Тема греха и воздаяния в произведениях Уильяма Сомерсета Моэма (Алексей Федотов)

Плоды греха в романах Уильяма Сомерсета Моэма «Луна и грош» и «Бремя страстей человеческих»

Уильям Сомерсет Моэм, без сомнения, один из популярнейших писателей своего времени: за 60 лет его творческого пути было продано более 40 миллионов экземпляров его книг^[1]. Посвятивший свою жизнь изучению и описанию человека в разных его проявлениях Уильям Сомерсет Моэм, конечно же, не ставил своей целью описывать развитие греха и его плоды. Однако в его талантливых произведениях многое проявляется и помимо автора. Особенно ярко тема греха и воздаяния отражена в романах «Луна и грош» и «Бремя страстей человеческих».

«Луна и грош» (1919) — рассказ о судьбе художника, прототипом героя является Поль Гоген. Впрочем, критики нередко упрекали Моэма в искажении правды образа и отходе от фактов^[2]. На эти упреки можно ответить словами самого Моэма из предисловия к «Записной книжке»: «Я никогда не считал, что могу написать что-то из ничего, я всегда нуждался в каком-нибудь реальном факте или характере в качестве исходной точки, но затем мое воображение, моя выдумка, чувство драматизма неизменно превращали все это в нечто принадлежавшее мне»^[3]. Как пишет в предисловии к двухтомному собранию сочинений У.С. Моэма В. Скороденко, «Чарз Стрикленд, преуспевающий биржевик, бросивший работу, семью, родину, чтобы, исковеркав несколько судеб, стать живописцем, создать гениальные полотна, оцененные уже после его смерти, и погибнуть на Таити в нищете и безвестности, несомненно принадлежит Моэму и только ему»^[4].

Стрикленд, разрушавший свою жизнь и походя разрушавший жизни тех, кому не посчастливилось встретиться ему на жизненном пути, «жил беднее любого батрака. И работал тяжелее, нимало не интересуясь тем, что большинство людей считает украшением жизни. К деньгам он был равнодушен, к славе тоже. Но не стоит воздавать ему хвалу за то, что он противостоял искушению и не пошел ни на один из тех компромиссов с обществом, на которые мы все так охотно идем. Он не знал искушения. Ему ни разу даже не пришла на ум возможность компромисса. В Париже он жил более одиноко, чем отшельник в Фивейской пустыне. Стремясь к одной лишь цели, он для ее достижения был готов пожертвовать не только собой — на это способны многие, — но и другими. Он был визионер и одержимый»^[5].

Об одержимости Стрикленда автор не раз потом говорит в романе, что подчеркивает душевную болезнь этого человека, по своему величественного — в финале романа слепого, умирающего от проказы, расписывающего стены хижины, которую его жена-таитянка сжигает по его завещанию...

Показательно описание одной из картин, созданных Стриклендом, «обычный» натюрморт: «Какая болезненная фантазия создала эти плоды? Они выросли в полинезийском саду Гесперид. Было в них что-то странно живое, казалось, что они возникли в ту темную эпоху истории земли, когда вещи еще не затвердели в неизменности форм. Они были избыточно роскошны. Тяжелы от напитавшего их мрака тропиков. Они дышали мрачной страстью. Это были заколдованные плоды, отведать их — значило бы прикоснуться к тайнам человеческой души, проникнуть в неприступные воздушные замки. Они набухли нежданными опасностями, и того, кто надкусил бы их, могли обратить в зверя или бога. Все здоровое и естественное, все приверженное добру и простым радостям простых людей должно было в страхе отшатнуться от этих плодов — и все же была в них необоримо притягательная сила: подобно плоду от древа познания добра и зла, они были чреваты всеми возможностями Неведомого»^[6].

Вот эти плоды в какой-то мере и символизируют плоды греха, показанные У.С. Моэмом в его произведениях. Грех заразен; он уничтожает человека так же, как метастазы онкологической болезни. Человек может чувствовать надвигающуюся гибель, но не всегда он способен что-то этому противопоставить и идет навстречу смерти с безропотностью обреченности.

