Омилия

После знакомства драконами я всё время пыталась рассмотреть его в обычном облике Высекательницы. Она больше никогда не показывалась мне драконом, но я ни разу с тех пор не забыла о его существовании. Я хорошо помнила, что сама отчасти — дракон, и какова его часть во мне — неведомо. Но я поняла, что дружить драконами совсем несложно — большинство людей только так и дружит. Просто преодолеть своих драконов, если они не подружились, умеют очень немногие люди. Потому и сказала Высекательница, что дружба драконами — самое трудное испытание.

Собственно, на тот момент оно и было для меня самым сложным. Но, когда я попала в Галерею Высекательницы и едва не потерялась в ней, я узнала, что бывают задачи посложнее.

На становление мировоззрения Потехина в пору московской жизни оказал редактор «Москвитянина» М.П. Погодин. Много лет спустя он напишет о том, какую роль в его судьбе сыграл «друг Пушкина и Гоголя». Этот факт наставничества Погодина находит отражение в переписке его и Потехина. Письма А.Потехина, адресованные М. Погодину, богаты и разнообразны по содержанию. В них открываются малоизвестные страницы его жизни, прослеживается путь становления писателя, поиски своей темы, героев. Обнаруживается возникновение замыслов повестей, романов, драм и окончательное их воплощение, перипетии цензурной судьбы его произведений. Письма эти помогают понять своеобразие миросозерцания писателя, особенности его таланта. Из писем видно то характерное, что относится к творческой индивидуальности Потехина, а также и то, что определяет лицо целого литературного поколения «пятидесятников» (выражение П.Боборыкина).

От храма устремился к небу крест,
Обласканный седыми облаками,
И благовест разносится окрест
Молитвами, как Божьими стихами.
А в сердце неземная благодать
Рождается из бренного земного...
Недаром Бог сподобился создать
Красоты, превышающие слово...
 

1
Спаситель наш зовёт идти
С собой ─ навстречу вечной сути,
А мы сбиваемся с пути,
Чтоб оказаться на распутье.

2
Распутье промыслил Бог ─
К погибели, к вознесению:
К погибели сто дорог,
И только одна ─ к спасению!

3
Хочешь жить ─ умей вертеться,
Удостоишься хвалы…
Значит, если вспомнить детство,
Нам учиться у юлы?..

Анну положили в терапевтическое отделение больницы, можно сказать, по ошибке. Ей давно уже было плохо: кашляла, худела, от любой работы обливалась потом. Но крепилась. Не любила она врачей, всю жизнь не любила. Считала, что мало от них толку. Заставят по кабинетам ходить, анализы сдавать. Потом кучу лекарств выпишут. А лекарства эти, всем известно, одно лечат, другое калечат. Лучше уж травки попить. Да и дом на мужа-пропойцу оставить боязно. Вмиг спустит все, что столько лет наживала. Или дружков своих приведет, а те обворуют. Нет, дома лучше. Дома и стены лечат. 

Не шумят сейчас деревья,
Ветерок устал, уснул.
Тишине открою дверь я,
Сладко наш малыш зевнул.

Не стучит по окнам дождик,
Солнце спряталось давно.
Сон раскрыл свой дивный зонтик,
И на улице темно.

Спит наш маленький комочек,
Нежно ротик приоткрыв.
Улыбнётся, забормочет…
Отойду, его укрыв.

Крепко спи моя кровинка,
Сладких снов тебе родной.
Нашей жизни половинка,
Радость с чистою душой.

Двери накрепко закрою,
Непогоду не пущу.
Буду я всегда с тобою.
Баю, баюшки, баю…

Фотографии к рассказу "Тайна владыки Петра" монахини Евфимии Пащенко.

