Вы здесь

Ольга Денисенко. Поэзия

Там у Ксеньюшки на Смоленсом

Там у Ксеньюшки на Смоленском —
Тишина в голубиный взмах,
Свет кисейною занавеской
Обрамляет смиренный зрак.
Это было когда-то, было...
Отдаляясь от пут мирских,
Так любила его, любила,
Что душа превращалась в скит.
Там, где красным зардеет кофта,
Где зелёный мелькнёт платок,
Об ушедшей беде не вспомнят,
Утешенья испив глоток.
По холодной сырой брусчатке,
По дорогам непроездным
Она выйдет на Двор Печатный
В феврале посреди зимы,
На Фотанку и на Гостинку,
К Малой Невке, на Обводной —
И увидит в морозной дымке
То, что зримо лишь ей одной.
Не заметят её иные,
Торопясь по своим делам,
Только те, чьи сердца простые —
Прикоснуться к ее дарам.

Иеромонаху Василию Рослякову

Водно поло осталось в прошлом,
В прошлом друзей дорогие лица,
В прошлом стихи, всё мирское тоже –
В прошлом, – он Богу ушёл молиться.

Взял на себя он Христово иго
(Подвиг монаха не всем по силам),
Не позовут его больше: Игорь! –
Он у престола – отец Василий.

И потянулась за чёткой чётка…
Душу, как пальцы, искус шершавит,
Но под глухим облаченьем чёрным –
Крепкая вера, любовь большая!

Сердце нездешнему сопричастно,
И возрастает от силы к силе.
«Я бы хотел умереть на Пасху!» –
Скажет, когда у него спросили.

«Я бы хотел умереть на Пасху!»…
И совершилось: ударил в спину
Острый клинок, обагряя красным –
Пасха Всечасная наступила!

Для мужества настали времена

оптинцам о.Илиодору (Гариянцу) +26.10.2020

о.Евфимию (Богомолову) +29.11.2020

Для мужества настали времена.
Ушли отцы Илиодор, Евфимий.
Смерть называет всех по именам,
И каждый мир когда-нибудь покинет.

Всё больше появляется крестов,
Снег покрывает выросшие всхолмья,
И говорит на языке простом:
Не забывай о смерти, странник, помни!

Что истинная родина – не тут,
Что смерть – это всего лишь переправа.
Укажет направление Страшный Суд
Одним налево, а другим направо.

Растёт имён незримый коридор,
Текут молитв невидимые реки.
И проступает вечности узор
Сквозь времени протертые прорехи.

Ещё на медонос летит пчела

Ещё на медонос летит пчела,
Ещё сверчок колышет травы ночи,
И жизнь кипит на ярмарке сорочьей,
А память собирает закрома
Для долгих зим из мизерных затей
От венчика до придорожной пыли,
Чтоб выдохнуть: как молоды мы были...
Как рыбкой золотою из сетей
Искрился день, свершение суля,
Надежд неубывающих, и невод
Был полон откровением и небом,
И застывал песчинкой янтаря
Прошедший миг, чтобы гореть светло
В оправе дней из сплавов желтолистных,
Когда прощенье станет в ремесло
Твоей души, и до исхода близко,
Рукой подать…, а ты ещё не жил,
И на вопросы не нашёл ответа,
И решкою упавшая монета
На дне фонтана встречею дрожит.   

Была ли души темнота до боли изучена

Была ли души темнота
До боли изучена,
Но радость останется там,
Где самое лучшее.
И взорам чужим не прочесть
(Там дали заоблачны)
Как мир помещается весь
До каждой подробности.
Всей ширью и всей высотой,
Аккордами, красками,
И в самой былинке простой
Откроется Пасхою.
И жизни плеснет правота,
Обратная случаю –
Та музыка ветра, и та,
Из сердца поющая.
Всем бедам и злу вопреки
Надеждою, верою –
Аккорды в четыре руки
За клавиши белые,
За черные клавиши – ввысь
Мажорно, отчаянно…
Мгновение, остановись! –
А дальше – молчание.

Помоги мне, Господи, помоги!

Помоги мне, Господи, помоги!

Заплутал я в долгой долине лет.

За спиною горести и  долги

Тяжелы веригами дольних бед.

 

Отпусти мне, Господи, отпусти

Всё, чем я пресытился и устал!

Эту нить, которой ты мог вести -

Я рукой упрямою распускал.

 

Расплескал я, Господи, не донёс,

Раздробил на мелкие черепки…

Принимал серьёзное не всерьёз,

Променял достоинства на грехи.

 

Отвори мне, Господи, отвори!

Я ключи к закату не подобрал.

То, что смерть настояна на крови –

Ты явил и этого не скрывал.

 

Как я мал, и беден и нищ и наг,

От дождя и ветра продрогший весь,

Но я силюсь сделать свой первый шаг.

Помоги мне, Господи, где Ты есть?!

Плоды войны

То не боль потери — потеря смысла
Материнской жизни без жизни сына.
Это так — как солнце ушло за выступ
Навсегда — и стало темно и сыро.
Это так — как разом из всех орудий
По мишени сердца единым залпом!
И святое прошлое не убудет
Заполнять собой бесконечность завтра.
Ни дорог, ни дикого бездорожья —
Только крик немым ледяным вопросом:
Отчего случилось, что смерть возможна?
Но молчанье неба не знает сносу.
Жизнь теперь сама непроизносима.
На воронке сердца не выжечь шрама,
Но и ту во прах сотрясает сила
Если вдруг чужую окликнут — Мама!

И опять ты молчишь не о том

               * * *
И опять ты молчишь не о том,
И оставлена жизнь на потом,
Отдаёшься не воле, а случаю.
А экспрессное время скользит,
Проходя через сердца транзит,
Зримой необратимостью мучая.

Вспоминаешь: Иона и зев.
И все меньше доступен резерв,
Чтобы тратить на что-нибудь лишнее.
Как сильна оголтелая рать
На войне. Но тебе выбирать
Между Богом и мнимыми кришнами.

Круг игольного ушка вошёл в квадратуру окна...

«В комнате, где жил последние дни писатель, следов борьбы не обнаружено. Порядок вещей не нарушен за исключением мягких игрушек. Их, по словам хозяев Рыскин сам убрал с подоконника на диван…» (из новостной сводки)

 Григорию Рыскину

Круг игольного ушка вошёл в квадратуру окна,
наяву доказав, что и впрям не имеет решенья
та задача, какую сократовы други стократ
разрешить ни пытались – а он оказался мишенью.
что всамделишной смерти – нестрашный игрушечный полк
на литом подоконнике цвета густого обрата?
немота невозврата... а всё не вбирается в толк,
что навеки умолк, что октябрь по-своему краток

Олесю Бузине

А теперь все цветы и цветы
После пятого кратного выстрела.
Все, кто звал на короткое "ты",
Назовут теперь в третьем единственном.

Крепко связаны в сон рукава,
Смерть взошла небовыжженным заревом.
И останутся только слова
И дела для живых осязаемы.

Если чем и заполнится брешь,       
То насквозь пробирающим холодом.
И звонит на предложный падеж
Навека затянувшийся колокол.

Страницы