Иулиания

«Твое дело воспитывать детей для Господа. Черные ризы не спасут нас, если живем худо — и белая риза не пагуба, если творим Волю Божию…»
Ответ Георгия Осоргина своей супруге праведной Иулиании на её просьбу об уходе в монастырь.
(Из Жития святой праведной Иулиании Лазаревской).

В Преображенский монастырь в Пенсильвании, США, я приехала на зимние студенческие каникулы — и провела там три недели, встретив Рождество и Крещение.

Монастырек оказался маленьким и очень уютным, домашним. Строгая игуменья мать Христофора была высокой, прямой с красивым лицом и седыми волосами под болгарской монашеской шапочкой. Её длинные пальцы всегда были холодны, а наперсный крест, который она давала целовать под благословение — теплым. Мать Анна — самая старшая монахиня — ей подходило к семидесяти, всем улыбалась, почти всегда молчала и только порой ободряюще подмигивала под своими огромными очками. Мать Евдокия — немка по происхождению — была живой старушкой-гостиничной, которая оставила в миру сестру-близнеца и часто о ней рассказывала. Мать Магдалине было лет пятьдесят, она заведовала библиотекой, очень любила книги и философские беседы. Она расспрашивала меня про Россию, святые русские монастыри и жизнь подвижников. Мать Мария — самая молодая (лет сорока пяти) была не прочь пошутить, как старшая по кухне она чаще других сестер общалась с паломниками и искренне заводила с ними дружбу. Да еще Вики — она жила в монастыре уже несколько месяцев, проверяя свое желание принять постриг. Вики было около сорока.

Меня поселили в доме для паломников, где большее время я жила одна. Это был небольшой вагончик с тремя комнатами, маленькой кухней и ванной. Мое окошко в келье выходило на поле, завеянное снегом. За полем виднелись силуэты гор, покрытых сиреневыми лесами. Рано утром можно было увидеть в горах диких оленей.

В домике этом я жила затворницей, выходя в сестринский корпус только на службы, и общую трапезу, а также в библиотеку. Общая трапеза в монастыре была одна — после Литургии. Ужин паломникам мать Магдалина или пожилая мать Евдокия приносили в домик, где была плита, и можно было разогреть пищу и накипятить чайник.

Послушания мне не давали. Матушка игуменья на мою просьбу занять меня монастырским трудом строго ответила в первый день: «У нас Америка, не Россия. Паломники приезжают в монастырь для молитвы. И мы, как насельницы, даем им все необходимое для этого — церковные службы для молитвы общей и уединение для молитвы личной. Сейчас век прогресса, американцы привыкли в миру работать как угорелые, забывая про свою душу и её потребности. Здесь, в тишине, они снова научаются жить и прислушиваться к себе. Это очень важно. Так что вот тебе книги, вот иконы, лампадку затепли — читай и молись. Может, после Рождества, когда будет много гостей, поможешь немного на трапезе, но это — потом. А сейчас — набирайся сил духовных».

В монастыре каждый день служилась Литургия. Службу творили батюшки из близлежащих храмов. Часто литургисал отец Фома Хопко, уже на покое, он переселился к монастырю поближе, потому что очень любил это святое место. Отец Фома всегда радовался, во время служения лицо его светилось. Служил он неспешно, проговаривая каждую молитву вслух при открытых Вратах. За Литургией ежедневно причащались все насельницы монастыря и прихожане.
-Причастие — это дар, — говорила Матушка, — но это еще и заповедь. Приидите и вкусите, говорит Господь, как можно отказать Ему в этом и, побывав на Литургии, не приступить к Чаше?

После Литургии была общая трапеза, и все кто был за службой, под чин о панагии проходили процессией в трапезную. Еда всегда была простой, но сытной, в монастыре кушали много овощей с собственного огорода. На отдельной стойке стояли приготовленные блюда, и каждый, начиная с гостей, накладывал себе пищу по потребности. Последняя подходила игуменья. Потом все рассаживались за один длинный стол, и игуменья звонила в колокольчик. Мы молились, садились и кушали под чтения жития святых или синаксаря. В какой-то момент снова звонил колокольчик Матушки, и она начинала беседу с сестрами и паломниками. Беседы всегда были очень интересны и часто, разговорившись, мы сидели за столом час. А то и больше.

Затем мы молились — благодарили за трапезу и расходились по своим кельям. Послушания в монастыре выполнялись обычно в одиночку, во время удобное для сестер. Я же брела в домик или шла гулять к маленькой речке на территории монастыря — там было одно из моих любимых мест — между чащобой возле реки стояла беседка, внутри которой можно было зажечь свечу возле иконы и помолится в тишине Пенсильванской природы.

