Ироническая поэзия

В кармане у мамы
всего понемножку:
губная помада,
игрушка для кошки,
конфета-ириска
и сборник стихов,
от папы записка,
флакончик духов,
для сына пелёнка,
заколка для дочки,

Лягушка, "почти царевна",
В зелёном болоте жила.
Квакушкой, что пела отменно,
Среди соплеменниц слыла.
Мечтала лягушка о принце,
О том, как однажды весной
На белом коне он примчится,
И станет лягушка женой.
Как счастливы будут в болоте,
В забытой зелёной глуши,
Как вместе в любви и почёте
Сто лет проживут в тиши.
От столь неземных сантиментов
Аж кругом пошла голова.
Под всплески аплодисментов
Пропела Лягушка: «Ква-ква»...
Вот только не знала простушка,
Что принца, увы, не найти,
Лишь оттого, что Лягушка
Царевной была «почти».

Случилось так: когда Адам уснул,
Господь создал ему жену.
И разбудил Адама Бог:
«Подарок Мой тебе готов.
Сие творенье Моих рук
Из твоего ребра, мой друг.
Жену слепил я для тебя,
Теперь же очередь твоя –
Укрась ты сам свою жену
Сиречь: по нраву твоему.

Есть что-то важнее,
Намного важнее,
Чем слава,
Чем деньги,
Чем чья-то молва.
Есть что сильнее,
Намного сильнее,
Чем сила порока,
Чем лесть
И хвала.
И я улыбаюсь, смотря на Закхея, –
Сидит среди веток,
Встречает Христа!
И Тот Его видит
И молвит: "Закхее,
Слезай поскорее,
Мне быть у тебя!"
Тот тут же слезает,
торопится к дому,
и радостно Богу готовит обед.
Так хочется тоже на древо порою,
Да жаль, что в России
Смоковницы нет!

О, моя маленькая леди,
Вы сердце рвете речью страстной,
В словах же ваших нитью красной
Бездушной лжи, коварства сети...

Моя сердечная зазноба,
Зачем играете Вы мною?
Судьба могла бы быть иною,
Когда б честны мы были оба.

О, моя милая шалунья,
Снимите с сердца злую маску,
Со мной в любви умчитесь сказку...
Ведь больше жизни Вас люблю я.

Мамой быть - счастье большое:
нужен отдых ей порою.
Чтобы мама не устала,
чтоб грустить она не стала,
надо хоть бы раз в неделю
качать маму на качелях,
бант ей в косу заплести,
на прогулку отвести,
посчитать с ней вместе птичек,
покормить из рук синичек,
надо мамочку обнять,
в лоб её поцеловать,
ей конфетку подарить,
спать пораньше уложить,
колыбельную пропеть,
у кроватки посидеть.
Мамой быть хоть не работа,
все же ей нужна забота.
Есть один секрет на свете:
наши мамы тоже дети.

Маленький, в малюсенькой ладошке
Он «своё» мизЕрное сжимал.
Собственник, пускай и понарошку,
Потому что был покуда мал.

Он подрос и мог объять руками
Целую охапку «своего»,
И в душе липучими ростками
Алчность пробивалась у него.

Если видишь, будто мама
Положила в суп твой сахар
И слюнявчик подвязала –
На спине, а не вперед,
Это значит, твоя мама
Начала писать рассказик
Или сказку сочиняет
И уже ею живет.

Если мама на прогулке
Вдруг замедлит ход невольно
И блокнот возьмет из сумки,
Карандаш положит в рот,
Означает, что в рассказе
Герой главный самовольно
Вновь пустился в приключенья,
Дав сюжету новый ход.

Поэма
Ироническая и шуточная

Любезный друг!
Прости за дерзость,
Я начинаю сей рассказ…
Здесь — не высокая словесность,
Не документы без прикрас,
И здесь не так, как у Гомера
Порой история течет —
Теперь, в зените нашей эры
Все по — другому предстает
Пред нашим утомленным взглядом.
Но я уверен, что когда-то
В дремучих дебрях прежних эр
Шутил порою и Гомер.
А что до фактов … шли они
Сквозь исторические дали,
Их все равно нам переврали.

…Как делают и в наши дни

Тарелка смыслов
на столе стояла -
безумно вкусных.
Съел их все козёл:
он принял смыслы
за листы капусты.
И был таков.

