На фронт с именем отца

Лет двадцать не знал я, что такое митинги и демонстрации. В советское время в последний раз отправился на первомайскую демонстрацию ради сыновей, им было тогда лет по восемь-десять: «Папа, давай сходим!». В квази демократические времена, в конце девяностых, доводилось участвовать в массовых шествиях протеста. Сейчас не верится, что такое было возможно – со всех оборонных (и не только) предприятий стекались колонны к центру города. Госзаказов не было, зарплату не платили по полгода, а то и году, заводы, брошенные на произвол судьбы, выживали, как могли. Трудовой народ ещё надеялся, государство в один прекрасный момент одумается, как это жить без своих авиационных двигателей, не выпускать самолёты, ракеты, спутники, стиральные машины, холодильники, трактора и комбайны. Шли с заводскими знамёнами, плакатами-требованиями к правительству. Даже, помнится, палаточный городок однажды было разрешено разбить коммунистам в сквере напротив Законодательного собрания. Трудно сейчас представить, чтобы вот так собрались и пошли под окна областной администрации тридцать, а то и пятьдесят тысяч трудящихся, не согласных с так называемой оптимизацией предприятий…

Но это было давно. Неправдоподобно давно. И вот после долгого перерыва я решил пойти на демонстрацию – на «Бессмертный полк». На какие ухищрения только не шли «прорабы перестройки» дабы умалить Великую Победу, оболгать, извратить, переписать историю… Казалось, это удалось… Однако вдруг возникла гениальная идея «Бессмертного полка» и миллионы граждан, взрослых и детей, по всей стране вышли на улицы с портретами победителей… Помнит народ свою историю, помнил свою Победу…

В тот день с портретами ветеранов стояли на остановках, ехали в автобусах, несли их по улицам, стекающимся к Соборной площади. День разгорелся победно. Ослепительный диск солнца, тугой парус синего неба, белоснежные облачка, гонимые молодым ветром. Тысячи и тысячи праздничных людей…

Первый День Победы, который навсегда мне запомнился – 9 Мая 1965 года. Наш сибирский городок Ачинск вот также заполнило солнце, по-летнему жаркое, заставляющее снимать плащи и пальто, а по центральной улице шли военное авиационно-техническое училище, предприятия, техникумы, школы. Мы, детвора, держали в руках веточки тальника, тополя с нежными листочками (прутики несколько дней стояли на подоконнике в воде), украшенные бумажными цветочками, они символизировали весну, обновление жизни. Доминировал в городе красный цвет – транспаранты, флаги, пионерские галстуки… А на школьницах – белоснежные фартуки... У всех празднично возбуждённые лица. Сверкая на солнце начищенными инструментами, шагает духовой оркестр, выдувая бравурный марш…

Недавно прочитал мнение мудрого историка Андрея Фурсова, он считает шестидесятые годы самыми лучшими в Советском Союзе. Они были полны громких свершений, умных решений, радостных надежд. Ушли в прошлое сумрачные лживые хрущёвские пятидесятые, ещё не наступили застойные семидесятые… Не знаю, как для других, для меня шестидесятые, безусловно, особо солнечные – счастливое детство, устремлённые в светлое будущее школьные годы...

По роду своей журналисткой и писательской деятельности десятки раз беседовал с теми, кто пережил войну, воевал на фронте, работал в тылу, обязательно спрашивал этих людей про День Победы. Для большинства он один из самых памятных событий жизни. Сергею Сергеевичу Кекуху (с ним работали в одном секторе в конструкторском бюро), в 1945-м исполнилось семнадцать, о победе узнал на телеграфном столбе. Ремонтировал порыв на линии, проверяя связь, подсоединил наушники и услышал радостную весть. Фронтовик Борис Анатольевич Силин 9 мая 1945-го был в Берлине в госпитале, и вдруг рано утром началась бешеная стрельба, сразу догадался – это не бой, это салют Победы. Ветеран трудового фронта рассказывал, как шёл утром по Омску на завод, город был взбудоражен только что прозвучавшей по радио давно ожидаемой вестью – победа! А одна женщина стояла и горько плакала – у неё погиб сын. Врезалась в память подростку эта картина – всеобщее ликование и неизбывное горе…

Трудно сказать, на сколько километров растянулась колонна «Бессмертного полка», я шёл в ней порядка трёх часов. В советские времена носили на демонстрациях портреты небожителей – членов политбюро ЦК КПСС, коммунистических вождей, а здесь были портреты отцов, матерей, дедушек, бабушек, близких родственников. На одних фото изображены совсем молодые люди в солдатских гимнастёрках, пилотках, на других – пожилые ветераны в парадных костюмах с многочисленными рядами наград. Разные люди, разные судьбы, а вместе – «Бессмертный полк». Он шагал по солнечному городу мимо Успенского собора, Законодательного собрания, академического театра драмы… Любинский проспект, стекающий под гору к мосту через Омку, заполнила на всём протяжении людская река… Калейдоскоп красок – плащи, куртки, косынки, шляпки, кепи. А над ними портреты, портреты, портреты, будто цветы на высоких стеблях, растущие из рук, сердец… Навряд ли, среди идущих были пережившие военное лихолетье. Семьдесят и больше лет исполнилось тем, кто родился в первые годы после войны. Шагали по яркому маю дети, внуки, правнуки тех, кто был запечатлён на фото, кому было назначено судьбой остановить врага, вознамерившегося подмять под себя непокорный русский народ, прибрать к загребущим рукам богатую русскую землю.