У.С. Моэм блестяще показывает это, показывает и то, к чему приводит игра в «добренького». Один из героев романа «Луна и грош» Дирк Струве решает привести к себе домой больного Стрикленда. И это несмотря на то, что его жена Бланш говорит ему: «Умоляю тебя, не приводи Стрикленда. Приведи вора, пропойцу, первого попавшегося бродягу с улицы, и я обещаю тебе с радостью ходить за ним. Только не Стрикленда, заклинаю тебя, Дирк.

— Но почему?

— Я боюсь его. Он приводит меня в ужас. Он причинит нам страшное зло. Я это знаю. Чувствую. Если ты приведешь его, это добром не кончится»^[7].

Но Струве не слушает жену, напротив, он ее шантажирует: «Разве ты не была в великой беде, когда тебе протянули руку помощи? И ты еще помнишь, как много это значит. Неужели ты не хотела бы, если тебе представляется случай, вызволить из беды другого человека?»^[8]

В итоге Бланш ломается, она ухаживает за больным Стриклендом, а когда тот выздоравливает, и Дирк говорит ему, что пора уходить, заявляет, что уходит с ним. Опять играющий в благородного Струве уходит сам, ведет себя как шут, безуспешно пытаясь вернуть жену, которая презрительно отвергает все его знаки внимания. Заканчивается это тем, что Стрикленду надоедает Бланш, он ее бросает, а та выпивает кислоту. Как пишет тот, от лица кого ведется повествование: «Бедная женщина лежала неподвижно и отказывалась говорить; глаза ее, устремленные в одну точку, казалось, уже видели смерть. Теперь это был вопрос двух-трех дней, не более. И когда Струве пришел ко мне поздно вечером, я понял, что она умерла»^[9]. И даже перед смертью она не хотела видеть мужа.

Что же произошло с Бланш, которая до какого-то момента внешне относилась с любовью к Дирку? Свет на то, что происходило в ее душе, проливает рассказ Стрикледа: «Она была гувернанткой в семье какого-то римского князя, и сын хозяина совратил ее. Она думала, что он на ней женится, а ее выгнали на улицу. Она была беременна и пыталась покончить с собой. Струве подобрал ее и женился на ней»^[10]. (И, добавим: этим ее попрекнул и шантажировал в момент, когда она почувствовала надвигающуюся угрозу). Ребенок родился мертвым. Повествователь задает вопрос Стрикленду:

«— А почему, скажите на милость, вы заинтересовались Бланш Струве?

Он не отвечал так долго, что я уже собирался повторить свой вопрос.

— Откуда я знаю? — проговорил он наконец. — Она меня терпеть не могла. Это было забавно.

— Понимаю.

Стрикленд вдруг разозлился.

— Я ее хотел.

Но он тут же овладел собой и с улыбкой взглянул на меня.

— Сначала она была в ужасе.

— Вы ей сказали?

— Зачем? Она и так знала. Я ей ни слова не говорил. Она меня боялась. В конце концов я взял ее»^[11].

И после этого Бланш попадает в психологическую зависимость от Стрикленда, решает оставить мужа и быть с ним. Он же свое отношение к ней описывает так: «Когда она сказала, что уйдет со мной, я удивился не меньше Струве. Я ей сказал, что когда она мне надоест, ей придется собирать свои манатки, и она ответила, что идет на это. — Он сделал паузу. — У нее было дивное тело, а мне хотелось писать обнаженную натуру. После того как я закончил портрет, она меня не интересовала»^[12]. Когда же его упрекают в том, что он виновник ее смерти, Стрикленд спокойно говорит: «Бланш Струве покончила с собой не потому, что я бросил ее, а потому, что она была женщина вздорная и неуравновешенная. Но хватит говорить о ней, не такая уж она важная персона. Пойдемте, я покажу вам свои картины»^[13].

Что творилось в душе Бланш? Почему она не могла видеть мужа? По мнению Стрикленда, «женщина может простить мужчине зло, которое он причинил ей, но жертв, которые он ей принес, она не прощает»^[14].

