Омилия

М.Ц.

Твои неправды — хлеб людей неправых,
я помяну величие твоё.
Нет до сих пор на свете песен равных,
в которых привкус смертный затаён,

но дарит жизни торжество и веру
обычными скоплениями букв,
не признавая в этом полумеры,
беря в кольцо всегда крылатых рук.

Слова крылаты ранами сердечными,
они — как дети, от всего зависят;
слова избиты сплетнями беспечными,
но песни вечные их всё равно превысят.

Твой голос щедр, он россыпями звёздными
питает небо — даже после смерти.
Слова твои для многих стали гнёздами,
в них птицами живут — слух не инертен.

26 августа 2019

Пища богов  — стихи, поэзия. Нектар  — это и есть поэзия. Слова внутри полны этим божественным нектаром, который собирают поэты, словно пчёлы, для своих творений.

Чтобы прочесть стихотворение, надо впитывать в себя нектар Слова, а не считывать внешние слова. Внешнее  — лишь упаковка, слова - это всего лишь сосуды: бокалы и чаши, в которых помещается то, что следует выпить и съесть.

И это вовсе не содержание в привычном понимании. Поэзия — это, скорее, искры, выскакивающие при трении содержаний. Она выныривает как бы незаконно, не по причине слов и содержаний — она вне их, над ними. Не из них, а как бы мимо них. Вместо них. Поэзия — случайная смысловая вспышка между словами и привычными смыслами. Она — избыток, бонус, сверхсодержание, которое нигде не содержится, но присутствует. Потому в поэзии такие необычные сплетения слов.
Да, поэзия это своего рода коса, в которую вплетены реки, текущие внутри слов и смыслов. Она поблёскивает на поверхности текстов, подобно солнечным бликам на поверхности реки. Надо ли выпить реку, чтобы, выпить блики? Как выпить блики? 

Поэзия  — это танец божественного, осуществляемый на поверхности реки сознания.

Я видела за горами,
Как сосны танцуют с ветром,
У линии фронта с нами,
Идущими метр за метром.

И в новой иной юдоли
Мы выжжем на сердце слово,
И, прячась от горькой доли,
Не будем на всё готовы.

Не ради земной наживы
Здесь солнце в ладонях плавят,
Мы умерли, хоть и живы,
Стоим у земли заставы.

А мальчики с сердцем Кая
Ждут Герды в своем смартфоне,
Как будто добыли рая
С экранного в лайках фона.

И плавят уже не солнце,
И слово давно забыли,
Там – сосны, здесь мира донце,
Мы все здесь когда-то жили.

И я ожидала счастья
Сто ликов и дом в придачу,
Но мне не хватает власти
Купить это все на сдачу.

В наших храмах часто организовываются паломнические поездки. Конечно, очень хорошо, что мы стремимся к православным святыням. Но совершая далекие поездки, не забываем ли мы подчас о людях святой жизни, которые жили совсем рядом с нами? Достаточно ли чтим ушедших? Знаем ли о тех священниках, монахах, что похоронены на наших кладбищах? О монахе Александре уже рассказывалось в очерке «Соль земли». С тех пор стали известны еще некоторые факты из его жизни. Сегодня мы публикуем обновленный вариант, рассказывающий о жизни этого подвижника. 

Родниковой воды зачерпну,

Будто прошлую жизнь зачеркну.

Отопью и над сладкой водой

Распрямлюсь молодой, молодой!

Потечет меж ладоней вода.

Затокует, засвищет в бору!

Я на свете не жил никогда.

Никогда, никогда не умру!

С долгим криком потянется нить

Вдаль зовущих меня лебедей.

Почему, чтобы жизнь полюбить,

Нужно к соснам уйти от людей?

Мне кажется, что я старик.

Смакую жизни каждый миг.

Смотрю на звезды, дождь, траву —

Последний день живу!

Мне летний вечер, как вино.

Я жизни смысл постиг давно.