Тихие размеренные дни, проведенные почти в постоянном одиночестве, не угнетали меня, а наполняли радостью. Очень скоро я влилась в монастырский распорядок и полюбила чтение и пение сестер на службах. Я познакомилась со всеми матушками и уже знала и их имена и характеры. И сами сестры попривыкли ко мне и принимали уже как свою. Тогда-то я стала замечать, что помимо монахинь в церкви почти постоянно присутствуют две девочки разного возраста и миниатюрная женщина лет сорока. А в выходные дни к ним присоединяются трое подростков-мальчишек и высокий худой мужчина с острой черной бородкой с чуть заметной проседью и кудрявыми волосами.

Женщина обычно стояла в приделе домового храма и тихонько молилась в уголке. Она была небольшого роста, в очках, с мягкими чертами лица и пушистыми волосами по плечи, покрытыми обычно синим платком в мелкий белый цветочек. Она носила просторные домашние платья по самый пол и вязаные свитера. Всегда причащалась с сестрами, но только в воскресные и праздничные дни оставалась на общую трапезу.

— Это наша Иулиания, — однажды представила нас друг другу Матушка игуменья. — У неё тоже русские корни.

Иулиания по-американски протянула мне маленькую теплую ладошку и улыбнулась своими добрыми глазами.

— Да, мои бабушка и мама — русские. Только я уже почти не говорю на их языке. Я выросла в этой стране.

— Она из рода Иулиании Лазаревской, слышала про такую святую? — рассказывала мне потом мать Евдокия в домике для паломников. — Её родные из дворян Осоргиных — после революции эмигрировали в Америку. Это род праведных женщин. По традиции каждую старшую девочку в семье называют Иулианией в честь их святой праматери. И знаешь, что удивительно, почти все Иулиании повторяют судьбу той праведницы. Вот и наша Иулиания с юности желала в монастырь уйти, да вот встретился ей Джек — ты ведь его тоже видела в храме, высокий такой, он полюбил ее, и она не смогла отказать. Теперь у них уже пятеро детишек, а она — будто монахиня — собранная, тихая, службы очень любит… Пути Господни неисповедимы. Через неё Джек пришел к православию, он сейчас у нас выполняет весь мужской труд в монастыре — он здесь и слесарь и сантехник. Их семья по благословению владыки живут на территории монастыря. Их дом — при въезде, видела? Джек его сам построил — у него руки золотые. Старшая девочка — Анна Иулиания, ей четырнадцать — тоже уже привязалась всем сердцем к монастырю. Мы её на клирос взяли. Сама видишь — все мы уже немолодые, голоса у нас слабеют, а неё голосок — тоненький, звонкий… Да видно всё же и ей невестой быть, имя такое, обязывает… А младшая Феврония, — она наша монастырская внучка, мы так её шутя окрестили — все молились за неё, потому как Иулиания всю беременность пролежала, тяжелая была беременность. А девочка вышла — чудо! Сейчас ей шесть еще, но мы уже надеемся — может, она останется нашей сестрою… Мальчишки — они уже взрослые — пятнадцать, тринадцать и одиннадцать лет — уже в школу ходят да папе своему помогают в слесарских трудах. Они тоже — часть нашей монастырской семьи.

Так я узнала Иулианию из рода Лазаревских, женщину кроткую, любящую Бога и служащую семье, дарованной ей Им Самим, как будто выполняла свое послушание — с радостью, смирением и упованием на Божью помощь. Мы часто встречались в храме, я теперь всегда ей кивала — здоровалась, а она лишь тихонько улыбалась. Однажды я заметила, что в уголке, где она стояла, прямо напротив неё висела маленькая писанная иконочка — святой праведной Иулиании. Её прапрапрабабушки.

Время в монастыре проходило быстро, заканчивались мои каникулы. И как не жаль мне было возвращаться в мир, пришел день отъезда. После Литургии и общей трапезы, Матушка игуменья благословила меня своим крестом. «С Богом! — сказала она напоследок. — Пусть Господь устроит путь твой жизненный по сердцу твоему». Сестры одарили подарками, и мать Магдалина повезла меня на автобусную станцию, что была в нескольких десятках верст от их удаленного монастырька.

— Может, ты тоже когда-то станешь монахиней. — Нарушив тишину, проговорила мать Магдалина. — Мне кажется, такой путь тебе бы подошел….

Я смотрела в окно на заснеженные горы.

— Я не знаю…. У вас очень хорошо, мне даже показалось, я могла быть здесь счастлива, но… я молила Бога о том, чтобы иметь мужа и хотя бы троих сыновей. — ответила я.

Она засмеялась: — Тогда будешь как наша Иулиания…

Дай Бог!