Повесть о Петре (Звереве), архиепископе Воронежском, Священномученике Соловецком

Год назад, на Светлой седмице, я гостила в Т., у известного тамошнего краеведа В.И. Д-ва. Его квартиру на втором этаже старого деревянного дома вполне можно было бы назвать «церковно-археологическим кабинетом», где на правах хозяйки обреталась старина. В красном углу висел список с редкого и необычного по виду местночтимого образа Казанской Божией Матери, перед которым горела лампадка, украшенная по бокам головками херувимов. Под иконой красовался подзор из парчи с потускневшей от времени золотой вышивкой — работа безвестных сестер давно разрушенного Т-ского Вознесенского девичьего монастыря. А с фотографии на стене смотрела на нас последняя игумения этой обители, сгинувшая в Гулаге… На полках громоздились книги с кожаными корешками, а также альбомы и папки с чудом уцелевшими документами минувших времен. Все эти свидетели и свидетельства давнего и недавнего прошлого нашли приют в квартире В.И., который охотно рассказывал о людях и событиях, с которыми они были связаны. Причем, надо сказать, что он был очень ярким и увлекательным рассказчиком, у которого всегда находилось для меня что-нибудь новенькое.

Так случилось и на сей раз, когда В.И. извлек с полки папку, где лежало несколько изрядно помятых и загрязненных листков, вырванных из школьной тетрадки в косую линейку и исписанных выцветшими от времени и расплывшимися чернилами. По его словам, он обнаружил их случайно, в мусорной куче на месте снесенного старого дома. По некоторым сведениям, содержавшимся в записях, В.И. приблизительно датировал их концом шестидесятых годов. С первых же строк я поняла, что с ними стоит ознакомить и вас. Поэтому, с разрешения В.И., ниже я привожу их текст почти целиком.

Мои возлюбленные бабушки,
Две – Анна и Екатерина.
Нет, не пекли вы мне оладышки,
На то была своя причина –
К постелям, к костылям привязаны,
Вы печь блины не мастерицы,
О, одинаковые, разные
Мои страдалицы-сестрицы!..
Куда до вас невестам искренним,
Столь озабоченным судьбою?
Не совершенны вы, но Истины
Не заслоняете собою.
Я недостоин вас, красавицы, –
Вы снова фору мне даёте:
Мне только начинают нравиться
Пути, а вы по ним идёте.
Вы хороши, вы любо-дороги
Мне – жениху, но – огорченье:
Скрутили вас болезни-вороги,
И смерть за вами ходит тенью.
А впрочем, радостны и ласковы,
И не капризны, не жеманны,
За косметическими масками
Не прячетесь, и всё ж желанны.
Вы для кого-то возмутительны,
И платьица – не по сезону.
Ко мне, как к сыну снисходительны,
Индифферентны, как к чужому.
То энергичны, то рассеяны…
Стихи, сонаты и рулады
Не посвящали вам есенины.
Пускай, зато вы Богу рады.
И восседаете, как павы!..

И чтоб не перепутать бухту с раем,
Здесь раздают неспелые бананы,
И санаторий слишком обитаем, -
Здесь от себя укрыться не удастся.

И горы прижимаются к туману,
Того гляди, взлетят и растворятся.

В раю, наверно, рай и без дурмана.
И каждое лицо в раю желанно,
И каждый камень, каждая поляна…

Чем больше рая, тем неповторимей
Лицо, тропинка, цвет акаций, -
Не перепутаешь, как имя иностранца,
Ничем тебя не тронувшее имя.

И, чтобы в этой бухте не остаться
Корабликом, Волошиным, тетрадкой,-
Шагнуть в иную сторону пространства,
Не отвечать на шепот моря сладкий,

На запахи травы не озираться,
Себя не выдать веточкой печали,

И акварель не сможет догадаться
О той поре, в которой обитали
Блаженные задолго до изгнанья.

В раю пока не знают слов прощанья.

Деревянный, на колёсиках, конь Сивка был общим любимцем группы. Целыми днями дети возили его по комнате, садились на него верхом и даже во время еды не оставляли в покое — "кормили". Краска на его боках местами уже стёрлась, одно ухо было сломано, хвост потрескался. Весь вид Сивки говорил, что он очень устал от нелёгкой детсадовской жизни.
На долгом своём веку Сивка пережил многие игрушки: и говорящих красивых кукол, и ревущих добрых медведей, и луноходы, и танки, и кубики. Шло время, появлялись новые игрушки, другие мамы и папы приводили своих детей, только Сивка, старый деревянный Сивка, по-прежнему выполнял тяжкую работу — послушно развлекал ребятишек. Он был настоящим другом.
Сегодня Сивка особенно устал. А тут на него взобрались сразу двое мальчишек — Рома и Кирилл. Они болтали ногами, толкали друг друга, потом заспорили. Кирилл сказал:
— Вот если бы Сивка был конь настоящий, я взобрался бы на него и поскакал — с ветерком!
— Куда тебе, — возразил Рома. — Ты бы не удержался...