Он в том, чтоб волнам вопреки

Увидеть глубь реки.

Не слушать шёпоты молвы,

А слушать шорохи травы,

Смотреть на искры от костра

И слышать комара.

И вдруг, теряясь в звёздной мгле,

Забыть о горестной Земле,

И веру потерять в рассвет,

И в то, что Бога нет.

И вновь понять, что нет идей

Священнее, чем жизнь людей,

Что в звездной холодно дали,

Что нет другой Земли.

Что люди слепы, а не злы,

Что нет ни славы, ни хулы,

Что сам меж ними столько лет

Мечусь и слаб, и слеп!

Кто знает, сколько нам осталось

Смотреть на звезды и траву.

Душа, познавшая усталость,

Истает в зыбкую молву…

А мы твердим, что счастья нет,

Что всё приходит слишком поздно.

Как нестерпимо небо звёздно,

Как нежен над рекой рассвет!

Давайте выпьем алкоголя.

Врачует души алкоголь!

На все твоя и божья воля.

Твоя и божья. В этом соль!

Гони шальную мысль о счастье.

Опять дороги замело!

Запорошило в одночасье:

Белым-бело, белым-бело!

Луна повесилась над полем —

Никто не снимет до утра.

Давайте выпьем алкоголя…

Такая зыбкая пора!

А правда ли, что я рождён

Однажды женщиной земною?

И как я оказался мною?

За что и кем я награждён?

И почему шуршанье трав,

И треск костра, и шелест листьев

Мне ближе Шуберта и Листа,

А крик ночной внушает страх?

И можно ли не верить снам,

Когда, роняя лоб на руку,

Вновь вижу я собаку к другу,

К добру, а ягоды к слезам?

Я не рожден — я жил всегда!

Я помню всё: звериный голод,

И жар костра, и камня холод,

И гордых мамонтов стада,

В ночи раздавленного крик,

Дрожь, пробежавшую под кожей,

И то, как страхом перекошен

Был умирающего лик,

Как по косматому лицу,

Сверкая, ягоды катились,

И слезы на кустах светились,

Здравствуй, мама, как дела?

Как зима твоя — бела?

Не случилась ли беда?

Где мы встретимся, когда?

Задержался я, прости,

Но теперь уже в пути,

Ибо все идут дороги

К Богу — мимо не пройти.

Так что жди и не скучай.

Будут гости, будет чай.

Может, скоро Бог поможет,

И сойдёмся невзначай.

- По вечерам меня часто гложет страх. – Начал разговор, закуривая сигарету «Парламент», плосколицый, с кривым носом мужичок.

На вид он был похож на замордованного работой слесаря. Одет был, как и все работники металлургических заводов в мутно-синию спецодежду. Затасканная и обесцвеченная от постоянной стирки роба сильно зауживала его социальный статус и принижала его внутреннюю потребность быть человеком с большой буквы «Я». На груди и спине топорщились потускневшие буквы: ПАО «ТАГМЕТ», ПАО «ТМК». Казалось ещё немного, и они, эти изжёванные стиральными машинками аббревиатуры, выскочат из спецодежды и затеют пляску за ради спасения задёрганного и растоптанного окриками производственных мастеров работяги.

Звездопады и зарницы
Ночью небо озаряют.
По утрам туман клубится,
На траве роса сверкает. 

Солнце ласковое греет,
Убирают хлеб в полях,
Фрукты, овощи поспели
В огородах и садах.

Чтоб зимою прокормиться
Мыши в норки-закрома
Тащат зернышки пшеницы,
Будет долгою зима.

На болоте клюква зреет,
А в лесу полно грибов.
Шляпки яркие краснеют
Мухоморов-молодцов.

В храмах фрукты освящают
В день Преображения,
Август лето завершает
Праздником Успения.