Вряд ли можно согласиться с этими объяснениями. Скорее всего, однажды пройдя через те муки, которые приносит запретная страсть и через попытку самоубийства, она инстинктивно чувствовала надвигающуюся угрозу и безошибочно определила ее источник. Она поняла, что, возможно, ей предстоит второй раз пройти через те муки, которые однажды уже были в ее жизни, и в этот раз она не справится. В своем слабом муже она искала защиту, а тот, наоборот, толкнул ее к тому, кто должен ее погубить. Он тем самым предал ее, предал в том, чего она не могла простить, даже находясь перед лицом смерти. После того, как человек, ухаживать за которым муж ее фактически принудил, изнасиловал ее, в душе Бланш запустился механизм распада, развития греховного начала. Она пыталась еще создать какую-то иллюзию нормальной жизни со Стриклендом, но разве это было в принципе возможно? И как итог: потеря смысла жизни и повторение попытки самоубийства, на этот раз приведшее к мучительной смерти.

Как же ведет себя Дирк Струве со Стриклендом после трагических событий?

«— Что же ты сказал Стрикленду, когда встретился с ним?

— Я предложил ему поехать со мной в Голландию.

Я опешил и с дурацким видом уставился на Струве.

— Мы оба любили Бланш. В доме моей матери для него нашлась бы комнатка. Мне казалось, что соседство простых бедных людей принесет успокоение его душе. И еще я думал, что он научится у них многим полезным вещам.

— Что же он сказал?

— Улыбнулся и, кажется, подумал, что я дурак. А потом заявил, что «ерундить» ему неохота»^[15].

Поступок Дирка — это не христианское прощение, это какая-то уродливая форма толстовства, которая под видом непротивления злу дает почву и возможность тому развиться. И все это под красивые слова, из высоких соображений. Такие вот «обычные» люди по-своему хуже, чем Стрикленд, с которым изначально все понятно — он болен, одержим своими страстями. Эти же страшны своей внешней респектабельностью, они уничтожают человека, прикрываясь веером красивых фраз.

Если отвлечься от творчества У.С. Моэма, то блестяще это передает фильм «Догвилль»: в затерянный американский городок, где живут «обычные добропорядочные люди» попадает девушка, которая от кого-то скрывается. Парень, который ее встречает, любит высокопарно рассуждать, говорит ей, что она должна заслужить доверие жителей городка. В итоге же оказывается, что внешняя благопристойность — лишь ширма. Над девушкой издеваются, ее все подряд насилуют, потом вообще сажают на цепь. Узнав, что ее разыскивает мафия, решают получить за нее вознаграждение. И при этом продолжают считать себя цивильными гражданами. А вот тут их ждет разочарование. Отец девушки — главарь мафии. Она бежала от него, думая, что в другом месте сможет жить чистой жизнью. И вот что нашла... Отец предлагает ей сделать с жителями городка все, что она захочет, и девушка убивает всех...

Этот фильм Ларса фон Триера показывает, как страшен «маленький» грех, скрывающийся под маской приличия, в котором человек и самому себе не хочет признаться, как страшно самооправдание, как растут в геометрической прогрессии грех и зло, как снежный ком, катящийся с горы, как грех неизбежно рождает смерть, что не нужно бежать куда-то от себя, точку опоры нужно искать в собственной душе. И эти проблемы переплетаются с теми, которые проявляются в романе «Луна и грош».

Другой во многом автобиографический роман У.С. Моэма «Бремя страстей человеческих» очень многопланен и сложен. Поэтому хотелось бы выделить в рамках статьи один лишь пример: Милдред Роджерс, к которой главный герой Филипп Кэрри пылает необъяснимой страстью. По мнению Н.Я. Дьяконовой, «Моэм нередко даже выходит за границы правдоподобия, изображая свою героиню настолько отталкивающей, что невозможно поверить в ее власть над влюбленным»^[16]. Она объясняет это тем, что «по-видимому, чувство к ней должно показать умалчиваемое благопристойными романистами нерассуждающее физическое влечение, более могущественное, чем интеллект и благородство. Здесь Моэм показывает себя человеком нового, «фрейдовского» поколения с его уверенностью в приоритете подсознания над сознанием или, говоря языком старой трагедии, с уверенностью победы страсти над долгом»^[17].

