Вы здесь

Глава из новой книги «Мечта длиною в лето». Начало лесного пожара.

***

Стоило только Федьке добраться до своей кровати, забраться в ветхий тюлевый полог и откинуться на подушку с тесёмками вместо пуговиц, как его глаза закрывались сами собой.
Спал он крепко и сны ему никогда не снились. Он даже не представлял себе, что такое сон.
Но сегодня, сквозь тяжёлую дремоту, в голове ворочались бессвязные мысли, грузные, словно камни, облитые осенним дождём. Камни валились на голову и давили грудь. Рывком открыв глаза, Федька увидел, что Юлька тоже не спит, а сидит в своей кровати, обняв ноги руками.

Воздуха в избе не хватало, и он, широко открыв рот, задышал как собака после бега.
-Ты что встала, Юлька, уже пора идти на станцию?
 — Нет, — Юлька прикрыла ладонью рот и прошептала. — Знаешь, я не хочу уезжать без деда. Он здесь задохнётся. Чувствуешь, какая вонища.
Ещё бы не чувствовать! От едкого запаха в ноздрях шебуршило так, словно нос прочистили туалетным ёршиком, а на глаза наворачивались слезинки. Федька с силой размазал их кулаком, отчего глаза зачесались ещё хуже.
Он прислушался — в доме тихо, вроде старики спят. Шлёпая пятками по полу, Федька заглянул к деду. Николай Петрович лежал на спине, высоко подложив под голову подушки, и, тяжело, со свистом дышал.
Сделав шаг назад, Федька расслышал дедов шёпот:

-Что бродишь как привидение? Иди и попробуй заснуть. — Не поднимая век, Николай Петрович сел, и только тогда распахнул глаза, встретясь взглядом с блестящими глазами внука. — Брысь в кровать.
Федька моментально испарился, и Николай Петрович снова попробовал прилечь.
Сердце щемило от нехватки кислорода, а мысли о пожаре тревожили страшными воспоминаниями.
Николай Петрович Румянцев хорошо знал, что такое лесной пожар. Даже слишком хорошо. Ему исполнилось пять лет, когда он в первый раз увидел, как может полыхать молодой сосняк возле железнодорожной станции Узловая, где они с мамой жили с самого начала войны.

Зимой сорокового года, маленький Кольша тяжело переболел гриппом, и чтобы поправить здоровье ребёнка, мама Оля сняла дачу по совету своей сослуживицы. Отец был не против, насказал только следить, чтоб мальчишка не перекупался.
Невысокий, улыбчивый отец с начинающими редеть волосами, подсадил Кольшу на верхнюю полку, поцеловал маму и пообещал.
 — Я присоединюсь к вам в августе.
Последние слова отца, сказанные на перроне Московского вокзала, утонули в свистке паровоза. Кольша долго махал папе панамкой в окно, с восторгом предвкушая, как отдав билет проводнику, мама откроет грушевое ситро и почитает книжку про дядю Стёпу, чтобы сын не скучал в дороге.
Больше отца они с мамой не увидели, а сами на всю войну застряли на станции Узловая.
Ох и бомбили её немцы! Ох и бомбили.

Как только выяснилось, что дороги в Ленинград больше нет, мать устроилась на работу санитаркой в больницу, а Кольша целыми днями сидел дома и смотрел на часы.
 — Я вернусь, когда маленькая стрелочка дойдёт до цифры семь, — показывая ходики на стене, объясняла ему мама, — а ты сиди, не балуйся. Захочешь есть — поешь картошечки, я тебе оставила на плите.
Хлопая дверью, мама уходила, и Кольша оставался один, если не считать Лёшку с Машкой, живших через дорогу в доме тёти Нади. Чтобы скоротать одиночество, Кольша вставал коленками на стул и смотрел в окно, ожидая, пока Лёшка или Машка не помашут ему рукой. Тогда он махал в ответ и смеялся, потому что Машка всегда очень смешно прижимала к стеклу нос, и он становился похожим на поросячий пятачок.
Маленькая стрелочка на часах работала плохо, потому что в отличие от большой, двигались невероятно медленно, почти незаметно. Один раз Кольша, не выдержав ожидания, придвинул к стене табурет, на него водрузил перевёрнутый чугун, и балансируя на одной ноге, придвинул ненавистную стрелку к заветной семёрке. Но мама всё равно не пришла.
 — Война, сынок. Мы все воюем. И папа, и я, и ты, — объясняла ему мама, а Кольша никак не мог взять в толк, как же он воюет? Там где папа, на фронте, стеляют из пушек, ездят танки, летают самолёты, а тут тишина, только поезда гудят день и ночь, гоня по рельсам эшелон за эшелоном.
Чтобы помочь Красной армии громить противника, Кольша насобирал пустых спичечных коробков и, обильно наслюнив химический карандаш, нарисовал на них звёзды. Теперь спичечные коробки превратились в грозные танки. Они с гудением катались вокруг печки и вдребезги разбивали оборону противника, выстроенную из разноцветных кубиков.
Что такое война, Кольша понял зимой, когда маленькая стрелочка на часах подползла к цифре четыре, и до маминого прихода оставалось ещё долго. Он хорошо запомнил время первой бомбёжки.
Над головой что-то ухнуло, пол вздрогнул, стулья разлетелись по комнате, а из окон разом посыпались стёкла.
 — Мама, мамочка! — завизжал Кольша, не замечая как из носа на грудь течёт кровь, заливая новенькую рубашку в клеточку.
Двери были распахнуты настежь, и с плачем вылетев на крыльцо, Кольша увидал как прямо за домом по верхушкам деревьев гуляет рыжее пламя, рассыпая брызги искр. Почему бабахнуло, и почему огонь, понималось не сразу. Оцепенев от ужаса, он заплакал только тогда, когда прибежавшая мама, рухнув на колени, принялась его теребить, мажа руки кровью с рубашки, и всё время кричала:
-Ты не ранен? Коленька, скажи, где болит?
На мамино лицо через разбитые окна падал отблеск пламени, растрепавшиеся волосы шевелили порывы ветра, и от того, что всегда спокойная мама, кричит и плачет, становилось совсем жутко.
Ещё страшнее стало на следующий день, когда из дома напротив, вынесли два маленьких гробика — Лёшки и Машки. Поддев под гробы длинные полотенца, и закинув концы себе на плечи, бабы несли их до кладбища под дикий вой тётки Нади, которую мама и пожилая врачиха из местной больницы вели под руки.
Потом фронт отодвинулся, и больше налётов не было почти до конца войны. Но в тот день, когда Кольше исполнилось семь лет, какой-то случайно прорвавшийся фашистский бомбардировщик, сбросил бомбы на гражданский эшелон, вывозящий детей из блокадного Ленинграда. То, что увидели его глаза, Николай Петрович не мог вспоминать всю жизнь, и никогда больше не отмечал свой День рождения…
… По возне в кухне, и перешёптыванию внуков, Николай Петрович понял, что никто не спит. Баба Лена, насунув на тощие ноги драные шлёпки, мочила простыню в ведре с водой.
 — Помоги, Петрович, окно занавесить, иначе задохнёмся здесь, как мошки в банке с растворителем.
Сравнение было красочное, и Николай Петрович беспрекословно полез на стул, туго прикалывая простыню к оконной раме ржавыми канцелярскими кнопками.
Сквозь мокрое полотно мутно просматривался нарождающийся день, и баба Лена, заохала:
-Надо пойти проведать баб, не помер ли кто, задохнувшись?
От ужасного предположения, Федька дрогнул, и предложил:
-Баб Лен, можно я пробегусь, посмотрю, всё ли в порядке, — увидев укоризненный взгляд деда, добавил, — ну, перед тем как идти на станцию. Я быстро.
-Иди, — позволил дед, и Федька уже выскочил на крыльцо, как вдруг за спиной услышал звук падения.

