Омилия

Туманом легким тихий вечер
Поплыл над гладью сонной речки.
Рука руки едва коснулась –
И сердце в нежность окунулось.

Художник Вышний брызнул краской
На потемневший небосвод,
И закружился в вечной пляске,
Сверкая, звездный хоровод.

Любовь пришла не бурей сильной,
А трепетным листом осины,
И не огнем пожара страстным,
А огоньком свечи прекрасным.

Слова лились потоком чистым
Из сокровенной глубины,
Рябины чуть качались кисти
В лучах услужливой луны.

Свершилась тайна единенья
Для бесконечного паренья
Искавших долго и нашедших,
Просивших Бога и обретших.

По силуэтам трав стекали
Росы прохладной ручейки.
Слова ушли, уста молчали –
Касалась лишь рука руки.

27.11.2001 г.

***

Ох, душа моя, худышка
Где же бродишь ты, малышка,
беспризорница?
И суешь в свои кармашки
нитки,
перышки,
бумажки,
фантик-золотце.

Вот, глупышка-замарашка!
Оторвяга,
первоклашка,
мое ж горюшко…
Понаделала секретов
из осколков
и конфеток.
Нет бы – зернышко.

Бегу от судьбы, бегу,
Измотан, хоть вей верёвки.
И знаю, что снова лгу,
Себе снова лгу неловко.

Темно на душе, темно
И сердце молчать не хочет,
Мой сон улетел в окно,
Ему не хватило ночи.

И луч над пустыней крыш,
Как ангел застыл на страже.
А с фото глядит малыш,
Так чисто, что страшно даже.

«Постой, не беги, постой»,
Глаза эти говорили
И с детскою простотой,
Наивно весь мир любили.

Какой-то найти ответ
Пытаюсь в происходящем,
Где память, сквозь толщу лет,
Встречается с настоящим.

Случайность всему виной,
Как больно, малыш, мне больно
За мёртвою тишиной,
Увидеть себя невольно…
2011

Большое всеохватно сердце
И вседоступно. Шум и гам…
Сосуд, ладони, полотенце –
Ты ноги мыл ученикам.
Перечил Пётр, изумлялись
Избранники, губу кривил
Иуда, бесы надсмехались.
А Ты… Ты просто ноги мыл.
В народе зрело недовольство
Пилатом, кесарем, судьбой…
Гремел Бетховен, лился Моцарт,
С безумьем безнадёжный бой
Ведя, Гоген корпел над солнцем,
Малевич малевал квадрат,
Мудрил Нильс Бор, сипел Высоцкий…
Ты – ноги мыл века подряд.
…Я болен мыслью неотвязной,
Ища вневременный покой:
Чист человек, лишь ноги грязны.
Омой их, Господи, омой!

Адриан: В моей Наталье
как будто тайна
живет с печалью.
В её улыбке
нежности блики,
строгость во взгляде,
искренность в слове,
смелость в молчанье.
Но свою тайну
Наталья прячет;
и лишь ночами
тихонько плачет
она порою...
У изголовья
нашей кровати
она распятье
вдруг начертала,
и от чего-то мне ближе стала...

Наталья: За Адриана
я вышла рано
не из-за власти,
роскоши, сласти,
но что-то в сердце
мне подсказало
чистую душу у Адриана.

Адриан: Я их увидел

совсем случайно.
О них шептали:
" то -христиане..."
их осудили
на казнь и муки.
Вдруг я узнал в них
глаза супруги-
взгляд тот же строгий,
где боль с любовью
перемешалась:
своею кровью,
нет, не боялись
они за веру
свою платиться
и не страшились
с жизнью проститься...
И отчего-то
сердце кольнуло -
я вспомнил крест тот
у изголовья...

Долго ли мы шли, я сказать не берусь. Двигались чинно, неспешно, как никогда раньше. Высекательница впервые вела себя как светская дама, несмотря на свой не вполне подходящий наряд и всегдашний фонарик на голове. Она была похожа, скорее, на маленького заигравшегося шахтёра. И я казалась себе смешной оттого, что вынуждена была подыгрывать Высекательнице, церемонно шествуя, а не просто идя по дорожке.

Мы шли на бал или торжественный приём, который давал кто-то из её друзей.

— Там будет много важных особ, — говорила Высекательница, — и мы с тобой должны соответствовать.

Повесть о преподобном Амвросии, старце Оптинском

Данный текст представляет собой адаптированную для детей младшего возраста редакцию написанного ранее рассказа «Оптинские яблони». В связи с чем автор заранее просит прощения у читателей за то, что в нем фигурируют ранее знакомые им реалии: например, Сосновка (без всякой, так сказать, «драмы»), и Григорий Бакланов из рассказа «Завещание». В какой-то мере это связано с тем, как и каким я вижу свой родной Север, а в какой-то — просто потому, что «так придумалось». А вот и сама история...

