечами.
За строем вновь шагает строй…
На небо длинными ночами.
2010