(Из цикла "12 месяцев")

У станции Метро х, на самом морозе, на шатком деревянным ящике сидела странная женщина. Ну сидела себе и что тут такого, скажете вы? Мало ли таких? Может устала, может торговка, может попрошайка. Ни под одну из этих категорий женщина не подходила. Дорогая в пол лисья шуба, массивные бриллиантовые серьги, словно застывший на морозе лед, добротная обувь, свежий маникюр и ухоженное лицо с брендовым, но потекшим гримом, делающим ее лицо похожим на лицо клоуна, который забыл, что его профессия смешить и улыбаться, но горе реальной жизни обнажило нутро, пытаясь содрать маску.

Здравствуй Бог, как ты себя сегодня чувствуешь ? Наверняка тебе никто не задает такой вопрос. Ведь ты полон, а значит ни в чем не нуждаешься. Не надоели ли тебе все Твои дети? Ведь все родители рано или поздно устают от своих чад. А чадам все время что-то надо и во все виноваты предки. А Бог и подавно. Он всегда и всем должен и обязан. Он же Отец. Ты когда-нибудь отдыхаешь Бог? Ведь каково это не отдыхать ни днем ни ночью целую вечность? Наверное ты не послал еще один потоп потому, что наполняешь себя беседами со святыми и это переполняет тебя радостью и надеждой. Ты когда -нибудь бываешь один? Ведь везде или люди или ангелы, птицы, звери, духи.... Как Ты плачешь или смеешься? Наверное Твоя улыбка-это радуга, а слезы грибные дожди? У Тебя есть отпуск?

Общаться со мною не хочешь

За то только, право, что я́

Здесь день отличаю от ночи

И вижу, где крот, где свинья.

И там, где вы дурней хвалили

За всю их нелепицу строк,

Я видел лишь глупость за ними,

Банальность их скучных доро́г.

Но жабам повсюду несносно

Увидеть орлиный полёт,

Так куче вонючей навозной

Пусть всяк о навозе поёт!

И чем будет песня злово́нней,

Тем куче приятней она –

Так жабам из луж мелководных

Морская в укор глубина…

Пролетают годы вольной птицей,
Изменяя лики бытия.
Снова я спешу тебе открыться,  
Радость незабвенная моя.

Годы почтены высокой властью:
Познавать – в эпох большой игре, –
Испытав надежно, без пристрастий
Цену всех стремлений на земле.

Годы рушат города и страны,
Низлагают судей и царей,
Умножают и врачуют раны –
Будто нет им дела до людей.

Годы проверяют наши чувства,
Проникая в сердце до глубин.
Годы умножают, как ни грустно,
Гнёт недугов, слабости, седин.

Пусть порой бегут мрачнее тучи…
Только никогда, уверен я,
Наши души годы не разлучат, 
Голубица ясная моя!  

19.08.2012 г. 

Некий «весьма разбирающийся» человек в пух и прах изругал мою любовь к Андерсену, заявив, что всемирный сказочник был весьма мнителен (будто это преступление).

 Когда я читаю лекции и наблюдаю за реакцией людей, то замечаю, что одна из самых сложных вещей – это объяснить другим, что нельзя ко всем людям подходить с одной и той же меркой.

Россию-матушку мою
Пожары лютые терзают,
Об избавленьи умоляю
Пророка Божьего Илью:

Владыку Сил, пророче славный,
Моли прохладу вод послать,
А нашим душам – благодать,
Чтоб угасить греховный пламень.

(02.08.2019)

Легче легкого, моя боль - тополиный пух
Улетит и даже не стоит об этом вслух.
Говоришь:"Ерунда, я в порядке, я справлюсь сам",
А Бог плачет с тобой и гладит по волосам.

Так бывает,закусишь губу, подбородок вверх,
Влезешь в новое платье и туфли, и лучше всех!
А он в ответ промолчит, будет странно угрюм и тих,
Словно ночь настигла и выпила вас двоих.
 
Но жизнь теряет углы, границы и берега,
Беспощадно учить хранить и оберегать,
Согревать дыханьем, штопать, чинить, держать
И прощать потому,что обиды покрыла ржа.