1

Передо мной старая, пожелтевшая от времени фотография . Девочка лет 5-6 с большими выразительными глазами смотрит на меня не по-детски серьезно. Ее взгляд глубоко пронизывает. Так, что становится не по себе от мысли, что вот она – эта девочка спрашивает меня:

— Сохранила ли ты свою детскую чистоту и открытость, любовь к живому, веру в людей, не разучилась ли ты радоваться жизни так, как делала это я?

Невольно отвожу взгляд. Убираю свою детскую фотографию в старый альбом. Но тут же ко мне подбегает моя дочь:
— Мама, мама, а что это ты убираешь? Покажи! А кто эта девочка? Это ты в детстве? А я на нее похожа? Да, да — похожа! Смотри, у нее мои глаза.

Оля бежит к зеркалу, переводит взгляд от зеркала на фотографию.
-—Я очень похожа на тебя в детстве? Правда?

— Да, Оленька, очень похожа.
На глаза набегают слезы. Смахиваю их украдкой.

— Мама, давай пожалеемся.
— Давай.
Я беру Олю на руки и мы долго сидим тихо, ничего не говоря.

2

Вновь запуталась луна
В паутине черных веток...
Снова ночью я одна.
Долго ль ждать еще рассвета?

Долго ль править бал зиме,
Злым снегам, ветрам, метелям?
В этом снежном феврале
В май грядущий свято верю!

В кипень белую садов,
В буйство зелени весенней,
В то, что после зимних снов
Вновь наступит пробужденье!

Туго слепленный комок
Из осколков чувств и боли -
Мое сердце, как снежок,-
От тепла растает вскоре!

И растают без следа
Мои давние обиды...
Беды – прочь! Идет весна!
Ее чувствую флюиды...

В дни строгие Великого поста
В душе моей тревога и волненье
Невольно возрастают неспроста:
Ведь это дни жестокого сраженья!

Суровое, невидимое, но
Реальное, не в море, не на суше,
Ведь поле брани той всегда одно –
Живые человеческие души!

Душа моя, трепещешь ты не зря,
Исполнена греховными страстями,
Как змеями! И главная змея –
Гордыня с многоликими главами!

А страсти те возможно усмирить
Постом и покаянною молитвой.
Лишь ими меч духовный навострить
Мы можем, чтобы стал острее бритвы!

И тем мечом безжалостно отсечь
Души грехи, пороки бренной плоти,
Которыми пытается вовлечь
Сам дьявол нас в пучину преисподней!

И стану я смиренно пред Тобой,
Всевышний, препоясавшись, для битвы:
И меч в руке, и веры щит живой,
И слово вечное спасительной молитвы!

“О, Господи, Владыко живота!
Дух праздности, унынья, пустословья
Отвержи от меня и никогда
Не дай любоначалья и злословья!

Мне кружевное полотно
из слов ажурных не соткать,
стихов моих веретено
плетет лишь ситцевую ткань.
И хоть вплести желаю  нить
изящных фраз и идиом
И этой нитью ткань расшить –
Выходит лишь узор крестом
Простая вышивка Крестом
На ситце белом том...
Но всё ж своё веретено
я не оставлю - буду прясть
стихотворений полотно -
а по стихам – и жизни вязь.
Вязь Красных Букв IC XC
- я тку и ставлю Крест-на-Крест.

Есть день такой, который предваряет
Собой начало строгого поста:
Прощеным воскресеньем называет
Люд православный день тот неспроста.

Ведь в этот день – так исстари ведется
На нашей славной матушке-Руси –
В вине своей пред ближним признается
И просит каждый: "Ты меня прости!"

Сегодня восхожденье начинаем
Мы за Христом, распявшимся за нас!
К стопам Его, стеная, припадаем:
- Прости за все, Всемилостивый Спас!

Веди же нас, наследников Адама,
Из глубины падения – наверх:
Звездой во мгле сияет купол Храма,
Где ждет нас Бог, давно простивший всех!

Простим и мы друг другу прегрешенья,
Склонив повинно головы на грудь,
Не то напрасны будут устремленья –
Посты, молитвы не спасут ничуть!

Чтоб не копилось тяжести на сердце,
Чтоб отчужденья холод растопить:
Открой скорей спасительную дверцу
И все свои обиды отпусти.

Мы всепрощеньем души очищаем,
И в них надежда, как свеча горит
На то, что если ближних мы прощаем,
То это значит – Бог и нас простит.

Научи меня любить, Отче!
Я прошу тебя о том очень.
Не хочу я серебра, злата –
Научиться мне любить надо:

Всех, кого встречаю я, Боже, -
Своих близких и врагов тоже,
Чтобы Образ видеть Твой в людях,
Не ходить ни для кого в судьях...

