Госпо́дня земля́, и исполне́нiе ея́,
вселе́нная и вси́ живу́щiи на не́й.
То́й на моря́хъ основа́лъ ю́ е́сть
и на рѣка́хъ угото́валъ ю́ е́сть.
Пс.23:1,2
Валерию Николаевичу Ермолаеву
посвящаю
По Тавде не ходят, как по Волге,
Мимо хлебных далей золотых,
Но протяжной болью волноломной
Помнят реки волглые плоты.
Не сравнить их плавней и затонов,
Их сокровищ, скрытых в глубине…
Но – покой натруженным ладоням
Я ищу в их ласковой волне.
Сил неисчерпаемые копи
Здесь, в песках прибрежных золотых.
Спит мальчишечка в кроватке
Сладко – сладко, сладко – сладко,
Теплится в углу лампадка
Кротко – ярко, тихо – сладко.
Снится ли ему лошадка
Под попонкой алой, яркой?
Или, может, Волга барки
В край несёт степной и жаркий?
Или это просто – папа
Со щеки слезу украдкой?..
Спит мальчишечка в кроватке
Сладко – сладко, сладко – сладко.
Сегодня ночью колёсной дробью
Спешили литерные поезда.
Пока мы спали в уютном доме,
Над миром снова взошла Звезда.
А кто-то отсвет Её над крышей
Приметил, и от Её высоты
Стоит и плачет, и жадно дышит.
Увы, не я. Но, может быть, ты?
Земле, лежащей во тьме, Великий,
Надмирно - тихий пролился Свет,
И в храмах жаром взыграли лики,
Благовествуя тебе и мне,
Что этой тьме с высоты Востока
Рассветом - огненная узда...
Пока мы спали, зашторив окна,
Над миром снова взошла Звезда.
Откуда и зачем ты у меня –
Ни в шесть, ни в пять привычка просыпаться,
А в памятные те четыре-двадцать,
Когда в полях залязгала броня?
Едва вздохнёт непраздная жена,
Под сердцем нежа Родине солдата:
Глядится в календарь, где – даты, даты,
Оплаченные трудно и сполна…
Прикрыть глаза, побыть во власти сна…
Но ветер пахнет выжженой пшеницей.
Удушливая, жаркая волна:
Опять сорвалась с привязи война,
И мир, должно быть, больше не приснится.
Даже не верится: были "по окна" снега,
Срубы колодезей сахарным льдом оторочены,
Нынче же - застит глаза студенистая мга,
Расколесована стылая глина обочины.
Даже не верится: были дожди чередой,
Кланялся колос святому земли притяжению,
Нынче же - "в голос", под чертополошьей ордой
Русское поле тоскует о хлебоявлении.
Чаще и чаще закатного неба ожог,
С запада, и на восток - реактивные росчерки,
Только на голову медленный сыплет снежок
С неба, в котором до самого Бога - ни облачка.
Может быть, эта серебряная тишина
Раны Земли уврачует прохладною моросью?
Время ли - брошенным к небу всходить семенам
Дерзкой, озимою, Солнце зовущею, порослью?
***
Запоминать движение волны
И гордых скал величественный абрис,
Свет маяка, закат и дерзкий парус,
И взгляд невесты: кроткие черты
И чашу поднесённую воды…
С рассветом холодным на сердце взыграло
Сединным, родным, самоцветным Уралом.
И думалось крепко, и жадно дышалось.
Чем стал для меня этот город: Реж?
Когда скрипит, упрямится, строка
Когда ты суетой измят и выжат,
Мне хочется – хотя бы напрокат,
Как в детстве – взять просмоленные лыжи,
И сына повести в сосновый храм,
(В который не ступал, должно быть, годы),
И открывать, как будто, по слогам,
Премудрости классического хода.
Сегодня в небеса никак не наглядеться:
И радость, и вина мои передо мной.
Я «доченькою» звал тебя в игристом детстве,
А нынче – камнем стал, и горькой тишиной.
Дела и суета: одно, другое вечно…
Прости меня! Прости! Не ново на Земле
Укутывать в стихи девичий сон и плечи,
Но где сыскать таких, чтоб вымолить тебе
Со святыми упокой, Христе, душу раба твоего Владимира,
идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание,
но жизнь безконечная
Век, не серебряный, и не машинный,
Мастак пути удавкой заплести.
Меняле под начитанной личиной
Не скажешь по старинке: «Гой еси!»
В нём суета, надменная плутовка,
За трюком трюк, потехи, словеса –
И вот уже почти не сыщешь тропку,
Сокрытую в болотах и лесах.