Вряд ли с этим можно согласиться: образ Милдред очень живой и, скорее всего, списан с натуры. Герой сам не понимает своего выбора: «он вспомнил свои мальчишеские мечты, и ему казалось невероятным, что он влюбился в Милдред Роджерс. Даже имя ее было уродливо. Он вовсе не считал ее красивой, ему не нравилась ее худоба — сегодня вечером он заметил, как торчат ключицы в вырезе ее вечернего платья, он перебрал в памяти одну за другой ее черты; у нее был неприятный рот и противный, болезненный цвет лица. Она была вульгарна. Ее речь, грубая и бедная, отражала скудость мысли; он вспомнил ее резкий смех в театре, претенциозно отставленный мизинец, когда она подносила ко рту бокал; ее манеры, так же как и ее слова, были полны отвратительного жеманства. Он вспомнил ее заносчивость — часто его так и подмывало отвесить ей пощечину; и вдруг — неизвестно почему, то ли при мысли, что ее можно ударить, то ли при воспоминании о ее крошечных красивых ушах — его охватило глубокое волнение. Он томился по ней»^[18].

Страсть Филиппа к Милдред заставляла его совершать множество безумств, но сама Милдред, не ценящая то, что ее любят, идущая на поводу своих страстей, скатывалась все ниже, навстречу гибели. Не раз предпочтя Кэрри других, она рожает ребенка от одного из них, потом и вовсе становится проституткой. Филипп же, встретив ее, предлагает ей с ребенком пожить у него, без близких отношений, чтобы она могла выбраться из болота, в которое попала. Но в итоге она все равно уходит от него, и как? «Квартира была разгромлена. Все, что в ней находилось, было намеренно уничтожено. Вне себя от ярости он бросился в комнату Милдред. Там было темно и пусто. Все вещи на умывальнике были разбиты, сиденья обоих стульев разрезаны крест-накрест ножом, подушка вспорота, в простынях и одеяле прорваны огромные дыры, зеркало, по-видимому, расколото молотком. Филипп был потрясен. <...> Милдред не оставила даже письма — свою ярость она выразила этим разгромом; он представил себе ее застывшее лицо, когда она все это проделывала»^[19].

Он еще раз встречает ее, больную венерической болезнью. Он помогает ей лечиться. «Филиппу хотелось спросить о ребенке, но не хватало духа. Наконец, она сама сказала:

— Знаешь, девочка прошлым летом умерла.

— А-а!

— Ты бы мог по крайней мере сказать, что тебе ее жалко.

— Мне ее не жалко, — ответил он. — Я рад за нее»^[20].

В этом эпизоде писатель замечательно показал, что есть вещи худшие, чем смерть. Но стоило Милдред немного подлечиться, как она вновь вернулась к проституции. Филипп пытался ее остановить:

«— Я отведу тебя домой! Ты не понимаешь, что ты делаешь. Ведь это же преступление!

— Плевать! Мужчины мне столько в жизни гадили, что пусть теперь сами о себе думают.

Она оттолкнула его и, подойдя к кассе, протянула деньги. В кармане у Филиппа было всего три пенса. Он не мог пойти за ней. Отвернувшись, он медленно зашагал прочь.

«Что я могу поделать?» — сказал он себе.

Это был конец. Больше он ее не видел»^[21].

Кэрри обретает облегчение своей страсти к концу романа, итог же развития страстей Милдред вполне очевиден.

Плоды греха — болезнь и смерть; это очень наглядно показал У.С. Моэм в своих романах «Луна и грош» и «Бремя страстей человеческих», хотя и не ставил такой задачи.

А.А. Федотов,
доктор исторических наук, профессор Ивановского филиала
НОУ ВПО «Институт управления»

bogoslov.ru