  За окном сыро, холодно и уныло. Пасмурно и в комнате. Папа сидит за столом — строгий, насупившийся — и с недовольным видом изучает газету. На экране телевизора Винни-Пух с Пятачком покидают братца Кролика, съев у него всё, что можно было съесть, поэтому Винни-Пух никак не может выбраться из норы. Старший брат Даши Гена сидит у телевизора; ему забавно это видеть, и он прыскает со смеху в кулак, опасливо оглянувшись на папу, — не рассердился ли? Отец укоризненно поглядел на сына, но ничего не сказал — придраться почти не к чему: даже звук телевизора убран полностью.
Даша ведёт себя не по годам чинно, серьёзно и не смотрит на экран. Во-первых, этот мультик она видела много раз, а во-вторых, занята важным делом — укладывает куклу спать.
Чёрный пудель Милорд забился под кресло, положил свою грустную мордочку на передние лапы и, тоскливо оглядывая молчаливое семейство, тяжело вздыхает.
Самые громкие звуки в комнате — тиканье будильника, шелест газеты и папино сопение. Кажется, пролети муха — будет слышно. Но не летают мухи, боятся...

Сделаю бумажного журавлика,
Отпущу по ветру, пусть летит.
Он до стран далеких доберется,
На твое окошко сесть решит.

Отдохнет бумажная игрушка,
Ты, мой друг, расправь ему крыла.
Подсуши, разгладь его немножко,
И отправь в далекие края.

Пусть летит,и будет всем на радость,
Разнесет по свету мой привет.
Счастье он подарит детям малость,
И в сердцах оставит добрый след.

Святитель мудрый -
строгий взгляд
предобрых глаз,
холодность пальцев,
благословляющих мой лоб,
я Вас читаю,
и вновь теряюсь между строк...
Мне хочется давно сказать:
я Вас пытаюсь понимать -
Ваш слог, слова и Вашу боль,
Вы для меня - живой, святой.
Простите дерзость мне мою -
с Владыкой редко говорю,
совсем не знаю этикет,
лишь только Господа завет
друг друга во Христе любить,
но мне ли Вам то говорить?

Святитель мудрый
строгий взгляд
простой святительский наряд
на черном шелке светлый крест -
смотрю я в книге на портрет.

К проблеме учебника
«Здоровый образ жизни»

Повесился Иуда,
Увидев смысл в петле…
Цитату из Талмуда
Я вижу на столе.
Нет, не достойны оды
Такие, как я сам –
«Нечистые народы,
Подобные ослам».
В стекле лукавой призмы
Преломлены лучи,
И отдаёт фашизмом
Премудрость – хоть кричи!
Публично копят силы,
Не смысля ничего,
Распявшие Мессию,
И… ждущие Его.
До нравственных устоев
Им точно дела нет.
Коль писано такое,
То ждать нам скорых бед.
Царь мёртв, страна разбита,
Но слышится: «И что ж?..»
Раз веют через сито,
То «смерть» звучит как «ЗОЖ».
Они за всё в ответе,
Им, гой-безумец, верь…
Что пишут в туалете –
В учебниках теперь.

***
Под впечатлением случайно
услышанного телефонного разговора

Сплетались голоса в вагоне
В остроты, говор, шутки, смех.
А рядом – плакал человек,
Дрожали плечи. Он в ладони
Лицо от взглядов молча прятал,
Хотел сдержаться, да – невмочь.
Но мы ж ничем не виноваты,
И не просил он нас помочь.
Его рюкзак от солнца выцвел,
И голова, как соль, бела…
Спросить хотя бы – кто обидел?
Спешила – и не подошла.

Рос в лесочке мухомор,
В мухоморе жил Егор.
Жук Егор весёлый был
Всё друзей к себе водил.

Угощал всех чаем с мёдом
И хвалился огородом.
- В огороде у меня
Всё растёт до сентября!

Вот такой был жук Егор,
Нёс запасы  в мухомор.
А потом он звал друзей,
Чтоб всем было веселей!