«Дух дышит, где хочет»
( Ев. от Иоанна, 3:8 )
Дух дышит, где хочет:
в пучине морской,
где царствует мрак
непроглядный;
в небесных просторах
среди облаков,
где птахам – край воли
отрадный;
в зеленых долинах,
в траве и цветах
Дух Божий витает
незримо…
Впусти Его в сердце.
Пусть Духом Святым
душа твоя будет хранима!
Дорогих омилийцев поздравляю с праздником Святой Троицы!Всем радости духовной и творческого вдохновения!
Памяти Игоря Талькова.
Замерзли стёкла в плачущем трамвае,
Пристыл к сиденью тихий старичок.
Талькова голос сердце разрывает,
Стучится в душу горечи челнок.
Челнок удачи или невезенья?
Ямщик, гони на Питер лошадей!
Где нервы нации порвут во время пенья...
В «стране не дураков» — озлобленных теней...
Тальков поёт и песня не смолкает,
И лошадь рвёт кровавую узду...
Погиб поэт, сгоревший в волчей стае,
Зажёг надежды вечности звезду...
Приходят строчки
днём иль ночью…
И возникают в тишине,
иль в шумной уличной возне...
Вдруг возникают –
как росточки,
и пробиваются во мне
так неожиданно, извне.
Их посылает в утешенье,
предвидя все мои паденья,
небесный Ангел – неземной
хранитель и помощник мой.
Я слушаю, в слова вникаю
и постепенно оживаю…
И вдруг – мелькает озаренье.
Не упустить бы то мгновенье!
Не упустить бы это чудо.
Оно приходит ниоткуда –
как огонёк, дрожит и вьётся,
и сквозь меня - строкой прорвётся!
Благослови, душа моя,
премудрого Творца,
благодари за всё Его -
и Бога и Отца!
2005 г.
Абдуррахман Нураддин ибн Ахмад Джами (18 августа 1414 — 19 ноября 1492)
* * *
Все, что в душе твоей хранится и доброго и злого, —
Все может ближнему открыться волшебной силой слова.
* * *
Всевышний задал мне загадку,
Но в ней я разобраться смог:
Бывает солью сахар сладкий,
А соль — как сахарный песок...
Ты в жизни многое хлебнешь,
Пока в ней истину поймешь:
Уж лучше выпить горький яд, но свой,
Чем лобызать медовый зад... чужой.
Троицкое воскресенье.
Апостольский вздох над миром.
Сквозь ангельское пенье
Пряный запах аира.
В день Рождения Церкви
Дышим березой. Небом.
Вкус духовного хлеба
Радует нас. Не меркнет.
Выросли в рощах храмы.
Выросли в храмах рощи.
Слышу я голос мамы:
Жить нам на свете проще,
Если есть двор зеленый,
Если есть в сердце вера.
Слушай, как шепчут кроны:
Троица - Божья мера.
22. 06. 13
Прощать бы научиться сходу,
Забыв обиды и раздор души.
Корю, опять, корю свою породу-
От слёз промокли старые плащи.
Простить могу. Забыть не получилось;
И от того теряю я друзей.
О, Господи, прости меня на милость,
И помоги мне справиться с своей...
С своей обидой, разочарованьем,
Чтоб делать вид: «Всё классно, хорошо»...
И не носить в себе воспоминанья,
Как растирали сердце в порошок...
Удары сверху и снизу.
По сердцу. Еще раз. До крови.
Смотрю, поднимая брови,
Как голубь идет по карнизу.
Нет места на земном шаре
Поэту. Он горбит спину.
Его так просто ударить
Хоть в Лондоне, хоть в Афинах.
Божественный покой
хранят зрачки:
как в чаше полной –
отраженье бликов
неизреченной радости, любви
таинственной
и истинно великой…
«Иисусе Спасе,
сохрани наш мир,
не дай ему распасться
на кометы.
Исправь нас,
умоляю, научи
не уклоняться от Твоих заветов".
Целую Тот
Небесный Чистый Лик
и падаю цветком
к ногам Христовым.
«Молю Тебя,
прости мои грехи,
стряхни, как пыль,
их цепи и оковы».
2006 г.
Вместит ли сердце эту радость —
Непостижимый дар Любви...
Рука Спасителя касалась
Цветущей утренней земли.
Преобразилось всё живое,
И преисполнилась душа,
И устремилась на благое,
Сквозь дым и тернии спеша.
«Царю Небесный...» — сердце страждет
И, пробуждаясь всё сильней,
Скорбеть и радоваться жаждет:
Утешитель отныне с ней!
«Позвольте испить с нами чаю!» — засуетилась Прасковья Ивановна, встречая гостей. — «У нас чай особенный, с травами. Как раз и самовар поспел!» Она нервно поправила высокую прическу и изобразила на лице улыбку.
