Рубленые избушки. Песня.

- Смотрю, ты все книжку какую-то читаешь. И чего это там у тебя?

- Стихи.

- Стихи, говоришь. Сам написал?

- Нет, одного знакомого.

- Чужие, стало быть. Интересно написал или так себе?

- Интересно, есть Божья искра.

- Это хорошо. Знавал и я одного стихотворца. Жил тут у нас один, Мишкой звали, Кирьяна Акимовича сын. Но тот все больше песни сочинял, сам сочинял, сам и пел. Кроме него ни у кого их петь и не выходило. Нет, пели конечно, но как-то не так, не похоже. Вот, скажем, как болотная коряга на живую березовую ветку не похожа, так и с песнями этими. Вроде и слова одинаковые и выводят так же, а все не то, нет жизни.

А уж он, бывало, затянет, так затянет… Веришь, нет, кузнец наш, дядя Никита плакал с тех песен. Да. Слушает, а сам носом шмыгает да кулачищем елозит по усам, мокроту развозит. Вот ты смеешься, а знаешь, какая сила была в тех песнях, куда там вашим. Вот, к примеру, запоет он об утренней зорьке, и прямо ветерок свежий лицо холодит, закроешь глаза, и чувствуешь - вот он, первый лучик солнышка, над полем блеснул. Или о лесах запоет, или о реках, хоть о чем, слушаешь его, и будто переносит тебя туда. Кто жаворонка слышал в тех песнях, кто журавлей, а Силантий вон, тот и вовсе налима в омуте услыхал.

Бабы наши те песни выучивали и петь пробовали, да куда там, у них опять про любовь-злодейку выходило. А у человека дар был от Бога. Люди его послушают и как-то лучше становятся, чище, что ли. Вроде короста с лица сходит и живой человек показывается. Или вот еще: жил у нас тогда дед Иван, солдат, на одной ноге ходил. Как он со службы-то возвернулся, так его ни один человек радостным не видал. Семьи нет, один жил, бобылем. А и он, бывало, как послушает тех песен, так потом целый день ходит, улыбается, будто мальчишка, будто и не тянул двадцать лет в солдатах.

Батюшка наш, отец Никодим, того Мишку соловушкой называл: «Он, - говорит, - мир Божий восхваляет, и тем самого Бога славит».

А потом перестал Мишка петь. Перестал, и все. Сперва подшучивали над ним, посмеивались, а потом как-то сурьезно спросили: чего, мол, это ты? Обиделся, что ль, на нас? А он знаешь, как ответил? Он говорит: «Да вы только гляньте, мужики, какой он - мир Божий вокруг нас. Ведь в нем, везде, в каждом листочке, в каждой травинке - благодать Господня. Душа моя о том поет, а как словами ту песню передать - и не знаю, все неправда выходит. Я уж, - говорит, - чем врать, лучше помолчу.» Вот тебе и Мишка Кирьянов сын… Ушел он потом от нас, поговаривали в дальний скит подался, послушником.

- Это что ж, Антип Прокопыч? По-твоему, выходит, песни сочинять да петь теперь не надо? А те, кто поет, выходит, врут, что ли?

- Почему не надо? Надо. Как умеют люди, так и поют, и слава Богу, что поют. Да и не врут они вовсе, грех врать-то… Это, ведь не у каждого так душа поет, что словами и передать нельзя.