Вы здесь

Кочевникам

С недавних пор я живу в степи на берегу рукотворного моря. Кочевой дух утвердился здесь давным-давно, гораздо ранее царских скифов, чьи курганы раскапывают современные кочевники.

Часто среди раскопанного находят человеческие останки, и иваны, не помнящие родства, закапывают их в сторонке, чтобы кости невзначай не разворошили их совесть. У послушника Николая совесть не спит, вот он и подхоранивает скифов, рассуждая так: останки эти, по словам археологов, относятся к рубежу нашей эры, туда-сюда сто лет, следовательно, поскольку нет ни скифа, ни эллина, ни иудея, кости могут принадлежать крещеному скифу. На монастырском кладбище у новой школы подхоранивает.

Любовь к степи у меня издавна. С годами она только выявлялась, обнаруживала себя, стоило только очутиться в местах, открытых всем ветрам. Как не удивиться, как не возрадоваться сухому стеблю, выживающему в бездождие, сухому и крепкому, как железо. Гладкому, как серп, стеблю ковыля. Вьющимся усикам солнцелюбивого винограда, способным за сутки-двое обвиться мертвой хваткой вокруг веревки.

У кочевников даже образ есть сродственный – перекати-поле, шарообразный куст, путешествующий до очередной стоянки. Прикустится в новом месте и стоит, будто растет: зеленых побегов нет, да в том ли жизнь растительная?

Скольких кочевников на своем веку повидал послушник Николай! Не счесть. Идут караваны паломников, идут караваны экскурсантов, осматривают курганы, оставшиеся после безбожных пятилеток, и чудом уцелевшие храмы. Уцелевшие лишь потому, что в них размещались школа, детский сад и клуб.

И что же хотят увидать они в месте, где все живое старательно уничтожалось столько лет? Ведь и само море рукотворное – памятник уничтожения сотни сел, поселков и хуторов, а что уж о храмах говорить. Нет, едут, смотрят, расспрашивают. Тянутся.

К чему тянутся?

Моя сознательная и несознательная жизнь протекала в мегаполисе. Мегаполис – город городов, мегагород; современная цивилизация, при всех различиях языков и культур, религий, общественного уклада, - цивилизация городская. Значит, не деревенская. Жизнь в цивилизованном городе бурлит; будто собрались в большом городе кочевые народы и все ужиться пытаются.
А что, и правда, кочевники! Изо дня в день кочуют с работы на работу, с дома в магазин. И домов-то нет у большинства, ютятся в квартирах, будто пчелы в сотах. Население многоквартирного дома равно числу жителей небольшого села, а ведь редко когда жильцы одной лестничной клети знакомы между собой. Да и резон какой кочевнику знакомиться с обладателем соседней кибитки, лишь бы оставаться в среде кочевого народа. Не в деревенской оседлой среде, но в самой гуще, в кочевом городе.

Особенно ярко кочевая суть горожанина проявляется в путешествиях. Навьючив на себя рюкзак, горожанин ходит над пропастями, вооружившись цифровой мыльницей, без устали фотографирует храмы. И себя любимого. Кочевника с большой буквы. Сына и дщери ковыльной степи, обильно политой кровью, потом, слезами наших предков.

Перемещение стало знаковым обозначением жизненных процессов. Нет ни скифа, ни эллина, ни места, ни пространства. Все преодолимо, все измеряется, каждый волос исчислен. 

Признаюсь, я воспитан кочевником. И хорошо понимаю кочевников. Мы сорвались с места, мы не способны спокойно, Бога ради, трудиться под палящим зноем и в морозную ночь, трудиться просто в благодарность Творцу. Как модно нынче выражаться, здесь и сейчас.

Но и кочевничество ведет к Богу. Неисчислимые перемещения из города на пляж, из города – на природу, из города – в монастырь выявляют тягу кочевника к освобождению. Посмотрите на полевые лилии, они подобны кочевнику, устремленному в Вечность.

Где-нибудь в олешковской саге под курганом мирно почивает скиф. Крещеный скиф? Бог весть. Как-то не заладилось у кочевников с церковностью. Просвещай их, не просвещай, все равно в степь смотрят. Устроили походные церкви в кибитках арабам, да что от того осталось? Прах веков.

А послушник Николай, не задумываясь, – университетов не кончал, - с благоговением перезахоранивает косточки древнего скифа. Ему пектораль ни к чему. И рассказ этот, сиречь эссе, ему ни к чему. А вот кочевникам – в самый раз.