Соловьиный овраг (из цикла "Сказки бабки Марьи")

Бабка Марья принесла новую сказку. Сказка  летняя, малинкой пахнет. А о чем наша сказка? – Как всегда, подумайте сами!

«Соловьиный овраг»

Ох, и пахнет на поляне!
Медом? Ладаном? Вареньем?
Собирают здесь крестьяне,
Православны христиане
Травы, ягоды, коренья…
Вечер длинный – дух малинный,
Пар над речкой – то-то благость.
Над цветами звон пчелиный,
И труды-то не в усталость.
Свежий ветер – звезды встали,
И роса кропит дорогу…
Божий день опять настанет,
Богоматерь не оставит,
Даст крещеному подмогу.
Соловьи-то распевают,
Богородице на радость,
Людям души раскрывают,
И труды-то не в усталость.

Шли Фрол с Ермилой – бочку сказок катили. Выглянуло солнце – выскочило донце! Сказки все - по борочку, по пригорочку, а остатнюю, самую славную, – я подобрала.

Стояла у села Вежева соловьиная роща. Что ни год, там соловушки селились, крещеный люд радовали. А с другого конца подходил к Вежеву лесной овраг – уж вот где малине раздолье было по пологим склонам бока греть, спелостью наливаться. Туда только ленивый с ведром по ягоду малинку не ходил. Как станет заезжий торговец или печник на заработках своими краями в трактире хвастать, ему тут же скажут: «Не надо нам всяких врак – у нас тут роща да овраг. Летом умиленье, а зимой – варенье!»

Вышло раз неладное. Выдалась весна хоть не ранняя, да сухая и ветреная. Снег сошел – и стоят рыжая трава да сухой бурьян, на солнышке небыстром подсыхают. Сохли, сохли и раз воробьиною ночью и занялись. Прошла сухая гроза и ударила молния в сухостой. А там пошло-поехало! Повыскочили люди на улицу – светло, как днем - соловьиная роща в огне! Хорошо, что соловушки еще из теплых краев не прилетали. А на избы не перекинулось – пруд большой загородил – и то, слава Тебе, Господи!

Вот через неделю и соловушки пожаловали. Покружились, поплакали по-птичьи – да и сели в Малинном овраге – в бузину, в боярышник. Прослышала про то барыня из ближнего имения Малинники и обрадовалась: «Сели низко, достать близко! Поставьте силки, раскиньте сетки! Наловите мне соловьев немедля! Клетки по комнатам развесьте – пускай поют!» А потом подумала и говорит: « А сотни две мне к воскресному обеду добудьте – удивлю гостей заморским блюдом – подам жаркое с соловьиными язычками, как у бар французских» Дочка барыни, Жюли, заплакала: «Матушка, пожалей птичек!» А та на нее прикрикнула и гувернантку ученую отругала, что пустила к барыне дерзкую девчонку. Стало смеркаться, Жюли (на селе ее по-простому Жулькой звали) вылезла в низкое окно и через сад - в Вежево.

Прибегает к подруженьке своей тайной – Аленке. – Аленушка, душка, выйди скорей, беда! – Рассказала она про матушкину затею, и решили девочки сход созвать. Забил колокол, люди сбежались – Что стряслось? Где горит? – Тут они все и открыли. – Негоже госпоже Мотылевой над соловьями суд судить – ни в чем они не виноватые! – кузнец Василий говорит, отец Аленкин. Женщины слезы утирают: «Божьих птичек обидеть – Богородица накажет!» А что делать? Царица небесная, помоги!

Вдруг от господского дома белая барынина кобыла трусит - везет коляску с самой госпожой Мотылевой. А при ней управляющий, а сзади барские слуги бегут – сытые, разряженные.
– Жуля, прячься… - Аленушка шепчет. А Жюли побелела, как березка, а не уходит.

Барыня юбки подобрала и к людям чуть не бегом. – Вы что сход собрали? Вы почто бунтуете? Мое слово уже не указ?! - А тебя, непокорная дочь, завтра же в закрытый пансион отошлю инда на пять лет подряд без вакаций летних! Ишь, с мужичкой сдружилась – стыдоба, моветон!

- Ах, барыня, не простят нас соловушки, коли обидим, – земский лекарь Федор Иваныч вступился (он к больной приезжал), - Улетят, не вернутся, в других местах сядут гнездоваться… Отмените вздорный свой приказ, Елена Игнатьевна! А Божьи твари за вас словечко Богородице замолвят.

Затопала ногами упрямая барыня. – Что заладили - «словечко замолвят», «обидятся» - да ни ума, ни чувства в них нету – головка с ноготок! А я – человек, душа бессмертная – в своем праве!
Расступились нежданно люди, и вышел вперед отец Николай, священник Троицкой церкви.
- Что ж ты, барыня, бессмертную душу-то свою губишь? Нет права такого без нужды Божьи создания губить – хоть и жабу, хоть и мышь летучую…

Не договорил священник – зашумело, засвистело, и села на ветлы вокруг людей соловьиная стая. Будто тоненькие флейточки запели, и не абы как – выводят голосочки хвалу Богородице. А там и слова различаться стали. Поют соловушки голосами человечьими: «Днесь верные людие духовно торжествуем, прославляюще Заступницу усердную рода христианскаго…» Бросился народ на колени и стал подпевать. Барыня побелела, села прямо посреди дороги в шелковых юбках – дыханье сперло, слово не молвится…

Умолкли соловушки, и пала мертвая тишина. Молчат люди благоговейно после чуда соловьиного, и собаки не лают, даже лягушки на пруду притихли. Отец Николай молвит наконец: «Явила Богородица – крестьянская заступница – чудо великое, защитила тварей Божиих»
Люди говорят: «Кабы мы сами Ее не поминали, слезно не просили, а кабы Жуля с Аленкой нас не собрали…»
- Какая она вам Жуля! – отец Николай сердится, - я сам эту девицу крестил. Ангелинушка она, - ангельская душа и есть!

Ангелинушка смутилась, головкой русой склонилась, а потом подошла к матери и поднимает ее с земли. – Поедем домой, матушка! – усадила мать, платком своим укутала.
Елена Игнатьевна как очнулась, из коляски обернулась: «Прости, батюшка, за жестокосердие да неразумие Христа ради! Внукам-правнукам накажу соловушек беречь. – Погладила Ангелинушку по головке - А ты, Ангелина, можешь прибегать к Аленке своей не тайком. Вижу, худому тут не научат.

В три дня насадил народ молодую рощу. Барыня сама саженцы купила, сама с лопатою ходила. Через пять лет из прутиков подросли белые березы, красавцы каштаны, липы золотые, серебристые тополя, поднялась роща краше прежней! Только соловушкам уж и овраг полюбился. Расселились они и там, и там! С двух концов теперь соловьиные песни гремели! Вот так-то, детки милые.