«Что же… — важно проговорила седая дама, снимая перчатки. — благодарствуем за приглашение!» Её спутник — худощавый молодой человек, одетый в скромный сюртук, неловко откашлялся, озираясь по сторонам.
«Веди — Палашу!» — шепнула Прасковья Ивановна прислуживавшей девке. — «Да смотри, чтоб без фокусов!»
Когда я стоял в порту и смотрел на чаек, мое грустное лицо привлекло внимание постового полицейского, дежурившего в этом квартале. Я весь ушел в созерцание птиц, они то взмывали в воздух, то камнем падали вниз в тщетных поисках пищи. В порту было пусто, в густой, как бы покрытой пленкой, грязной от нефти зеленоватой воде плавали всякие отбросы; не было видно ни одного парохода, подъемные краны заржавели, складские помещения пришли в упадок; даже крысы, по-видимому, не водились в черных развалинах порта, тихо было вокруг. Много лет уже, как прекратилась всякая связь с внешним миром.
Аромат чайных роз в саду
Тонким облаком-сном растворился.
Старый дом, ты опять мне приснился -
Столько лет... Я тебя не найду.
В дымке кремовой первый цвет,
Вот роса к лепесткам прильнула,
Словно птица душа вспорхнула
В глубину позабытых лет.
Там, где лето забытых роз -
Сердце детское трепетно бьётся,
Небом синим однажды прольётся
Покаянная капелька слёз.
"...но теперь ваше время и власть тьмы"
Это такое время - падать в объятья ночи,
перебирать сомненья, путать знакомый почерк,
хрустко ломать приличья криками (что есть мочи),
не замечать дорогу, пылью дышать обочин.
Звонкому эху - спорить и (вопреки канонам
не повторяя имя) глохнуть на полутоне.
Лунному свету - гаснуть. Призракам заоконным -
порознь в обьятья ночи падать беззвучным стоном.
Суметь не сгинуть, строкой не кануть
в немую бездну безликих снов,
стать белой птицей, что под замками
удержит вряд ли гранит оков.
Земное тело без сожалений
сменить на перья ручной зари -
чтоб улыбнулся рассвету пленный,
в туманной дымке легко парить.
Бездомным ветром к ногам прижаться
(твоим, любимый затворник мой).
Позволь не сгинуть, позволь остаться,
позволь вернуться к тебе... домой.
Февраль. Достать чернил и плакать!
Писать о феврале навзрыд,
Пока грохочущая слякоть
Весною черною горит.
Достать пролетку. За шесть гривен,
Чрез благовест, чрез клик колес
Меня б везли туда, где ливень
Сличил чернила с горем слез,
Где, как обугленные груши,
На ветках,— тысячи грачей,
Где грусть за грустию обрушит
Февраль в бессонницу очей.
Крики весны водой чернеют
И город криками изрыт,
Доколе песнь не засинеет
Там над чернилами — навзрыд.
1912
(Две скороговорки)
1
Две блошки в окрошку для кошки
Крошили картошку по крошке.
Пришла из Каширы шиншилла,
Картошку крошить завершила.
2
Пошила шиншилла детишкам
Из шерсти пушистой штанишки,
Лапшой накормила и кашей
Малышек-шиншиллок мамаша.
Люди бывают розами,
Или бурьянной травой;
Кто молчаливыми грёзами,
Кто-то намокшей лозой...
Люди бывают ромашками,
Или лазурным цветком.
Ну а иные - букашками,
Иль земляным червяком.
Или ещё – незабудками,
Цепким, кусачим репьём.
С добрыми, милыми шутками,
Кто-то с амурным копьём.
Про жадину
Жадину молят, жадину просят,
Виляют хвостом и тапки приносят,
Но он не даёт собаке сосиску,
И рыбки коту не положит в миску:
Всё делает наоборот.
А знаешь? Если он вдруг отвернётся,
То кошка проснётся, и пёс встрепенётся.
Тогда пропадут молока полпакета,
Сосиска,
и каша,
и даже котлета,
И с колбасой бутерброд!
Храни меня, Господь, храни!
Не дай совсем пропасть.
Всю собери меня внутри
и не введи в напасть.
Держи меня Своей рукой,
храни от злых зубов.
От тёмной силы сбереги,
спаси моих врагов.
Пролейся светом и теплом
на камни наших душ
и научи нас жить в любви,
а козни все разрушь.
Не покидай меня, Господь!
Пребудь во мне.
Живи
в суставах, в мыслях, и в душе,
и в сердце, и в крови.
Молю Тебя, не оставляй
без истины огня.
Хоть точечкой
во тьме свети
и воскрешай меня.
2006 г.
Пружинит почва под ногами,
Кульбабою смеётся луг,
Лес переполнен голосами
Влюблённых в родину пичуг.
Почуяв дождь, ликуют жабы,
Летят эскадрой комары,
У вербы, на траве лежалой,
День отдыхает от жары.