Я прошёл с колонной по Любинскому проспекту, мосту через Омку, которая, полностью освободившись ото льда, по-весеннему сверкала на солнце. Маршрут «Бессмертного полка» заканчивался на Ленинградской площади. Я свернул на улицу Масленникова и у здания, которое старожилы помнят, как кафе «Ленинградское», встретил давнего знакомого Виктора. Он курил, встав в тенёк от слепящего солнца. В правой руке держал сигарету, в левой – портрет. Не над головой, а поставив древко на тротуар. На чёрно-белом фото был изображён мужчина лет сорока пяти, в пиджаке, тонком свитере под горло. Сухое лицо, высокий лоб, небольшие залысины. Умные глаза смотрели прямо в объектив.

– Это отец фотографировался на Доску почета, – пояснил Виктор. – Ругаю себя, позавчера всё перерыл, так и не нашёл его фото с орденами. Надо было раньше подсуетиться, я до последнего дотянул, почему-то считал – в альбоме. Один портрет всего и есть с орденами, фотокор заводской газеты снял отца 9 Мая 1965 года. Помнишь, я тебе рассказывал.

Я помнил.

История выглядела следующим образом. Поздней осенью 1942-го пришла похоронка к бабушке Виктора. Через два месяца в дом вдовы заехал однополчанин погибшего мужа. Он жил в соседнем районе, после госпиталя дали отпуск, по пути завернул. Дома застал отца Виктора – сына погибшего товарища. Сына тогда звали Павел. Я не оговорился – именно «тогда звали». Павел, пока не было матери, заставил рассказать о гибели отца. Не сумел воин соврать. Планировал нарисовать картину боя покрасочнее, погероичнее: фашисты наступали, их батарея отчаянно вела огонь по танкам… Но язык не повернулся соврать парню, у которого кипели в глазах слёзы. Поведал (с условием, что Павел не станет мать расстраивать), как отец пошёл к лошадям, на которых возили пушки, вдруг свист снаряда, взрыв… Получилось страшно обыденно. Хоронить было некого. И месяца не воевал солдат на передовой…

Однополчанин отца в тот же день уехал. Павел залез на сеновал, выплакался, спрятав лицо в рукав фуфайки. И принял решение: взять имя отца и во что бы то ни стало уйти воевать за него. Проявив завидную настойчивость, сменил имя Павел на имя Фёдор, на фронт был призван Фёдором Фёдоровичем.

Попросился в разведку. Воевал храбро и удачливо. Верующим не был, но свято следовал словам Евангелия: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя». За чужие спины не прятался, под огнём, рискуя погибнуть, перетаскивал раненых товарищей через линию фронта. Доводилось брать огонь на себя, прикрывая отход группы. Не один десяток раз ходил в тыл врага, за языками. Солдатские ордена Славы по блату не давали. У Фёдора их было два. Судьба хранила, в плен не попал, тяжёлых ранений миновал.

Демобилизовавшись через год после Победы, в июле 1946-го, поступил на завод учеником слесаря в механосборочный цех. Человеком Фёдор был лёгким, жизнерадостным. При случае не отказывался составить товарищам по цеху компанию, когда в день получки заворачивали мужчины в магазин. Ничего не стоило выпить стакан водки и твёрдыми ногами пойти домой. Не был безоговорочным передовиком в цехе, однако и среди нерадивых не числился. Работал на совесть, хотя начальство недолюбливало его за независимый нрав, за то, что за словом никогда в карман не лез, правду-матку резал в глаза, невзирая на должности. Боевым прошлым не козырял, вообще не поддерживал разговоры на эту тему, отделываясь односложным – «чуток пришлось повоевать, ничего интересного».

В 1965 году руководители Советского Союза постановили отметить День Победы масштабно. До этого почему-то Великая Победа официально не числилась всенародным праздником, а тут было решено сделать 9 мая красным днём календаря, отпраздновать его парадами, митингами и демонстрациями по всем городам и весям великой страны.

Накануне двадцатилетия Победы, парторг цеха, в котором работал Фёдор Фёдорович, наказал фронтовикам, их было немало в рабочем коллективе, обязательно 9 Мая надеть ордена, медали, цеху надо выглядеть на демонстрации не хуже других. Фёдору Фёдоровичу мимоходом бросил:

– Давай тоже приходи, ты ведь служил в войну, значит, фронтовик. Если есть какие медали, надень, ну а нет – и так сойдёт.

Фёдор Фёдорович надел. Подумал-подумал и надел. И те фронтовики, кто в курилках то и дело брали Берлин, Кенигсберг и другие вражеские города, присмирели, увидев грудь разведчика. Орден Красного Знамени, Орден Красной Звезды и два Ордена Славы. А также ряд боевых медалей, юбилейных тогда ещё не было.

Не Илья Муромец из себя был Фёдор Фёдорович. И рост средний, и в плечах не косая сажень. Однако с боевыми наградами на груди смотрелся богатырём и героем.