Омилия

К нам в храм на праздник приехал Владыка. Владыкой люди ласково называют епископа, а кто такой епископ попробую тебе объяснить. Только сначала скажу немного о диаконе и священнике.

Мне кажется, мой друг, ты всем любишь помогать: с мамой ты моешь посуду, с папой строишь скворечник, а сестренке наливаешь чай. Если это верно, тогда ты в своей семье словно диакон в храме. Ведь диакон – лучший помощник священника, он помогает ему вести службу, кадить храм, совершать таинства.

А кто дома самый главный, кого слушаются все дети и даже мама? Конечно, папа. Папа –  мудрый, он знает абсолютно всё на свете, а когда он берет тебя на прогулку, получается целый праздник, правильно? Да! Папа - глава семьи, а в храме такой глава – священник. Без священника не бывает ни одной Литургии.

Иным и отрада – не в радость,
В разгон перекрёстков спешит
Из детства - уставшая младость,
Смакуя пленительный шик.

И, вроде бы, хлам разгребая,
Уже натыкались не раз
На краски жемчужного края,
Но стал невнимательным глаз.

Я в руки не беру гитару                             
Уже который день.
Я не молюсь: души пустую тару
Застлала мерзопакостная тень.

Исчез мой друг
Снегирь красногрудастый ―
Во фраке ворон ходит за окном,
Померкло солнце.
Вечер злой, ненастный
Ползет, визжа, как злобный гном.

Мир за окном ―  мираж,
Потусторонним актом катится.
И этот  пасмурный пейзаж
Вот-вот морозом схватится.

— Митя! Митя, ты меня слушаешь?

За окном быстро бежали березы, ели и разноцветные крыши домов. Вон вдали блеснуло озеро. А это что? Неужели коровы пасутся?

— Митя!

Точно — коровы! Мальчик нехотя оторвал нос от оконного стекла.

— Да, слышу, слышу! — буркнул Митька и оглянулся. — Тетя Вер, я прекрасно тебя слышу.

— И что же я тебе говорила? — строго спросила его тетя, Вера Тимофеевна, уже немолодая женщина в синем платочке поверх седеющих волос.

— Ну… — начал Митя. — ты говорила, про святого Сергея.

— Сергия. — поправила тетя. Она была добрая, но строгая. И сейчас она внимательно смотрела на своего племянника поверх очков, словно спрашивала урок. — Я рассказывала тебе житие преподобного Сергия Радонежского. И что ты запомнил?

Митька обреченно вздохнул, затем затараторил.

Дал мне дед сегодня молоток и гвозди,
Я построю домик – пусть приходят гости.
Разукрашу стены яркими цветами –
Это мой подарок бабушке и маме.
Дедушке – кораблик мелом нарисую.
Папе и братишке подарю звезду я.
От звезды лучистой дом мой будет ярок –
Я ж родным готовлю к Рождеству подарок!

Дал мне дед сегодня молоток и гвозди,
Я построил домик – приходите, гости!

Шары-деревья
кружатся в вальсе.
Стучат колеса
и мчат всё дальше...
Открыты рощи,
сердца закрыты:
не верят листьям —
шары разбиты.
Пустые думы
тревожат души.
Большие крылья,
кривые ружья.
Шары-деревья,
кружась, уходят.
Чужие мысли
своих уводят.
Кривые рельсы,
гнилые шпалы...
Уходит поезд
к чужим вокзалам.

«Какие вам еще знаменья?
Хотите знать, каков конец?
И полетят с небес каменья
На камни высохших сердец…

И лава города наполнит,
Изжившие любви тепло…
И небо пустоту напомнит-
Как сквозь разбитое стекло…

Чем солнечней сияют дни и уверенней чувствует себя весна, радующая первой зеленью, первыми цветами, чем ближе по дням дыхание Пасхи, тем больше на рынках мы видим в продаже искусственных цветов и составленных из них гирлянд и венков. И охотно раскупаются эти «визитки смерти», разносятся по домам и соседствуют в них с пасхальными куличами и яичками.

И возникает вопрос, какого же праздника ждут люди, считающие себя православными и покупающие на рынках эти траурные венки накануне Пасхи?!

Размышление о «Ностальгии» Тарковского

Поначалу ты раздражаешься от праздного бездействия и бесконечной болтовни его вечно рефлексирующих героев, интеллигентов — сталкеров, проводников на нейтральную полосу. Ты улавливаешься на это знакомое тебе с юности «травление пара» от «кипения возмущенного разума» на полуночных «совковых» кухнях. А потом, когда ты поддаешься на эту уловку мастера и начинаешь прислушиваться к тому, о чем же все-таки говорят между собою герои, пытаешься поймать «главную рыбу» беседы, — ты вдруг догадываешься, что уловлен сам…

В лучах весны встречать завещано,
Чтоб жизни песнь в сердцах звучала,
Чистейший праздник Благовещенья –
Времён спасительных начало.

В сей день желанный снова вспомнится,
Как Дева Господа молила,
Познав: пророчества исполнятся!
…Как весть лилась от Гавриила.

И грех лишился царства прочного,
И ада дрогнуло проклятье, –
Как Дух сошёл на Непорочную
В неизречéнный миг зачатья.