Комментарии

Инна Сапега

Ещё один кусочек повести! У вас там столько судеб - очень интересно. Был шофер Генка. Была одна бабушка, что уехала из деревни, а вот теперь дед - и какой! Замечательный, яркий такой, сильный. Хотелось б прочитать всю повесть - от начала до конца.

инна

Ирина Богданова

Наташа, спасибо за комментарий. Само-собой по свежим следам написано. Там у меня ещё есть глава  как жители другой деревни сами её сожгли чтоб им за госсчёт новые дома построили. 

Судя по всему, "летний" фрагмент про лесной пожар (водитель, вывозящий людей через болото) из той же книги. Что сказать? Мастерство видно, ох, как видно! Собственно, история семьи перед лицом...скажем так, грядущего апокалипсиса. И тема войны...кого только не обездолило? Интересно, как поведет себя дальше тот старик... Интересный человек получился. Вспоминаю "Котофеев" и хихикаю в кулак: и сказка, и реал - все Вам удается. Сила, что и говорить! Е.

Ирина Богданова

Матушка, Евфимия, спасибо за внимание. Я, к сожалению, не всегда плачу тем -же. С трудом читаю с компьютера, а распечатывать не успеваю.

Дальше будет всё хорошо. Старики и молодёжь сумеют противостоять огню.  

Алла Немцова

 Ирина, написано замечательно. Оторваться невозможно и очень хочется прочитать Вашу книгу целиком.

Про налеты знаю из рассказов мамы и бабушки, в начале лета 1941 года они жили на даче у военного аэродрома "Быково". Этот стратегический объект немцы бомбили с самых первых дней войны. Это очень страшно.

СпасиБо!

Ирина Богданова

Спасибо, Алла, Вы правильно догадались  что бомбёжки из опыта моей семьи, которая всю войну прожила на узловой станиции Анциферово, в 400 км. от Ленинграда.  Около нашего дома есть глубокий пруд с чистой водой, который так и называется  "Бомба", это воронка на память о войне. 

Очень сильный фрагмент, дорогая Ирина.

Судя по нему, Господь не осатвляет Вас Своей милолстью на творечском пути (хотя по части сложно судить о целом).

Термения Вам и благодатной помощи Божией в литератрных трудах.  

Мария Коробова

- Качественная, сильная, неодномерная. Даже в коротком фрагменте два временных пласта. Срез действительности глазами автора, глазами героев - и атмостфера! Вот эту нарастающую сгущающуюся в воздухе тревогу не сконструируешь, это что-то пережитое. - Личное или из генетической памяти... Ирочка, мне понравилось, хотя эта мрачноватая окраска и мне на какой-то момент передала свою тревогу, как дальнее зарево (я пирофоб).Наверное, в этой книжке будут и свлетлые ноты?
С огромной симпатией Одна Пропажа.

Ирина Богданова

Машенька, спасибо тебе за комментарий. Невероятно рада тебя снова видеть и слышать. Надеюсь, тебя можно поздравить с защитой диссертации?

А книжка на самом деле очень позитивная и, несмотря на серьёзность тем, бодрая. Но подростки должны хотя бы задумываться, что пережили старики, поэтому у меня есть такие возвраты.