А я живу.
Какой сегодня день? -
День новой жизни, каждый день как первый.
Как первый раз - на облака глядеть
и, помня крепко, что дум спиро - сперо,
оставить в прошлом ложь и суету,
смотреть в себя и видеть бездну ада,
и, слыша глуховатый сердца стук,
ему не дать наушничать на брата,
Перезвон - в облаках затерявшийся звук.
Глубоко прячет сердце соцветия букв -
не достать, не сплести разнотравный венок,
чтоб сверкали слова и захватывал слог.
Через край наполняется солнцем бокал
утомлённого дня - не нашёл, что искал:
невозможно спасти исчезающий блик,
утром был молодым, а к вечерне - старик.
Тает время, запущен последний отсчёт.
Сутки - прочь, я заправский отчаянный мот.
Перезвон горьких мыслей и скованных чувств -
чисто выметен дом, но безмолвен и пуст.
Пережили, горечь бед перетерпели.
Переспорили февральские метели.
Перевыли злобный ветер, перегнали.
Переплавились и стали крепче стали.
Серебристой нитью - лунная дорога.
Для тепла на посошок глоточек грога
и - вперёд, идти гулять по водной глади -
ради света, ради счастья, жизни ради.
Она приходила под вечер,
снимала в прихожей пальто.
Вздыхала тихонько: "Не вечен
никто в этом мире... Никто.
Закончится осень однажды -
и ты от меня отдохнёшь".
Умело салфеткой бумажной
проверив отточенный нож,
"Приступим!" - легко говорила. -
"Протягивай палец любой".
Циничнo-усталая сила,
привычно-саднящая боль.
Мой бестрепетный враг,
отравляющий тело и душу,
отнимающий хлеб
и святыню бросающий псам,
не злорадствуй, что врат
теснота неприступна - я сдюжу,
пыльный крохотный склеп
сокровенному слову "сезам"
доверяя. Но ты
не сдаёшься - сильнее объятья
ненавидящих рук,
смертоносен и твой поцелуй.
В чаше чистой воды
вымыв душу, и тело, и платье,
понесу и хоругвь,
и свой крест на засеянный луг.
Ну что тебе ещё, смешная, нужно?
На свете слёз и горестей не счесть,
а у тебя - лекарство всех недужных,
надежда на покой нетленный есть.
Чего ты ищешь там, где нет спасенья,
зачем стремишься, глупая, пропасть?
Есть у тебя заветный день весенний,
дающий (даром) над страстями власть -
и для тебя, заблудшей, ярко-красный
готов наряд, потир с вином налит.
Приди и виждь, как светел и прекрасен
Его любви нерукотворный лик.
Тёплый вечер. Аромат сирени.
Пропиталось небо кровью солнца.
Миг ещё - и подкрадутся тени,
Чтоб закрыть собой моё оконце.
Миг ещё - и станет тихо-тихо,
Чёрной тушью небеса прольются:
"Не будила б, милая, ты лиха -
Не пришлось бы до землицы гнуться".
Тёплый вечер, аромат сирени.
Как вино, звенящий воздух пьётся.
Миг ещё - и подкрадутся тени...
Только завтра снова будет солнце.
Долгое эхо, короткие годы...
Вечная память ушедшим любимым.
Дряхлое сердце сбоит к непогоде,
ноет предчувствием бед нестерпимых -
бедное, слабое... боли боится.
Не малодушествуй: страхи напрасны.
Выдюжишь - в небо за белою птицей
вслед полетишь -
к долгожданному
празднику.
"...но теперь ваше время и власть тьмы"
Это такое время - падать в объятья ночи,
перебирать сомненья, путать знакомый почерк,
хрустко ломать приличья криками (что есть мочи),
не замечать дорогу, пылью дышать обочин.
Звонкому эху - спорить и (вопреки канонам
не повторяя имя) глохнуть на полутоне.
Лунному свету - гаснуть. Призракам заоконным -
порознь в обьятья ночи падать беззвучным стоном.
Суметь не сгинуть, строкой не кануть
в немую бездну безликих снов,
стать белой птицей, что под замками
удержит вряд ли гранит оков.
Земное тело без сожалений
сменить на перья ручной зари -
чтоб улыбнулся рассвету пленный,
в туманной дымке легко парить.
Бездомным ветром к ногам прижаться
(твоим, любимый затворник мой).
Позволь не сгинуть, позволь остаться,
позволь вернуться к тебе... домой.
Не остави меня, я прошу, никогда не остави
(снова бренное тело стенает под тяжким крестом,
немощствует и ропщет, и требует велию тайну
промыслительных судеб Твоих отложить на потом).
Не вмени мне во грех недостойных моих славословий,
неумелых молитв за себя и за ближних своих
(доверяю Тебе безраздельно, без всяких условий,
помоги и спаси, настрадавшихся их обнови,
из печали отчаянной выведи узенькой тропкой,
напои родниковой водой и утеши в пути).
И не презри коптящий огонь тонкой свечечки робкой...
Не остави меня... и любимых моих защити.
Не взыщите, друзья, что бываю порой нелюдима,
вас люблю всей душой, только горек отчаянья хлеб
(жизнь построить пытаюсь на камне - "и это есть дивно",
но зыбучий песок нестроенья готовит мне плен).
Задыхаюсь и маюсь, ищу невечернего света
малый отблеск - в темнице страстей и лукавых духов
(не хватает отечески-мудрого слова-совета)...
Не судите, друзья, за десятки ненужных стихов.
Безмерной ношею слова - на позвоночник.
Морщинок рябь на лоб крутой - безумья росчерк.
И щедрым даром в закромах души сгоревшей
не зёрна - плевелы лежат в награду грешной.
Тянуться к небу, чтоб достать блестящий грошик...
О ранах кроткого Христа поёт псаломщик.
Всё впереди, поверь, всё впереди,
Не наше дело - времена и сроки.
Пророчат нерадивые пророки,
Да только мир доныне невредим.
Его хранит, как прежде, благодать,
Не сетуй, что конца скорбям не видно -
Дозреет жатва, и черёд отдать
Придёт пора таланты Господину,
Который победил и зло, и смерть,
Смирившись до креста перед твореньем,
И показал дорогу воскресеньем
В покой Того, Кто чист и милосерд.
Нам в списке павших место приготовят -
одну графу поделим на двоих.
Запишут и забудут, в раз который
предав с пол-оборота. Конвоир
давно уснул... Недремлющая совесть -
материя для философских сфер,
годится на заплаты. "Всё пустое...
Живи легко и никому не верь,
"не парься" ни над чьим пустячным горем,
своих несчастий хватит лет на сто.
Кому нужны никчёмные изгои?"
И в списке выбывших
отметят
нас
крестом.