Ангела Меркель родилась в Гамбурге в семье Хорста и Герлинды Каснеров. Хорст Каснер изучал теологию в университетах Гейдельберга и Гамбурга, его супруга работала учительницей латинского и английского языков. Спустя несколько недель после рождения Ангелы её семья переехала из Гамбурга в Германскую Демократическую Республику. Хорст Каснер получил назначение в приход лютеранской церкви Берлина-Бранденбурга в деревне Квитцов, ныне входящей в состав города Перлеберга. Через три года, в 1957 году, Каснеры переехали в Уккермарк, в город Темплин. Там Хорст Каснер принимал участие в создании внутрицерковного образовательного центра. 7 июля 1957 года родился брат Ангелы Маркус Каснер, а 19 августа 1964 года — сестра Ирена.

Они смеются – все чаще глупо,
Они герои – таков порядок,
Неимоверно в щедротах скупы,
Бояться жить с нищетою рядом.

У них и шутки – как те иголки,
Что ржою рыжей пошли по краю,
Они герои с высокой полки,
Картинно любят и забывают.

И бархат красный их кадиллаков
Давно обил их сердца тщетою,
Не ищут правды – а кроют лаком
С маниакальною суетою.

(Повесть о праведном Иосифе Обручнике)

Иосиф сидел на пороге своего дома и смотрел на дорогу, уходившую далеко-далеко за горизонт, куда сейчас опускалось заходящее солнце. Вот и его жизнь близилась к закату… Но Иосиф не боялся смерти. Потому что знал — это всего лишь странствие. Человек покидает этот мир и уходит в шеол, царство мертвых. Не случайно смерть называют исходом. Как и то, давнее событие, когда пророк Моисей вывел его народ из египетского рабства в землю обетованную. Скоро и ему предстоит исход… Что ж, он готов. Как говорится, и посох в руке, и чресла препоясяны, и светильник зажжен, чтобы лучше видеть дорогу. Веди же, Господи!

Что связывает его с этой жизнью? Если подумать — ничего. Он прожил достаточно — почти сто десять лет. Дай Бог каждому такой долгий век! Вдобавок, счастливый век. Разве беда, что ему, потомку великого и славного царя древности — Давида, приходилось зарабатывать себе на жизнь трудом плотника? Ведь Сам Господь заповедал человеку: «в поте лица твоего будешь есть хлеб». Иосиф тоже добывал свой хлеб в поте лица. Зато он не пахнул чужой кровью, не горчил чужими слезами. Кто из сильных и славных земли может похвалиться этим?

Зарекаюсь обрезать косы –
Слишком много шипов обиды…
Не чини мне препятствий, кротость,
Видишь, церковь покинул ктитор.

Оградился стеной острожной.
Прежде – мой, а сегодня – боли
Предан. Мне – ни глотка, ни крошки,
Лишь платочек смиренный, вдовий. 

На острове далеком очень тихо,
Там нет печали, шепчется трава,
И птицы наполняют время криком
И легкая, как пух, летит листва

От древних крон - так замирают звуки
Для тишины и тени от камней,
Касались их натруженные руки,
Что от труда бывали лишь сильней.

В темноте лежу накануне снега,
на руке растаяло губ касанье,
дальняя дорога к вратам Эреба:
за любовью следует испытанье.

Говорит Господь: «Принимай подарок,
только прежде четырнадцать лет работай,
по камням ходи, собирай отары,
орошай терновник кровавым потом».

Не знаю, как тебе, а мне очень нравятся коровы. На них даже смотреть одно удовольствие! Спокойные, с пятнистыми круглыми боками и розовым выменем, коровы жуют траву и присматривают за своим телятами. Загляденье!

А вот быков я боюсь. У нас в деревне был один бык. Его звали Ураган. «Посторонись!» — кричал пастух, выводя Урагана в поле, и все жители тут же прятались кто куда. Вид у быка соответствовал его имени: он был огромный, бурого цвета. Один рог сломан в драке, а в носу висело кольцо. Только ты не думай, что кольцо у быка служит ему украшением. Нет, ни одно животное не будет украшать себя подобным способом. Кольцо в носу у быка нужно для его воспитания. Когда Ураган особенно шалил и не слушался, пастух брал его за это кольцо и тихонько тянул. Тогда боль вразумляла быка, и он успокаивался. Но ненадолго. Проходило каких-нибудь полчаса и Ураган снова искал, кого бы пободать. Такой свирепый у него был нрав.

Ах, душа моя, ах, затворница!
Ночка тёмная, знать, прошла:
На душе моей, чудо-звоннице,
Дух трезвонит в колокола!

Крылья белые, птицу спящую
Уносите скорей, легко
В синь бездонную, высь звенящую
От земного сна высоко.

Серафим-звонарь, точно молния,
Бьёт в лазурные колокола,
И летит душа, птица вольная,
В силе Дýховой на крылах!

 Я Ангела рисую на стене,
Крылатого посланника Небес.
С седьмого неба, что других синей,
Он, может, принесёт благую весть.

Возможно, белый абрис оживёт,
Воспламенится духом Серафим,
И, Ангелом влекомая в полёт,
Душой я воспылаю вместе с ним?!

Освободись, душа, освободись!
Прорви запруду нажитого сора.
Безудержным, отчаянным напором
Сквозь дамбы и препятствия прорвись!

Освободись, душа, освободись
От тёмных заблуждений и кошмаров...
И, скверну выжигающим пожаром
По клетке тесной вихрем закружись!