Просфора моего детства

«Где родился, там и пригодился»- так говорят в народе. Я родилась в Прибалтике в первое послевоенное десятилетие, но знаю о каких-то подробностях жизни семьи и своего младенчества только по рассказам мамы. А пригодилась я совсем в другом месте- на родине бабушки и мамы, в дальнем местечке под Костромой, куда переехали со временем мои родители. В деревеньке в семь домов на холме, неподалеку от довольно большого лесного озера жилось привольно, уютно. Жизнь была наполнена событиями, смыслом, трудом. Вся округа была полна жизни. Рядом, в досягаемости взгляда, были разбросаны деревеньки, иногда похожие на хутора. В тихие вечера доносились звуки этой жизни - барабанный виртуозный стук палочек пастуха о деревянную доску- сигнал к возвращению стада с пастбища, по утрам пение голосистых петухов, звуки работающих тракторов. Зимой , над сияющей голубизной снега, уходящие в небо белые столбы дыма из печных труб. Гирлянды инея на березах и черемухах, на моих ресницах, на воротнике папиного полушубка.

Полная безмятежность моего детского существа, иногда нарушенная невесть откуда взявшейся температурой, болью в горле и устрашающим блеском бикса - такого металлического медицинского контейнера, в котором мама ставила стерилизовать шприцы для того, чтоб сделать мне укол. Самое противное и горькое лекарство было не так страшно, как неведомое (хоть и стремительное), но страшное своей инородностью воздействие – укол.

Восточнее нашей деревни находились два поселения. Деревня Рязаново и село Рязаново. В селе была не действующая и полуразрушенная церковь. И как мне потом объяснил кто-то из бабушек ,это определило уважительное название - «село». И отсутствие церкви – попроще – «деревня».

В один из зимних дней произошло событие, которое я часто вспоминаю, когда приходится посещать храм с внучатами. Утреннюю дорогу в село Рязаново в этот день я не помню. Наверное , спала в карете, так называли родители санки с плетеным из прутьев коробом, в котором завернутым спокойно помещался ребенок, то есть я. В округе таких санок ни у кого не было, их привезли с пожитками из Прибалтики мои родители. Отчетливо помню мерцание свечи в полумраке деревенского дома, великолепие сияющих окладов на иконах и бородатое лицо батюшки, подающего мне Причастие. После этого мне была дана маленькая просфора, имеющая неземной вкус. Ничего на свете вкуснее мне пробовать не приходилось. Всю обратную дорогу к нашей деревне мама и бабушка обсуждали событие этого дня, благостно рассуждая о том, что Бог дал батюшку, который согласился приехать откуда-то издалека, поисповедовал взрослых и причастил детей. «Может наша поменьше болеть теперь будет?»- с надеждой говорила мама.

Милостью Божией, у нас открыты храмы. И можно, имея добрую волю, посещать их вместе с детьми и внуками, не опасаясь гонений. И когда внучата, съев по просфоре после причастия , просят дать им еще, я никогда им не отказываю, помня не земной вкус единственной просфоры моего детства.