Мне б обиды не копить комом,
Всех прощать и отпускать с Богом!
Никогда не осуждать брата,
Всех любить, как любит мать чадо!

Научи меня любить, Боже,
Так, как Ты один любить можешь:
Бесконечно, горячо, свято,
И не требуя взамен платы!

Научи любить Тебя крепко,
Прикипеть к Тебе душой лепко!
И гордыню не холить боле,
Покоряться лишь Твоей воле...

Научиться б мне любить если,
Я бы стала петь Тебе песни!
От избытка чувств поет сердце,
В небеса приотворив дверцу!

…Ах, как в мире без любви душно -
Мне б любовью оживить душу!
Без нее нет сил дышать больше!
Научи меня любить, Отче!..

13.04.2010
 

С веток льются искры зноя,
Листья падают и спят,
Говорят, что неземное
Здесь разбило тихий сад.

Говорят, в глазах пантеры
Вдруг мелькнет тоска и грусть,
Говорят, в любви есть вера,
та, к которой я вернусь.

Говорят, что речки струи
утоляют боль сердец,
что простые поцелуи
счастья тихого венец.

Над рекой мерцают слезы,
это след от крыльев сов,
эхом стонут в небе грозы,  
повторяясь, словно зов.

Говорят, что в сердце - розы,
что и кошка смотрит вдаль,
где расстают все угрозы,
говорят, что мир - устал.

Что огонь - тоска вселенной,
и дождем не смоешь высь,
что душой, навек смиренной,
птицы по небу неслись.

Неприличным кажется моление –
«Пережиток, – говорят друзья, –
Зряшен пост, смешно ночное бдение,
Что, прожить без глупостей нельзя?»
Говорят, что Церковь «эта самая»
Вызывает только тошноту.
Говорят мне: «Разве в Тайнах главное?
Ты наследовал стезю не ту!
Старомодно крест на лоб накладывать,
Бесполезно стены окроплять…»
Говорят с усмешкой люди: «Надо ведь,
Вспомнили и «твёрдый знак» и «ять».
Говорят любители дискуссии:
«Всё не так в религии твоей.
Православье, это ж только русские», –
Обрусевший говорит еврей.
Говорят: «Вы странны, суеверия
И обряды странные у вас…
Ну, причём тут грим и бижутерия? –
Двадцать первый на дворе сейчас!».
Говорят: «Вы дикие, немытые,
На одно неумное лицо».
Говорят вальяжные, маститые,
Не напоминая подлецов.
Что же, храм мой, храм,
Ты в горле косточкой?
Чем же, клир и причт, вы не милы?

Молчанье в глубине плодотворит
Дорогу сердца. Все на ней — всерьез.
Тебя полюбят спутники твои
За те слова, что ты не произнес.

И перебродит в терпкое вино
Все то, что с губ твоих не сорвалось.
Из тысяч слов останется одно,
Как зерен спелых золотая горсть.

И это слово ты не утаишь.
Оно — итог. Бессмертие. Печать.
Тогда и Бога возблагодаришь
За то, что смог однажды промолчать.

Угнетающие душу обстоятельства,
ощущение беспомощности - вдруг
озаряют смыслом просвещающим
мой тупик и размыкают круг...

Где ж мой плод, достойный покаяния?
Обманулась или обманул...
Сил не приложила и - оставлена...
В пустоте кромешной страшный гул...

Бог даёт условия и правила.
Сердцем и душою путь ищу.
Продвигаюсь ли по тропке праведной,
может быть, над пропастью вишу...

И приходят мысли о смирении...
Каясь в прегрешениях своих,
я шепчу: в Тебе благоволение,
Господи, помилуй и спаси! 

 11 февраля 2011 г.

Димка знал, что завтра у него самый лучший день — день его рождения. А это значит, что будут подарки, в гости приедут друзья и можно будет лечь поздно.
Друзей Димка очень любил, но подарки любил еще больше. Если бы друзей не надо было угощать, делиться, поздравлять с их днями рождения, то это были бы просто золото, а не друзья. А так, придут, поздравят, съедят бабушкины пироги и, что еще хуже, захотят поиграться любимой радиоуправляемой машиной. Одна эта мысль разрывала Димкино сердце на сотни маленьких кусочков.
Бабушка Галя, заметив нахмуренное Митино лицо, решила узнать, в чем дело.
— Митя, а Митя. Посмотри, какие румяные пироги. Твои любимые — с брусникой.
— Вижу, — буркнул Митя и уставился на стоящую на кухонном столе папину чашку.
— Ты, часом, не заболел, внучек? А ну, рассказывай, что стряслось.
— Не хочу я день рождения, — выпалил Димка.
— Вот те на. Как это не хочу? Почему?