2011

Я думал, что в церкви – боги,
А там оказалось – люди.
Сварливы они и строги -
Грехи всё чужие судят.

Я думал – поставлю свечку
И будет в судьбе обнова,
Замолвлю Христу словечко
И заживу фартово.

Я думал, проблемы разом
Исчезнут – напишешь требы.
Я к Богу несу «заказы» -
Побольше всех благ мне бы.

Я думал, что в церкви просто -
Кулич освятил пасхальный...
А храм – это веры остов,
И к Богу путь скорбный, дальний...
 

Он боится панически смерти
И кричит от малейшей боли.
О загробной жизни не смейте
Никогда говорить ему боле.

Он старательно держит диету,
Очищает все органы скопом,
Отстоит и молебен, при этом
Сверит жизнь свою по гороскопу.

Он – слуга своей собственной воли,
У Божественной – низкий рейтинг…
Он душевной  не ведает боли,
Но боится панически смерти.

О да, времена наши вовсе не строги,
И сказка – терновый венец.
Давайте, смолчим, как бывало, о Боге,
Ведь Он нам совсем не Отец.
Про Исповедь мы промолчим и Причастье –
Зачем говорить о пустом?
Еда – наша радость, постель – наше счастье,
Сужденья – основа основ.
Пусть каждый в нас атом Им создан с любовью,
Пусть исстари нас бережет…
Наполнили Землю мы дьявольской новью,
И совесть нисколько не жжет.
Даешь «барабашек», «восточную мудрость»,
Смешки, комплименты и лесть!
Не надо про дерзость, предательство, глупость,
Злопамятство, ревность и месть,
Про гнев, осуждение, тайные страсти,
Про стыд - утешенье телес…
Да, в Бога мы верим, немного, отчасти,
Но ближе – прикормленный бес.
Мы в сговоре тайном: о Сути ни слова,
Смысл жизни – во зле и добре.
Не помним мы о Воскресенье Христовом
На Светлой Вселенской Заре,
О том, что Любовь – Он, что Благ, и Всесилен,
Что может навечно помочь.

Я буду спраши­вать тебя, и ты объясняй Мне:
где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь.
Кто положил меру ей, если знаешь? или кто про­тягивал по ней вервь?
На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее...
(Иов, 38, 3-6)

В руках горшечника ворчал
Горшок: «Халтуришь ты, гончар!
Посуду лепишь кое-как:
Ни ног, ни крыльев на горшках.

Была б такая благодать –
По небу с птицами летать!
А мы –  как только с полки прыг –
Так вниз летим. И то – лишь миг.

Вот сделай крылья у горшков –
Поменьше будет черепков!
И почему изящных ваз
Так мало лепишь ты средь нас?»

В ответ трудившийся гончар
Лишь улыбался и молчал,
Горшечника ведь все равно
Понять посуде не дано.
 

Гробы улыбались,
и скалились страсти гробами.
Я пятилась задом,
а козлища стукались лбами.

Стихия ярилась,
и не было жалости места.
История злилась,
сжимая кинжалы протестов.

Шипели иуды,
стирая штаны лилипутам.
И падали люди,
вверяя себя жалким плутам.

Гробы заикались
и грызли проказу зубами.
Козлы улыбались
и яростно бились рогами.

Хайль, хáнтер! Пли! В бездомных бродяг –
Хвостатых, голодных, кусачих!
Псиная жизнь – это, право, пустяк,
Ноль – ничего не значит.

Хайль, хантер! Кто твоему ещё
Маршу мешает по жизни?
Может быть, бомж или житель трущоб?
Ну! Матерей в фашизме!

Как вы скучны — плетущие интриги!
Как вы туманно-злобно-холодны!
Вы, как лягушки на чужих веригах,
повисли
предвкушением вины.

Лягушки — прочь идите!
Я — в трамвае,
мы переедем ваш смертельный страх.

Я устояла на семи ветрах,
лягушки,  вам я — не внимаю.

Поэт, хотя и не филолог,
Но знаньями пренебрегать
Ему едва ли стоит.
Жесток к Парнасу путь и долог
Уж коли взялся, брат, писать,
Пусть будет будет стих твой строен.

Теорией пренебрегая,
Уменья все же не достичь.
Как не вертись при этом,
Стихи все ж штука не простая.
Бездарность как не возвеличь -
Но ей не стать поэтом.
27.12.2011